Часть 12
О нашествии хилдоров и разрушении Роментира
(1 часть)
Долго Тинвэрос горевал о многих потерянных друзьях и братьях, не решаясь двинуться в сторону отчего дома. Он решил, что все те, кто остались на поле брани, погибли и не знал, что сказать отцу по возвращении в Нимлонд. Ему хотелось лечь на кургане, насыпанном над могилой Белегроса и умереть. Соратники, избежавшие гибели под ледовым оползнем, разделяли чувства царевича и не торопили его. И они даже не подозревали, что во многом благодаря ним войско Нимлонда не было уничтожено полностью, ибо, окажись Атармарт на поле боя в момент гибели Фарахунда, то не обратились бы орды кочевников в беспорядочное бегство.
А Саурон в тот же день узнал о неудаче, постигшей союзные войска тьмы, ибо любой другой исход, кроме полного уничтожения войска Нимлонда, был для него разочарованием, и когда перед ним предстал Атармарт, предался безудержной ярости. И увидев неистовый гнев господина, Атармарт в ужасе пал перед ним на колени, моля о прощении и обещая загладить свою вину. Но в тот миг более всего Атармарту было жаль себя самого, ибо мечта о возвращении прежнего облика эльфа оставалась теперь такой же недосягаемой, как и прежде, хотя, до недавнего времени, в своих мыслях он уже считал свою цель почти достигнутой.
Саурон был в ярости, но не мог ничего поделать. Он проклинал своего бездарного наместника и жалел, что не волен делать что пожелает, пока над ним простирается власть Мелькора. И, возвращаясь в Ангбанд, где его со дня на день мог хватиться Тёмный Повелитель, Саурон приказал Атармарту стереть Нимлонд с лица Средиземья. И сказал он слуге своему, что теперь только таким образом тот сможет искупить свою неизгладимую вину. На самом же деле Саурон окончательно разуверился в достоинстве Атармарта. Теперь наместник был нужен ему лишь для того, чтобы до поры хоть кто-то мог удерживать в страхе и повиновении множество обитавших в Утумно орков и других тварей тьмы.
Так Атармарт вновь остался в Утумно один, однако стирать Нимлонд с лица Арды было не в его интересах, ибо он всё ещё мечтал повелевать Белым Городом.
Убитый горем, Тинвэрос три дня пролежал в забытьи на могиле Белегроса, а на рассвете четвёртого ему почудилось, что земля под ним наполнилась мерным гулом. Тогда решил он, что неподалёку проходит стадо животных, направлявшихся к водопою. И очнувшись от забытья, он поднял голову и увидел отряд, оставшийся от многочисленного войска Нимлонда, маршировавший к броду через реку. Впереди, верхом на коне, живой и невредимый, ехал Меретин. И решил тогда Тинвэрос, что всё это ему только снится, а потому вновь опустил голову на могильный курган. Однако уже в следующий миг он услышал радостные окрики – это его товарищи бросились навстречу своим уцелевшим собратьям. И едва Тинвэрос поднялся на ноги, как оказался в крепких объятиях Меретина. Лишь теперь царевич понял, что всё это отнюдь не сон и слёзы радости хлынули из его глаз.
На следующее утро уцелевший отряд достиг цитадели Роментир, и, для усиления гарнизона крепости, в ней были оставлены три сотни добровольцев. Остальные без задержки отправились домой.
Великая скорбь опустилась на Белый Город, когда нимлондцы узнали об ужасных потерях в Ущелье Ужаса. Скорбный плач не смолкал пять дней, пока у женщин не иссякли слёзы, а на шестой настала мертвенная тишина.
