Здесь больше нет рекламы. Но могла бы быть, могла.

Просмотр сообщений

В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.


Сообщения - П_Пашкевич

Страницы: 1 [2] 3 4 ... 6
21
Помаленьку приближаюсь к окончанию своего большого опуса - вольного продолжения "Камбрии" В. Коваленко, эпопеи в жанре альтернативной истории, где действие происходит в раннесредневековой Британии.

Вчера вчерне я написал интерлюдию, и один из эпизодов получился неким оммажем. Думаю, узнаваемым. Сходство там чисто внешнее (сам сюжет совсем другой), однако сделано оно не совсем случайно. Это именно оммаж, до этого были явные отсылки, а тут вот так.

В общем, представляю вам этот кусочек:
Цитировать
Развалины Кер-Лундейна, королевство Эссекс

Пловонида, Лондинион, Лондиниум, Кер-Лундейн – сколько же названий сменило это место за многие века! Но и теперь, совсем как в давние времена, рядом с ним неспешно текла широкая река – Тамесис по-латыни, Табвис по-камбрийски, Тамезе по-саксонски. Сейчас по реке к разбросанным по ее берегам городам и селениям вновь тянулись вереницы купеческих судов: нынешние жители этого края, саксы-эссексцы, быстро оправились от последствий мятежа, случившегося у их соседей-мерсийцев. Однако никто из купцов не заходил в Кер-Лундейн, все проплывали мимо: новый Люнденвик, бойкий торговый городок, выстроенный уже саксами, стоял выше по течению. Там, в Люнденвике, кипела жизнь: расхваливали на рыночной площади свой товар многочисленные торговцы, спорили с ними, норовя сбить цену, придирчивые и экономные покупатели, с раннего утра до позднего вечера трудились ремесленники, поднимался над крышами пахучий торфяной дым очагов. А здесь всё было совсем иначе: пустые разрушенные дома, заросшие кустарником и деревьями улицы, давно умерший израненный город...
По заброшенной улице сквозь колючий терновник осторожно пробирался одинокий юноша, почти подросток. Небольшого роста, щуплый, черноволосый, он был одет по-бриттски, однако вопреки обычаю не носил на тунике цветной ленточки. Зато лицо, шея, тыльные стороны кистей рук юноши были испещрены причудливыми синими узорами, по которым сведущий северянин сразу узнал бы в нем пикта из западных, пограничных с Дал Риадой, кланов. А на его поясе висел длинный узкий меч в деревянных ножнах, украшенных тонкими металлическими пластинками со странными, совсем не пиктскими, узорами.
Преодолев терновые заросли, молодой пикт немного постоял, осмотрелся вокруг, затем шагнул в черный провал меж поросших низкими деревцами остатков каменной стены. Ненароком зацепил лицом ветку молодого ясеня. Поморщился, дотронулся рукой до щеки, обезображенной свежей, еще не до конца затянувшейся раной. И медленно двинулся вперед по темному, едва освещенному пробивающимся через дыры в стенах дневным светом залу.
Внезапно он остановился и настороженно замер. Повертел головой, прислушиваясь. Затем потянулся к рукояти меча.
– Остановись, воин, – раздался вдруг хрипловатый старческий голос. – Ты ведь пришел к Нуаде Среброрукому, не так ли?
Неведомый старик заговорил по-гаэльски, не по-пиктски. Однако юноша сразу понял обращенные к нему слова. Растерянно кивнув, он разжал пальцы. Меч так и остался в ножнах.
– Что привело тебя в обитель Марса Ноденса, альбидос? Ты ведь христианин, не так ли? – продолжил голос.
– Клятва, – глухо ответил пикт тоже по-гаэльски. – Не моя. Дядя дал клятву принести на алтарь Нуады золотое кольцо. Но он тяжело ранен в бою, и я пришел за него.
Голос вдруг хмыкнул.
– Ну и как, трудно христианину идти на поклон к старому богу?
Воцарилось молчание. Потом голос раздался вновь – чуть насмешливый и вроде бы даже удивленный: – Да была ли тебе, альбидос, нужда идти к Среброрукому через саксонские земли? В Гвенте, в Энис-и-Ллуде, уцелел его храм – это примерно на полпути от Кер-Леона до Кер-Глоуи.
Пикт вдруг выпрямился, расправил плечи.
– Воины Одор-ко-Домельх не боятся саксов, – гордо произнес он. – Я сделал как должно. Как велела Мать Лигах из ветви Монгфинд, слышащая Донна.
– Что ж, – голос снова хмыкнул. – Мать Лигах, слышащая Донна, – это звучит внушительно. Тогда клади кольцо на алтарь.
Пикт напрягся. Щурясь, огляделся вокруг – но так никого и не увидел. Вымолвил наконец презрительно:
– Я принес кольцо для Среброрукого, а не для его служителей.
– Ну, значит, брось его в трещину в полу, – насмешливо откликнулся голос. – Не бойся, трещина глубокая, люди оттуда его уже не достанут. Только не забудь сначала передать Среброрукому дядину просьбу. Он ведь написал ее, не так ли?
Пикт растерянно помотал головой. Спросил удивленно:
– Разве старые боги понимают письменную речь?
Голос вдруг тихо рассмеялся.
– Кто же, по-твоему, придумал огам, как не медоустый Огма, сын доброго Дагды? А римляне когда-то оставляли здесь Марсу Ноденсу посвящения, высеченные их буквами на мраморе.
– Нет, – смущенно пробормотал пикт. – Дядя просил передать всё на словах. Он ранен, а я не владею искусством письма.
Послышался печальный вздох:
– Что ж, тогда говори.
И тогда пикт начал свой рассказ:
– Мой дядя – Талорк, младший сын нашего короля...

