БАЛЛАДА О ГЕОРГИЕВСКОМ КРЕСТЕ
А мы получали Егориев так:
пустыня была седа,
а впереди был Зера-Булак - река, и значит - вода.
Горнист протрубил пересохшим ртом,
припомнив прошлую прыть;
мы, право, не знали, что будет потом,
кто будет с крестом, а кто - под крестом...
Нам просто хотелось пить.
Но поручик Лукин прокричал приказ:
мы дошли до приречных мест,
и не хлеб да соль ожидают нас,
а эмирская стая, к сарбазу сарбаз,
сползается скопищем в этот час, куда не гляди окрест.
Юнкер Розен поднял жеребца свечой,
изгаляясь и в мать и в прах...
А река извивалась кайсацкой камчой
и воняла прокисшей конской мочой,
как повсюду в здешних краях.
У реки и вправду стояла орда,
нависая со всех сторон...
Словно скатка на марше, душила жара
и комком подступали ко рту из нутра
сухари с солониной, что жрали вчера
и водочный порцион.
На истертых ногах мы качнулись к воде,
выжимая кровь из сапог...
Но с пригорка хакнул кара-мултук -
и поручик Лукин матюкнулся вдруг
и фуражкой ткнулся в песок.
Черногривый его не заржал - завыл
(кони тоже умеют выть!)
и ряды сарбазов были пестры...
Но что нам было до Бухары,
если в глотках стоял перегар махры
и очень хотелось пить!
Взрыли пушки-китайки песок столбом,
на куски развалили взвод,
юнкер Розен упал с разрубленным лбом,
толмача Ахметку накрыло ядром
и фельдфебель Устин чугунным бруском
получил отпускной в живот.
Он сучил сапогами, зажав дыру,
и шептал, пока не затих:
"Сыночки, сарбазы ползут, как вши...
Порежут вас до единой души...
Но кто доберется до бей-баши -
спасет себя и своих..."
Мы в кустах залегли, и по нам орда
пробежала, кусты круша.
Было трое нас - и, плюнув на взвод,
я, Ильин Кузьма, да Седых Федот,
сомкнувшись шеренгой, пошли вперед -
к холму, где был бей-баша.
Мы отставших бухарцев крушили вмах,
хрипя матерную бредь...
И дуром, на крике, прорвались к холму -
по крови, мясу, тряпкам, дерьму...
Но эмирская пуля добыла Кузьму,
сократив шеренгу на треть.
Бей-баша стоял на вершине холма,
у зеленого бунчука...
К нам навстречу метнулся чернявый щенок
и Федота - с оттяжкой, наискосок.
И увидел я, как сползли в песок
голова, плечо и рука.
Я мальчишку четко достал штыком,
встал с башою лицом к лицу,
и, смеясь в ответ на гнусавый лай,
я отправил его в мухаметкин рай,
словно чучело на плацу!
А потом зазвенело в ушах - и тьма...
Я очнулся, уже когда
в небе мчался каракуль казачьих папах:
это сотни, застрявшие в Черных песках,
выйдя с фланга, сарбазов втоптали в прах
и на юг бежала орда.
Два усатых казака мне встать помогли,
и утерли лицо, и к реке подвели,
а вода, где кровь и навоз текли,
так была вкусна и чиста...
Генерал-отец, галуны в огне,
перед строем в пояс кланялся мне,
и при всех целовал в уста.
"Не Кузьме Ильину, не Федоту Седых,
а тебе - за то, что живой,
и за то, что что соблюл государев стяг -
крест-Егорий, славы солдатской знак,
увольненье на месяц (гуляй, казак!)
и "катенька" на пропой!"
Так сказал генерал и к могилкам пошел,
на песке оставляя след...
Строй равняя, лежали поручик Лукин,
юнкер Розен, фельдфебель дядька Устин,
половина Федота, Кузьма Ильин,
и толмач-киргизец Ахмет. ...
Что смеетесь, ребята? Не брешет дед.
Был когда-то и я в чести.
Был не промах, а нынче на нет сошел.
Стал один, как перст, и гол, как сокол...
Кто сегодня с монетой в кабак пришел?
Не побрезгуйте поднести.