Долго Тарэдэл сидел в задумчивости, и никто не решался его потревожить. Затем он поднялся со своего трона и велел собрать у дворца всех своих строителей и каменщиков. Решил Владыка Нимлонда, что не скоро его народ сможет восстановить понесённые потери, и, чтобы обезопасить свои земли от набегов варваров, повелел строить неприступную стену, должную перегородить проход через перевал Гват-Артад. Учитывая непрестанно увеличивавшуюся численность кочевых племён, Тарэдэл хорошо понимал, что после понесённых потерь Нимлонд не сможет противостоять людям на открытом пространстве. В те дни Нимлонд более чем когда-либо нуждался в союзе с гномами Габилбунда, а потому Тарэдэл направил к королю Подгорного Царства своих послов. Однако Балинок, бывший к тому времени в преклонных годах, отказал Тарэдэлу, ибо на совете гномы Габилбунда приняли решение, что им нет смысла вмешиваться в конфликт эльфов и людей. Они решили, что раз уж их отделяет от кочевников неприступная горная цепь, то незачем беспокоиться о воинственности варваров. Да и память о бесчинствах Нукумнасара в Гундум-Гатхоле всё ещё пробуждала в их сердцах пламенеющий гнев.
Однако отказ Балинока был не единственным огорчением Тарэдэла. Не прошло и месяца по возвращении остатков войска Нимлонда в родной город, как перед королём предстал Меретин. Лицо воина посерело от скорби о потерянных братьях и он более не находил в себе сил вести за собой воинов Белого Города. Словно тень бродил он в лесах вокруг Нимлонда, а потом явился во дворец Тарэдэла, чтобы просить своего государя о милости отпустить его. Опечалился Тарэдэл, однако не мог отказать Меретину, и сказал ему так:
– Не осталось у меня в королевстве воина, заслуживающего милости более тебя, а потому я не могу отказать тебе, мой друг. Однако я прошу тебя подумать ещё раз, прежде чем ты покинешь этот зал, ибо трудно будет мне найти тебе достойную замену.
– Но государь, – возразил Меретин, – в последнем походе Кингарвэ покрыл себя славой более яркой, чем я, и он заслуживает твоего внимания. А кроме того, сын твой тоже не из робкого десятка. Не убоялся он зловещих пустошей Дурлада, да и в ущелье Ужаса более всех остальных рвался в бой. В том же, что он ускакал с поля брани, не было его вины, ибо я сам упросил об этом погибшего Белегроса. Поставь, мой владыка, во главе войска сына, или напрасно твой боевой конь и самый преданный друг положил жизнь свою?
– Многим я обязан тебе, друг мой, – печально ответил Тарэдэл, – но есть у меня предчувствие, что даже уход не избавит твоего сердца от непокоя за край наш. Я благодарен тебе за твою верную службу и отпускаю с миром. Но куда же ты пойдёшь?
– На север отсюда, высоко в горах, есть та, кому я и мои погибшие братья многим обязаны, а ты, мой государь, в не меньшей мере, чем перед Белегросом, обязан ей жизнью своего сына, – сказал Меретин. – Сериндэ имя ей, и я отыщу её, чего бы мне это ни стоило.
Сказав это, Меретин поклонился Тарэдэлу и оставил государя в одиночестве. Говорят, что он в тот же день покинул пределы Нимлонда, и многие видели, как он направился в сторону Гват-Артад.
Так Тарэдэл остался один перед лицом нараставшей с Востока угрозы. И он хорошо понимал, что это лишь вопрос времени, когда, подстрекаемые Атармартом и почувствовавшие вкус войны люди обрушатся на земли Объединённого Восточного Королевства. Но было нечто, о чём Владыка Нимлонда знать не мог, однако те, сокрытые от него события, в дальнейшем значительно повлияли на судьбу свободных земель Лумраста.
В час, когда в ущелье Ужаса звенели мечи, в Гундум-Гатхоле оставалась лишь небольшая горстка орков, охранявших рабов и узников, потому как основные силы увёл с собой Атармарт.