Талорк, законный сын пиктского короля Бруде мекк Бели, не любил, когда его называли принцем. В его представлении так имел право зваться лишь тот, кто в будущем сам мог стать королем. А Талорку трон Альбы не полагался. И его старшим братьям тоже: не было в их стране заведено, чтобы король передавал власть сыну. Новыми королями испокон веков становились в ней мужья дочерей и сестер прежних правителей, чаще всего – принцы из соседних королевств. Отец Талорка тоже не был альбидосом по рождению. Бруде ап Бели, один из младших принцев бриттского Алт Клуита, в свое время стал королем Альбы, женившись на пиктской принцессе. И до поры до времени жил по законам пиктов – разве что очень уж пристально следил за жизнью своих южных соседей. И не только следил. Заключал с бриттами военные союзы. Отправлял своих детей – и сыновей, и дочерей – учиться в Кер-Сиди. Пытался внедрять в Альбе сидовские новшества, от стремян до ветряных мельниц.
Но два года назад в Фортевиот, столицу Альбы, заявились греческие монахи. Заявились – и прочно обосновались в скромном домике рядом с королевским дворцом. Это было странно, но объяснимо. Со времен святого Колума церковью в Альбе заправляли ирландцы. По-гаэльски служились мессы и читались проповеди, гаэльскими именами крестили детей. Знать Альбы часто говорила по-ирландски куда лучше, чем на родном наречии. А простой люд, плохо понимавший язык ученых монахов, пребывал в невежестве. И, несмотря на крещение, упорно продолжал поклоняться прежним богам – многие из которых пришли к ним на самом деле тоже с Эрина. Ну а у греков нашлось именно то, чего так не хватало для подлинного обращения народа в истинную веру, – Священное писание на языке пиктов.
Освоившись, греки и правда основательно взялись за народное просвещение – а заодно убедили Бруде изгнать из столицы ирландских монахов. И всё чаще и чаще вели с ним долгие беседы.
Вскоре короля Альбы словно подменили. Прежде не собиравшийся никого завоевывать, он вдруг заговорил об объединении под своим скипетром всего севера Придайна – от Оркней и Гебрид до Адрианова вала. И, похоже, стал готовиться к нападению на свою родину, Алт Клуит.
Чем это грозило и Альбе, и всему Придайну, Талорк понимал отчетливо. Уже третий десяток лет Алт Клуит признавал над собой власть верховного короля Британии и находился под защитой леди Хранительницы. Начни отец войну – и Альбе пришлось бы иметь дело и со всей Камбрией, и с Мерсией. Победить такую силу в одиночку надежды не было никакой. Но вот ослабить войной и противников, и себя на радость присмиревшим пока Нортумбрии и Уэссексу – это было вполне возможно. А тем временем по другую сторону Британского моря набирала силу смута в рассыпа́вшемся на части Франкском королевстве. И если бы с континента на Придайн хлынули еще и полчища беженцев-франков, перед ними померкло бы даже нашествие германцев двухсотлетней давности. Беженцы, как известно, легко превращаются в завоевателей: это уже показали всему миру и гунны, и авары, и много кто до них.
Несколько раз Талорк спорил с отцом, пытался убедить его в опасности задуманного. Но у отца были свои соображения, которыми он не делился – лишь намекал на какого-то могущественного союзника, не то небесного, не то вполне земного. А последний из таких споров закончился размолвкой, и Талорк попал в немилость.
Поначалу Талорк пребывал в полном отчаянии. Споры с отцом стали невозможны: тот ни о чем не желал с ним разговаривать, не допускал во дворец и даже угрожал ссылкой. Бежать в Камбрию и раскрыть леди Хранительнице отцовские замыслы Талорк тоже не мог: это было бы изменой, бесчестным поступком. Оставалось только уповать на высшие силы. Увы, на помощь церкви рассчитывать теперь не приходилось. Поразмыслив, Талорк решил обратиться за помощью к наследникам друидов – последним жрецам старых богов. И вот теперь его племянник, Морлео, исполнил повеление Матери Лигах.


Морлео закончил рассказ, устало опустил голову. Потом извлек из-за ворота висевшее на шнурке кольцо. Сняв через голову шнурок, положил кольцо себе на ладонь – в пробившемся сквозь проломленный свод солнечном луче оно полыхнуло желтым. Задумчиво посмотрев на кольцо, Морлео вздохнул, затем потянулся к рукояти меча...
И тогда снова раздался голос невидимого старика:
– Эй, обожди! Оставь его при себе – еще пригодится. Нет здесь Среброрукого. Ушел он. Давно. С тех пор как саксы разорили храм. Странно, что твоя Мать Лигах об этом не знала!
А потом наверху вдруг вспыхнул свет – странный, ярко-желтый, точь-в-точь такой, как был в орденском госпитале.
Морлео вздрогнул, вскинул голову. Увидел выглядывающее из дыры в потолке старческое лицо с выбритым лбом – то ли друида, то ли монаха – а рядом с ним, чуть ли не у самого подбородка, – ярко пылающий волшебный сидовский светильник. В следующий же миг он резким движением выхватил из ножен меч, свою верную Сувуслан.
– Эй, ты кто? Ты не Нуада!
Старик хмыкнул.
– Я не Нуада, но я его служитель. Правда, не здешний. Я приехал сюда, чтобы спасти древние реликвии – то, что осталось от храма и неминуемо погибнет без присмотра. Приехал из Глентуи, из Кер-Сиди, – слыхал про такой город?
Морлео не задумываясь кивнул.
– Конечно, знаю: там Немайн и Университет.
Старик радостно заулыбался:
– Ишь ты, он даже Университет знает! Вот я как раз оттуда и есть.
Совсем растерявшийся Морлео молча стоял, задрав голову, с обнаженным клинком в руке. Глаза его болели от яркого света, перед ним, закрывая обзор, плавало большое темно-фиолетовое пятно. Но все равно, пересиливая себя, он упорно продолжал смотреть на странного старика – и никак не мог решить, как поступить дальше.
А старик вдруг сделался серьезным, даже суровым.
– То, что ты поведал мне, – медленно произнес он, – это действительно очень важно. И лучшее, что ты можешь сделать, – это рассказать обо всём дочери Нуады, леди Хранительнице. Но решать, конечно, тебе.

22
Вчера я выложил на фанфиксе, фикбуке и АТ еще одну главу своего большого опуса - фанфика по "Камбрии" В. Коваленко. Действие этой попаданческой АИ происходит в Британии 7 века, причем я сильно расширил по сравнению с каноном тему отсылок к Профессору. В частности, у меня из-за произошедшего по сюжету недоразумения наследный принц Мерсии считает себя потомком королей Рохана.

Делюсь новыми "роханскими" фрагментами - эпизодами, где одна из моих героинь, леди Эмлин, так или иначе сталкивается с последствиями этого недоразумения.

Цитировать
— Кто их, англов здешних, разберет! — рассказывал Эмлин улыбчивый копейщик, оказавшийся бывшим моряком. — Помню, бывал я в Египте — так там, говорят, нехристи аравийские всё под зелеными полотнищами воюют. Вот и в той деревне — тоже такие: вышли против шерифовых кэрлов под зеленым полотняным штандартом, а на штандарте какие-то закорючки белые — точь-в-точь как у мусульман. Я вот думаю, — тут копейщик хохотнул, — может, они втихаря от Пеады Магометову веру приняли?

— Вроде конь там был нарисован, а не закорючки, — тотчас же заспорил с копейщиком один из сослуживцев, долговязый парень с вечно мрачным выражением лица. — И негоже на добрых христиан напраслину возводить! В главном-то у них пленный кэрл знаешь кого признал? Самого́ молодого принца Кердика! А Кердик тот — наполовину камбриец, так-то!


Цитировать
Зеленый стяг реял над высокой соломенной крышей, трепетал под порывами ветра. Дождь успел уже хорошо потрудиться над начертанным на нем вздыбленным конем: сейчас от коня оставались только голова, часть крупа и еще завитки гривы, и правда напоминавшие какие-то неведомые письмена.

— Кент? Странно... — задумчиво пробормотал Тревор. Эмлин удивленно посмотрела на него, на миг задержала взгляд на красно-черно-желтой ленточке Плант-Иниров. И не утерпела, все-таки спросила:

— Простите, сэр Тревор... Ваша матушка — из Вилис-Кэдманов?

— Точно! — улыбнулся Тревор. — Только я не путаю цветов. Вижу, что полотнище зеленое, а не красное. Но конь, как хотите, похож!


Цитировать
Прощались они с принцем Кердиком и сэром Эйдином поспешно, но сердечно. Уже совсем готовая вскочить в седло, Эмлин все-таки не утерпела, спросила напоследок:

— Принц, а что означает зеленое полотнище с белым конем?

— Мачеха и ее приспешники опоганили мерсийский косой крест, — гордо выпрямившись, ответил тот. — Поэтому я поднял штандарт своего предка Эомера, короля древнего королевства Рохан. Великолепная рассказала мне про его подвиги, это был истинный герой!

Наконец всё сложилось! Чудесные истории, которые леди Хранительница рассказывала своей дочери, Эмлин слышала не раз.

Разумеется, она промолчала, не попыталась разубедить Кердика. Даже если принц и заблуждался, предка он выбрал себе действительно достойного.

23
Опять в главе большой истории, над которой я работаю, появились отсылки к миру Профессора - и это повод показать здесь фрагмент. Напоминаю, что сеттинг у меня заимствован из книг В. Э. Коваленко о сиде Немайн, действие происходит в альтернативной Британии 7 века, а название "сиды" закрепилось там за "расой", созданной на основе людей методами генной инженерии по образу и подобию лунных эльфов из D&D (было вмешательство инопланетян-экспериментаторов). История в своей основе попаданческая, поэтому русское имя героини :-\ пусть не смущает. ;) А еще там идет прогрессорство, так что наличию университета прошу не удивляться.

Действующие лица:
Танька, она же Этайн, - главная героиня этой истории, сида 14 лет от роду (допущение: время взросления у них примерно как у людей). Любит мечтать о Средиземье.
16-летняя ирландка Орли Ни-Кашин - близкая подруга Таньки.
Санни (Саннива) - беглая дочь сомерсетского шерифа (точнее, конечно, было бы называть его ривом, но так привычнее), подруга Таньки.
Эрк по прозвищу Свамм - карлик, бывший странствующий комедиант. Считает себя фэйри-подменышем.
Гвен - жена Эрка, тоже бывшая комедиантка.
Робин Добрый Малый - легендарный авантюрист и трикстер, в юности тоже комедиант. Считает себя сыном сида и смертной женщины.