Гномы народ неподатливый, словно камень, из которого, по преданиям, все они и были сотворены, и свет созидания никогда не оставляет их. И хотя чары тьмы изувечили сердца тех, кто попали в руки Атармарта в Гундум-Гатхоле, однако и это не могло разорвать родство гномьих душ с предвечным духом гор и жизненной силой, вложенной в них самим Ауле. Потому лишь только Атармарт покинул Гундум-Гатхол, нибинногримы, как теперь называли изменённых тёмной магией гномов, подняли бунт и, перебив своих немногочисленных надзирателей, вырвались на свободу. Ничто не могло убить в них память об утраченном Габилбунде, и, томимые тоской по дому, они направились к Гват-Артад. Проходя через Фоэрн-Мар, они столкнулись с народом изгоев, осевших там под предводительством Тахара и приметив среди окруживших их воинов трёх гномов, нибинногримы в отчаянии упали на колени. Давно они не видели ни одного своего родича, не подвергшегося, подобно им, влиянию тёмных чар, и теперь были охвачены отчаянием из-за того, как сильно они изменились. И все они поняли, что теперь свои не узнают в них родню, а значит и их мечта вернуться в Габилбунд отныне навеки утрачена.
Когда задержанных привели к Тахару, почтенному гному на мгновение показалось, что некоторые из нибинногримов отдалённо похожи на его старых друзей, с которыми он уже давно не виделся. Сами же нибинногримы не могли припомнить Тахара и остальных, окружавших его гномов, ибо их память помутилась во время страшных истязаний в Гундум-Гатхоле. И лишь свои имена несчастные так и не забыли, и когда они назвались Тахару, гном побледнел. Все названные имена совпадали с именами тех, кого напоминали ему нибинногримы. А когда стало известно, что задержанные – беглецы из Гундум-Гатхола, Тахар понял, что произошло нечто непоправимое, и из его глаз безудержно покатились слёзы. И тогда благородный гном проклял Нукумнасара и его союзника Атармарта, пал перед своими братьями на колени и зарыдал. Не знал Тахар, что во время бунта нибинногримов в Гундум-Гатхоле Нукумнасар, которого он считал самым главным виновником всех бед, был безжалостно убит – так бесславно закончилась жизнь того, кто возжелал добиться безграничной власти и ослепительной славы.
Увидев скорбь Тахара, о причинах которой даже и не догадывались, нибинногримы испугались, ибо решили, что они чем-то обидели уважаемого гнома, а то, что к нему относились с величайшим почтением, не вызывало сомнений, ибо обращались к нему кланяясь и не начинали говорить, пока он сам того не дозволял. И смутившись, нибинногримы пали перед гномом ниц, ибо боялись его разгневать. Тахар же, увидев благоговейный трепет несчастных, стал сам поднимать их с колен и при этом приговаривал: – Полно вам, братья мои, разве не достаточно бед свалилось на ваши головы? Здесь вам рады, и у нас вы будете иметь кров над головами столько, сколько сами того пожелаете.
И в это мгновение в памяти многих нибинногримов проснулось чувство, будто перед ними старый добрый друг, с которым все они не встречались много долгих лет, однако, сколько бы они не напрягали память, пытаясь припомнить Тахара, никто из них так и не признал его. И посовещавшись между собой, нибинногримы стали упрашивать Тахара, чтобы тот не препятствовал им и отпустил с миром, потому как все они желали поскорей покинуть края, где так жестоко обошлась с ними судьба. И если даже их не примут в Габилбунде, то они были полны решимости найти для себя удобную пещеру в отдалённых от всех склонах гор, лишь бы новое жилище оказалось по западную сторону неприступных круч Орокарни, где ничто не будет напоминать им о страшных мучениях рабства. Тахар пытался уговорить беглецов остаться, однако те были непреклонны, и гному ничего более не оставалось, как отпустить их с миром.
Отдохнув от изнурительного перехода по иссушенным засухой пустошам и набравшись сил для дальнейшего пути, нибинногримы беспрепятственно покинули Фоэрн-Мар и двинулись к перевалу Гват-Артад.