Цитировать
На этот раз Эрк молчал долго, с загадочным видом поглядывая то на Таньку, то на ее подружек.
– А я-то надеялся, что вы меня расспрашивать приметесь, эх... – с деланным разочарованием произнес он, остановив взгляд, конечно же, на Орли. – Ну да ладно, я и без спросу рассказать могу. Вот знаешь ли ты, ирландка, что такое настоящий камбрийский пенильон?
И Эрк так хитро глянул на Орли, что та пристыженно опустила глаза. А затем окликнул жену:
– Эй, Гвеног, проснись! Ну что, тряхнем стариной?
Гвен вздрогнула, открыла глаза, недоуменно посмотрела на Эрка.
– Арфу неси – пора! – подмигнул тот.
Вздохнув, Гвен поднялась. Уверенно прошла пару десятков шагов в сторону фургона, остановилась возле большого дуба – и здесь замешкалась. Осторожно, наощупь, стала обходить дерево. Наткнулась на дышло фургона, взмахнула рукой, пошатнулась...
Сначала Танька смотрела на Гвен с недоумением. Потом догадалась: да она же почти не видит в темноте после яркого света костра! Ну, вот только еще не хватало Гвен из-за этой самой арфы упасть и ушибиться! И, торопливо поднявшись, Танька поспешила на помощь.
Подбежала к Гвен она, когда та уже вскарабкалась на передок фургона и, неловко шаря по пологу, пыталась отыскать вход. Запыхавшись, выкрикнула:
– Госпожа Гвен, госпожа Гвен! Давайте я помогу!
Гвен испуганно обернулась:
– Ой... Это вы, леди?..
Подержать полог приподнятым, пока Гвен копошилась в фургоне, извлекая арфу из кучи скарба, Таньке еще как-то удалось. Но стоило сиде протянуть руку, чтобы помочь Гвен выбраться наружу, как та окончательно смутилась:
– Нет-нет, не надо, леди: невместно же вам!
Конечно же, Танька не послушалась: осторожно подхватила тяжелый инструмент, потом подала Гвен руку. Та растерянно шепнула:
– Спасибо, леди...
Оказавшись на земле, Гвен тут же забрала арфу, потащила ее в одиночку, не дала помочь. «Невместно»! Вот словно не болтали они так славно прошлой ночью до самого рассвета, словно не лакомились вместе лепешками со смородиной!
Добрела́ Танька до костра с опущенной головой, понуро плюхнулась на плед. Закружились вихрем в ее памяти воспоминания – Университет, родная «двоечка», приятели-однокурсники. Кажется, никто из них, даже подлиза Серен, не напоминали ей никогда ни о высокородном происхождении, ни о сидовских ушах – такое сочли бы чем-то неуместным, даже неприличным.
Опомнилась она от звона струн. Подняла голову, повернулась на звук. Гвен, устроившись на пеньке и прижав арфу к правому плечу, подкручивала на ней колки. Странное дело: голос настраиваемой арфы, поначалу беспомощный, как у неопытного певца, потом всё более уверенный, быстро прогнал прочь досаду. Улетучилась обида, сами собой взметнулись вверх опустившиеся было уши. Конечно же, она непременно всё объяснит Гвен, прекратит это недоразумение!
А потом Гвен заиграла. Нехитрая и вроде бы знакомая-презнакомая мелодия зазвучала под звездным небом, разнеслась по окрестностям. И тут же всё вокруг преобразилось, стало таинственным, чудесным, заколдованным – и равнина, и деревья, и люди. Едва различимый вдали пологий холм превратился вдруг в спящего дракона, огромного, величественного и почему-то совсем не страшного. Старый дуб обернулся могучим энтом, покинувшим свой заповедный лес, вышедшим к людям на свет костра и пристроившимся послушать неведомые ему камбрийские песни. А маленький, в половину обыкновенного человеческого роста господин Эрк, обутый в огромные желтые башмаки... Да уж не спрятаны ли в этих башмаках покрытые курчавой шерстью ступни полурослика?! Вот наденет он сейчас себе на палец волшебное колечко да и исчезнет, растворится в воздухе!
Казалось, колдовство арфы подействовало на всех. Притихла, прижавшись к Таньке, всегда такая неугомонная Орли. Санни вдруг осторожно поднялась на ноги и, вытянув шею, неподвижно застыла. Эрк тоже замер, и лишь губы его едва заметно шевелились в беззвучном, неслышном даже для сидовского слуха шепоте. И только Гвен, казалось, не изменилась: все так же прижимала она арфу к плечу и, самозабвенно зажмурясь, перебирала тонкими пальцами струны.
Неожиданно руки Гвен замерли. Голос арфы на мгновение стих. Ослепительно улыбнувшись, Гвен тряхнула головой, так что из-за уха ее выскользнула и свесилась на щеку длинная прядь пышных черных волос, и вновь заиграла – чуть тише, чуть быстрее и вообще как-то неуловимо иначе. Аккорд, другой, третий – и тут вдруг мелодию подхватил Эрк, запел громким и неожиданно звучным голосом, растягивая слова:

Как-то раз на ферме Брака
Репка выросла, а в ней
Вдруг нашлась его собака
Через много-много дней.


Эрк закончил куплет, замер. Перебивая звук арфы, вдруг хихикнула и тут же испуганно ойкнула Орли. Танька обернулась к подруге и невольно улыбнулась: та нетерпеливо ерзала на пледе и самозабвенно смотрела на певца во все глаза, приоткрыв рот от восторга. Зато Санни так и стояла неподвижно, как статуя, и только раскрасневшиеся щеки выдавали ее волнение. А волшебство музыки, несмотря на забавное содержание песни, и не думало исчезать: всё так же таинственно взирал на сиду сквозь приоткрытые морщинистые веки старый энт-дуб, так же роились над костром чудесными светлячками искры, так же загадочно мерцали звезды на отсвечивавшем серебром ночном небе.
Между тем арфа Гвен, издав несколько звучных аккордов, вновь заиграла тише. И опять раздался голос Эрка, с самым серьезным и невозмутимым видом выпевавшего еще одну веселую нелепость:

Раз воткнул проказник Йори
В рыбку ветку по весне –
Через год поймал он в море
Семгу с деревцем в спине!


Гвен перебирала струны и довольно улыбалась. А девушки – те от души веселились. Орли больше не сдерживалась, хохотала взахлеб. Санни тоже смеялась – сначала тихонько, совсем робко, потом всё громче и громче. Да и сама Танька прыснула в кулак, до того явственно предстала в ее воображении громадная рыбина, украшенная не просто деревцем – могучим раскидистым вязом. А Эрк закончил куплет и, пропустив пару аккордов арфы, запел следующий:

От ворон спасая ниву,
Клеем смазал иву Рис –
Вместе с ивою ретиво
Птички в небо унеслись!


Куплет этот неожиданно оказался последним – и вовсе не по воле певца. Не успел Эрк перевести дух, как позади него откуда ни возьмись объявилась закутанная в рваный темный плед фигура.
– Эй, Свамм! – раздался недовольный голос Робина. – Нашел время песни распевать!
Жалобно тренькнув, замолкла арфа. Разом стих веселый девичий смех. А Робин возмущенно продолжил: – Вы что тут, с ума посходили? Я и так шерифовых кэрлов еле отсюда увел!
И тут же развеялось волшебство, кончилась сказка. Не стало больше ни старого мудрого энта, ни спящего дракона, ни роя светлячков над костром. Да и сам костер вдруг потерял силу, померк, скукожился.
Эрк вздрогнул, растерянно оглянулся. Испуганно вскочила, едва не уронив арфу, Гвен. Побледнев, ахнула Санни. А вдалеке, в той самой стороне, где виднелся еще недавно казавшийся спящим драконом лесистый холм, вдруг раздался пронзительный и протяжный крик неясыти.
Робин мрачно покачал головой, пробормотал себе под нос:
– Ох, и дурная примета...
И тут же Орли дотронулась до Танькиного плеча, встревоженно зашептала по-гаэльски:
– Этнин, Этнин, кто это? Сова?

24
 ;D
Это экспромт или из архивов?

25
Не-не, вы всё перепутали! Тар-Перебдел писал о совсем другом: "Тролль, гнёт, ель". Об угнетении авари троллями, в общем.

26
В некоторых случаях в постах полагаются послабления. Например, для путешествующих и для болящих. А им послабление сделали в силу того, что иначе им грозила бы смерть.

В каноне этот вопрос разобран неплохо, мне даже не пришлось придумывать никакой отсебятины.

К слову, Эрк - не эльф. Там у них в компании такая только одна.

27
Это не босмеры, по счастью. Каннибализм не практикуют категорически. И вообще, исповедуют христианство. :)

28
Мир "Кембрийского периода" В. Коваленко - это не палеозойская эра, а совсем недавний по геологическим меркам 7 век эры нашей. И мир, в котором вдруг завелись эльфы - правда, довольно странным образом, под другим названием и вообще довольно необычные. Одна из их особенностей: не могут они долго жить без мясной пищи, заболевают на вегетарианской диете, могут и погибнуть. Так что когда мою героиню спасли от смерти, довольно непростым образом раздобыв в путешествии правильный провиант, друзья ее были счастливы. И один из них, карлик Эрк по прозвищу Свамм, бывший бродячий актер и поэт, преподнес ей целую оду. Правда, посвящена она была не самой героине, а мясу.

Помогли Эрку сочинить эту оду совместными усилиями я, Талиесин и Роберт Бёрнс. Нет, строки я у великих британских поэтов прошлого не крал, но их творчеством вдохновлялся.

Итак,

Ода мясу

Цитировать
Я был совою в час ночной,
Парил бесшумно над страной
Зарёю ранней.
Но возвращался я домой,
Чтоб славить окорок свиной
С ногой бараньей!

Летал орлом я между скал,
И серым волком пробегал
Я по равнине.
Чудес немало я видал,
Но славу не переставал
Я петь свинине.

Я был король, я был поэт,
Пахал я землю много лет,
Носил и рясу.
И вот теперь на белый свет
Кричу: в похлебке прока нет,
Коль там нет мяса!

Оно дает не только вкус,
Без мяса и храбрец, и трус
Сойдут в могилу.
А потому (мотай на ус)
Да будет славен мяса кус,
Что дарит силу!

29
Проза / Оксфордская история
« : 08/10/2020, 20:03:44 »
Некоторое время они шли молча. Валандил исподволь поглядывал на Таню — та по-прежнему брела, грустно опустив голову. Между тем на могильных плитах всё чаще стали попадаться фамилии, начинающиеся на «О» с апострофом и на «Эм-cи» — первые явно ирландские, вторые вроде бы шотландские.

Сначала Валандил удивился: где Ирландия, где Шотландия, а где Оксфорд! Однако быстро сообразил, в чем дело. И немедленно объявил совсем поникшей Тане:

— Смотри, а ведь мы, похоже, добрались!

Таня вздрогнула. Огляделась. Недоуменно посмотрела на Валандила. Вздохнула.