Подступы к перевалу преграждал бурный поток Виньяранта, и переправиться на другой его берег в эти лихие времена было не так-то просто. В лучшие годы, когда в Гундум-Гатхоле ещё правил Тахар, гномами Габилбунда был построен через реку каменный мост с высокими пролётами, однако позже, когда некогда славный город накрыла тьма, мост был разрушен. Теперь нибинногримам пришлось преодолевать поток в низовьях Виньяранта, где он, заметно остепенившись и раздавшись в стороны, вливался в полноводный Кирнен. Однако чаяниям нибинногримов попасть в тенистые рощи Лумраста под западными склонами гор Орокарни пока ещё не суждено было сбыться. Заметив группу странных созданий, издали схожих с гномами, дозорные Роментира окликнули незваных гостей со стен Охранной Цитадели и несколько предупредительных стрел вонзились в землю у ног паломников. А дорога к перевалу пролегала у стен крепости, и обходного пути не было, потому как слева от тропинки, убегавшей по горному склону вверх, сбегал неширокий, но бурный поток Виньяранта.
Так нибинногримы были вынуждены повернуть назад, и им некуда было возвращаться кроме как направиться в покинутый Фоэрн-Мар. Тахар несказанно обрадовался такому повороту событий и, приняв скитальцев, относился к ним как к равным, чему учил и свой народ. И фоэрн-марцы были милосердны к новичкам, так как они и сами сполна познали тяготы гонений.
И едва обжившись на новом месте, новые члены общины принялись за работу. Лишь только нибинногримы почувствовали близость горных недр, как в них пробудилась тяга к копательству – так сказалось действие наложенных на них неведомых чар. Отчаянно вгрызаясь в недра гор, они безошибочно отыскивали в них неисчислимые россыпи драгоценных каменьев и рудных залежей, и вскоре пещеры, в которых уже долгое время скрывались фоэрн-марцы, стали неизмеримо больше, чем были в начале и наполнились неисчислимыми сокровищами.
Зачарованный Народец, как частенько между собой называли нибинногримов фоэрн-марцы, трудился на свободе и впервые почувствовал радость вольной жизни. Иногда окружающие замечали, как, работая в туннелях, нибинногримы начинали разговаривать с невидимыми собеседниками, и только позднее стало понятно, что они разговаривают с камнем, который окружал их со всех сторон. Вскоре невиданная способность понимать камень привела к тому, что подземные чертоги наполнились изумрудами и рубинами, сапфирами и аметистами, и тогда начался новый этап в становлении Зачарованного Народца – они начали учиться огранке найденных в горных недрах сокровищ. И всё это происходило так быстро, будто они попросту вспоминали то, что уже давным-давно хорошо знали. И даже умелый, изобретательный Тахар поражался дивному мастерству своих зачарованных братьев. Ему даже стало казаться, что каким-то странным образом тёмные чары дали больше хорошего, чем плохого, неподатливой, словно камень, гномьей душе.
Но сокровищ становилось всё больше, а толку от них не было никакого, так как торговать ими в этих краях было не с кем. И тогда среди людей подземных жилищ начался ропот, ибо они не видели в копательстве нибинногримов никакого толку, а съедали эти малорослые трудяги зачастую поболее, чем рослые хилдоры, и это было понятно, так как труд в подземных туннелях был не из лёгких. Но нибинногримы не желали заниматься ничем иным, кроме как добывать драгоценные камни в глубинах горных недр. И Тахару пришлось уговаривать свой народ проявить терпимость к новым жителям пещер Фоэрн-Мара, и его послушали.