Тогда он продолжил, стараясь говорить как можно увереннее:

— Конечно, пришли! Видишь эти памятники? Здесь похоронен Уильям О'Салливэн, а вон там — Джеймс О'Хиггинс. Ирландцы — они же католики, ну вот! Значит, и могила Профессора где-то тут, совсем рядом!

И Таня, к радости его, встрепенулась, воскликнула воодушевленно:

— Точно же! А я еще Мак-Карти заметила, только там как-то неправильно написано. И правда, ирландцы! Ну да, у вас же церковь раскололась — мама рассказывала. Значит, я все-таки успею! — и тут же вдруг осеклась, продолжила совсем тихо, почти шепотом: — Ой, Валентине! Это же неправильно совсем: люди умерли, а мы радуемся...

Валандил задумчиво кивнул. Конечно же, девчушка была права. Но мысли в голове вертелись совсем не о том. В памяти его отпечатались совсем другие Танины слова: «Я все-таки успею!» Выходит, она куда-то опаздывает? Ну да, он и сам ведь тоже... К четырем часам к отелю подъедет автобус — и пора будет отправляться в аэропорт!

Знание об автобусе появилось в голове неведомо откуда: еще минуту назад он даже не задумывался о возвращении. Но размышлять оказалось некогда. Валандил глянул на экран почти бесполезного в Англии, но все-таки исправно показывавшего время телефона: без четверти три! Охнул: а времени-то и у него тоже осталось совсем немного! И тут же увидел еще один указатель — точно такой же серый камень, только развернутый чуть иначе, уводивший с дорожки прямо на зеленый газон. А совсем неподалеку — хорошо знакомую по фотографиям плиту.

— Таня!

Восклицание, сорвавшееся с губ, опять получилось радостным. Стало неловко. Подумалось вдруг: наверное, сейчас все посетители кладбища обернулись, смотрят на него, осуждают.

Оглянулся на Таню: та чуть приотстала, остановилась и то ли всматривалась, то ли вслушивалась куда-то вдаль.

— Таня, — позвал он вновь, теперь уже осторожно, с опаской.

Та предостерегающе подняла руку. Потом сосредоточенно повертела головой. Наконец озабоченно откликнулась:

— Тише! Там стонет кто-то. Вы меня не ждите!

И вдруг сорвалась с места. Побежала напролом, мимо дорожек, перепрыгивая через могильные плиты.

Валандил опомнился не сразу: некоторое время растерянно провожал Таню взглядом. Потом хватился: уже почти без десяти три, а он всё топчется в пяти метрах от цели и никак не может до нее добраться! Сделал шаг с дорожки — но почему-то остановился. Вновь обернулся, поискал взглядом желтую шапочку. Не нашел. Сердце вдруг екнуло: а ну как девочка опять потеряется! Вздохнув, развернулся.

Таня отыскалась метрах в двадцати: стояла на коленях за высоким белым каменным изваянием — скорбящей мадонной. Валандила она заметила, когда тот был к ней на полпути. Обернулась, призывно замахала рукой:

— Валентине, Валентине!

А подле памятника, прислонившись к белому постаменту, неподвижно сидела женщина в старомодном черном пальто. И сама она была тоже старая, худая, высохшая, со странно, пугающе бледным морщинистым лицом. Из приоткрытого рта женщины тянулась вниз нить слюны, белесые глаза с черными расширенными зрачками неподвижно застыли, на лбу поблескивали мелкие капельки пота. А Таня в сбившейся на затылок шапочке склонилась над ней и что-то нашептывала.

На миг Валандилу и правда стало не по себе. Вдруг бросилось в глаза то, чего он не замечал прежде: да ведь и у самой Тани лицо очень уж необычно бледное, почти белое, даже с синеватым оттенком! В голове завертелись зловещие сюжеты из дурацких фильмов про вампиров и некромантов...

Но Таня опять замахала рукой — и наваждение спало.

— Как хорошо, что вы пришли! — обернувшись, торопливо проговорила она, как будто не отправляла только что Валандила к могиле Профессора. — Поищите врача! Здесь же должна быть... Ну, «быстрая помощь» — она же так называется, да?

— «Скорая», — машинально поправил Валандил. А сам мысленно вздохнул: вот и всё, никуда теперь не успеть!

* * *

Встрепанный, запыхавшийся Валандил растерянно остановился возле белого двухэтажного коттеджа. Переведя дух, огляделся по сторонам. Улица была пуста: должно быть, жители попрятались по домам от повалившей с неба с новой силой снежной крупы. Правда, мимо проносились автомобили — и это была надежда. Посмотрев по сторонам еще раз, Валандил шагнул к обочине, вытянул руку, задрал вверх большой палец. Увы, мчавшийся навстречу белый «Вольво» даже не сбавил скорости, пронесся мимо. Не остановились ни большой черный внедорожник, ни маленький серебристый «Смарт», ни желтый угловатый микроавтобус. Машины пролетали мимо, мигали фарами, норовили обдать грязной водой, брызгавшей из-под колес, — но хоть бы кто-нибудь остановился! То и дело Валандил доставал телефон и бросал отчаянный взгляд на экран. Время неслось галопом: пятнадцать ноль один, ноль два, ноль три... До отъезда оставалось меньше часа, а он так и не побывал на могиле Профессора! А возле белого памятника так и застряла эта забавная девчушка, воображающая себя эльфийкой, — неужели и она тоже дотуда не доберется?!

Почему-то именно воспоминание о Тане и придало Валандилу решимости. Чуть поколебавшись, он вдруг шагнул с обочины на дорогу. И, развернувшись навстречу несущемуся прямо на него сквозь метель очередному автомобилю — громоздкому черному пикапу — застыл на месте.

Завизжали тормоза, хлопнула дверь. Миг — и над Валандилом нависло смуглое бородатое лицо характерной индийской внешности. И тюрбан над этим лицом тоже был вполне индийским, словно с окраины Оксфорда Валандила перенесло куда-то в Дели или Мумбаи.

— А ю мэд, и́диот?!

Индиец оказался настоящим гигантом, на целую голову выше Валандила. И сила его была явно под стать росту. Миг — и Валандил, ухваченный за грудки толстыми ручищами, беспомощно повис в воздухе. Всё, на что его хватило, — это жалобно пролепетать, мешая английские и русские слова:

— Простите, сэр!.. Тут на кладбище женщине плохо…

Конечно, тот индиец вряд ли был сэром. Но, похоже, такое обращение возымело действие: внезапно он разжал пальцы.

— Сэр? Хм...

Подозрительно оглядев чудом удержавшегося на ногах Валандила, индиец недоверчиво поморщился. Затем, чуть подумав, рыкнул:

— Набери три девятки!

И, не дожидаясь ответа, забрался в машину и захлопнул дверь.

Пару секунд Валандил растерянно провожал взглядом удалявшийся пикап. Потом, поколебавшись, достал из кармана телефон. Ни на что особо не надеясь, набрал девятьсот девяносто девять. И, сам себе не веря, услышал гудок.

Дальнейшее происходило будто само собой. Английские слова находились моментально, словно Валандилу их кто-то подсказывал: адрес, примерный возраст, симптомы... Вскоре к воротам кладбища, гудя сиреной и мигая синими маячками, подлетел желто-зеленый фургончик «Скорой помощи». Потом Валандил бежал впереди рослых санитаров в непривычной темно-зеленой одежде, похожей на военную униформу, — показывал дорогу. А чуть позже высокий мускулистый санитар, похожий на бравого солдата, с торжественным видом хвалил их с Таней за правильные действия, а Таня, не понимая ни слова, старательно кивала и робко улыбалась.

О телефоне Валандил вспомнил, лишь когда носилки с женщиной скрылись за воротами кладбища. Торопливо извлек его из кармана, лихорадочно провел пальцем по стеклу. И, взглянув на засветившийся экран, помертвел.

На экране светились невероятные, пугающие, приводящие в отчаяние цифры: пятнадцать тридцать восемь. А до отеля еще чапать и чапать!

— Эх...

Восклицание у Валандила получилось совсем тихим: так, шепот под нос. Но Таня услышала. Улыбка сползла с ее лица.

— Валентине, вы опоздали?

— Ну... — Валандил помялся. — В общем, мне в четыре надо на автобус. А сейчас без двадцати, так что...

В ответ Таня вздохнула:

— Мне тоже скоро уже...

— Тоже на автобус? — понимающе кивнул Валандил. Подумалось вдруг: вот бы он оказался тот же самый!

Таня мотнула головой:

— Нет-нет, за мной придут... — и запнулась, не договорив фразы. А потом, вновь странно полиловев, взволнованно воскликнула: — Послушайте, Валентине… А давайте попробуем туда сбегать! Вдруг мы еще успеем — ну, пусть совсем на чуть-чуть, но всё-таки!

И с такой надеждой прозвучали эти слова, что Валандил сдался. Мысленно успокоил себя: двадцать минут — это же вагон времени! И если быстро-быстро добежать до могилы, оставить послание...

А вслух воскликнул:

— Бежим!

* * *

И вот они стояли возле серой каменной плиты — оба усталые, запыхавшиеся. По спине у Валандила катился пот, в висках бешено стучала кровь. Но фэа его все равно ликовала: добрался, добрался! Свернутая в трубочку записка уже нашла себе место между букетиком цветов и увешанной разноцветными ленточками сухой веткой. И пусть Валандилу так и не удалось настроиться на правильный лад — по крайней мере, задуманное было все-таки исполнено!

А Таня не положила на могилу ничего, лишь низко поклонилась серому камню и теперь стояла, понуро опустив голову. Стояла, наверное, уже минут пять — а время между тем стремительно неслось. До автобуса оставались считанные минуты.

— Таня... — позвал Валандил. — Наверное, нам надо поспешить!

Девочка не шевельнулась, так и осталась неподвижно стоять с опущенной головой. Лишь едва слышно прошептала:

— Берен и Лютиэн...

Подумав, Валандил решился: осторожно дотронулся до ее рукава.

Таня вздрогнула, повернула голову. Задумчиво посмотрела на него сквозь стекла очков. И сбивчиво, взволнованно заговорила:

— Смотрите, Валентине! Тысяча девятьсот семьдесят три и тысяча девятьсот семьдесят один... Выходит, на самом деле Лютиэн умерла на целых два года раньше своего Берена! А по маминым рассказам получалось, что они умерли в один день... Ну, то есть не мэтр Толкин и его жена умерли, а те Берен и Лютиэн, о которых он написал... Представляете, она отказалась от вечной молодости ради того, чтобы вернуть любимого к жизни! А мэтресса Айфе — ну, женщина с больным сердцем, которую увезли в госпиталь, — она ведь ходит на могилу своего мужа уже тридцать лет! Мы говорили с ней по-гаэльски — она преподает в университете и сумела понять мой ирландский... Нет-нет, вы не подумайте: мэтресса Айфе совсем не испугалась, когда заметила мое ухо. Уже лежа на носилках, она улыбнулась мне... Она даже знает про народ Дану, это так удивительно!