Со дня Битвы Невосполнимых Потерь гарнизон дозорной башни Роментир был значительно усилен, и хотя кочевники равнин более не появлялись поблизости, Тарэдэл не мог рисковать, ибо любое вторжение в пределы Лумраста грозило уничтожением всего эльфийского народа Востока – так мало мужчин осталось теперь в Нимлонде и окрестных лесных поселениях. Сокрушённые горечью потерь нимлондцы вспомнили о своих ушедших на Запад братьях и некоторые из них даже стали подумывать о том, чтобы покинуть родные края и отправиться по следу давно потерянных родичей. Тарэдэл же никого не удерживал, но сам оставался непреклонен в своём желании не сдаваться. Слишком многие рассчитывали на могущество и защиту Владыки Нимлонда, и он не мог подвести своих подданных. День и ночь на перевале Гват-Артад, в самом узком месте прохода между отвесными скалами, возводилась защитная стена, которую нимлондцы назвали Аглорам. Эта неприступная стена должна была надолго обезопасить Объединённое Восточное Королевство от вторжения кочевников равнин и полчищ Дурлада.
А наместник Саурона долго в раздумьях сидел в недрах доверенной ему крепости, не зная, что предпринять дальше. И хотя эльфы потеряли во время сражения в ущелье Ужаса почти всё своё войско, однако Атармарт не знал, насколько велика мощь Нимлонда и не решался вторгнуться в Лумраст без своих союзников хилдоров. Кочевники же долго не могли оправиться от позорного поражения, нанесённого им хорошо вооружённым и отчаянно сражавшимся эльфийским войском, и то обстоятельство, что противник одержал в бою победу совсем малыми силами, вселяло в вождей кочевых племён большой страх перед силой Нимлонда. Однако, хорошо это или плохо, но людская память коротка, и вскоре среди хилдоров восстал новый могущественный вождь. После гибели Фарахунда Черносердого его сменил Угварт Одноглазый, который был так свиреп, что убивал на месте любого, кто мог позволить себе не согласиться с его мнением. И после нескольких подобных смертей никто более не осмеливался перечить Угварту, а потому вскоре новый вождь кочевых племён вновь начал собирать войско, чтобы поквитаться с эльфами и, если удастся, полностью разбить и поработить их. На курящиеся же вершины Эред-Энгрин Угварт не обращал внимания ибо там лежали бесплодные земли, окутанные холодом севера. В то время хилдоры равнин думали, что Атармарт погиб в ущелье Ужаса, однако они не могли знать, что тот, кого они считали всего лишь отверженным эльфом, более не подвластен ни смертоносной стали оружия, ни какой-либо иной смертельной опасности.
Вскоре до Атармарта дошли слухи о стремительно растущем могуществе Угварта Одноглазого, а так же о его желании поквитаться с эльфами, но наместник Саурона решил не спешить объявляться среди кочевых племён, ибо, узнав о его невредимости, они могли решить, что он бежал с поля боя и обратиться против него. А кочевников было столь много, даже после понесённого ими поражения, что Атармарт опасался встретить в их лице исполненного мести непримиримого врага. Тёмный повелитель решил, что раз уж Угварт столь жаден до войны, то лучше будет, если он сам сделает за него большую часть работы. В этом для Атармарта было ещё и то преимущество, что силы Угварта, что весьма вероятно, были бы значительно ослаблены после войны с Нимлондом и тогда он смог бы вновь легко навязать кочевым племенам свою власть. К тому же через годы многие с большой вероятностью забыли бы о его исчезновении в Сражении Невосполнимых Потерь. И так Атармарт затаился, не выпуская из поля своего внимания все действия Угварта Одноглазого. И у него было много соглядатаев, которые приносили ему свежие вести с равнин. А когда Атармарт узнал о бунте нибинногримов в Гундум-Гатхоле и о смерти своего приспешника Нукумнасара, то впал в ярость, желая восстановления своей власти в могучей неприступной крепости. Однако же ему пришлось смириться с досадной потерей и ждать лучших времён, потому как пересечь равнину за рекой Киренен незамеченным он не мог.