— Дану? — недоуменно переспросил Валандил. Переспросил и задумался: слово показалось знакомым. Наконец, вспомнил старую потрепанную книжку, доставшуюся от отца: зеленая обложка со страшилищем в рогатом шлеме, какие-то «молодые эльфы», которых называли еще «дану»... Вспомнил — и сам себе ответил: — А, ну да, «Алмазный меч, деревянный меч»!

Таня грустно покачала головой:

— Я никогда не слышала про алмазные мечи. И никак не могу представить себя ни Лютиэн, ни мэтрессой Айфе. Наверное, мне не хватило бы ни смелости, ни верности...

* * *

До ворот кладбища они дошли удивительно быстро — и все-таки слишком поздно. Часы на телефоне бесстрастно и беспощадно показывали время: пятнадцать пятьдесят семь. Надежды добраться до отеля до четырех уже не оставалось. В голове Валандила лихорадочно вертелась одна и та же мысль: как успеть хотя бы в аэропорт, пусть даже бросив в отеле все вещи? Однако никаких разумных идей не появлялось: на такси не было денег, а в том, что автостопщиков здесь не любят, Валандил успел убедиться.

Однако за воротами его ожидал сюрприз. Совсем неподалеку стоял автобус. Тот самый большой красный автобус, который должен был ждать возле отеля. Автобус, которого Валандил прежде никогда не видел, про который ему никто ничего не рассказывал. И все-таки это был именно он!

Между тем водитель заметил Валандила: помахал ему из окна рукой, посигналил. Приободрившись, Валандил ускорил шаг. Влетел в распахнувшуюся дверь, в теплый пахнущий новым пластиком салон.

И вдруг обернулся.

Таня стояла возле автобуса с опущенной головой — одинокая, потерянная, несчастная.

— Таня! — возглас вырвался сам собой, глупый, неуместный — и такой необходимый.

Девочка вздрогнула, подняла голову. Кивнула, помахала рукой.

Смущаясь, Валандил пробормотал:

— Хочешь, я попрошу водителя тебя подвезти? Ну, хотя бы до центра города?

А она вдруг улыбнулась — широко-широко. И тут же вздохнула, помотала головой:

— Нет-нет, не надо, Валентине! Меня действительно скоро заберут, правда-правда! Мы ведь не умеем лгать, вы же знаете!

О том, что эльфы не умеют лгать, Валандил никогда не слышал. Но Тане поверил сразу. Поверил — и огорчился. Потому что теперь совершенно точно надо было прощаться.

— Я сейчас напишу адрес... — пробормотал он, лихорадочно ощупывая карманы и, как назло, не находя ни ручки, ни бумаги.

— Говорите, я не забуду! — голос Тани дрогнул. — Спасибо вам, Валентине!

— Петербург, улица Софийская… — Валандил торопливо выкрикнул номер дома, корпус, квартиру — а вот телефон продиктовать уже не успел: дверь с шипением закрылась, автобус тронулся с места.

И тогда Таня сорвала с головы шапку, замахала ею. Рыжие волосы ее рассы́пались по плечам, очки упали на асфальт — а она ничего не замечала, всё бежала и бежала за автобусом сквозь сыплющуюся с неба снежную крупу, всё махала и махала шапкой. И вдруг Валандил заметил, что уши у Тани, оказывается, самые настоящие эльфийские — но не как у героев фильмов Питера Джексона, а как в каком-то старинном аниме вроде «Врат»: длинные, заостренные, торчащие в стороны…

Автобус набирал скорость, маленькая фигурка в зеленой курточке осталась далеко позади, снег валил всё гуще и гуще, за метелью нельзя уже было разглядеть ни дороги, ни машин, ни домов, а Валандил, уткнувшись щекой в стекло, всё смотрел и смотрел назад...

* * *

— Ну, а теперь что скажешь? — первый гордо посмотрел на второго. — Недурно ведь получилось, правда?

Второй долго молчал, глядя на погасший экран, вновь ставший обычной белой стеной. Потом покачал головой. Наконец, задумчиво произнес:

— Даже очень недурно. Право, ты превзошел сам себя! Только вот скажи-ка, друг мой, что́ ты собираешься делать с этим дальше?

И хитро посмотрел на первого.

Тот недоуменно пожал плечами:

— Да какая разница? Ну, пожалуй, стирать не буду, сохраню. Как-никак, удачный опыт.

Второй вновь покачал головой:

— Неужто трудов своих не жалко? Такую красоту — и в архив?! Слушай, сделай мне хотя бы копии, а?

Первый чуть подумал, потом кивнул. Подошел к своему творению, открыл крышку. И, запустив руку в его внутренности, долго-долго там что-то вращал. Наконец, протянул гостю две бобины магнитной пленки.

— Возьми лучше оригиналы. Не просто так ведь просишь — знаю я тебя! Опять что-нибудь придумал?

Второй рассмеялся:

— Да ничего особенного: запишу всё это им в память. Глядишь, еще и польза выйдет обоим!

* * *

— Танюшка, да что с тобой такое?

Мама вела себя как-то очень уж непривычно. Вбежала вдруг к Таньке в спальню — встревоженная, обеспокоенная. Вот, даже потрогала ей лоб, хотя никакой высокой температуры, конечно же, не могло и быть: ведь сиды почти никогда не простужаются! Правда, проснулась Танька с глазами на мокром месте — выходит, ревела во сне? Может, потому-то мама и прибежала?

Танька поспешно приподнялась на постели, через силу улыбнулась.

— Нет-нет, мама, всё со мной хорошо. И не беспокой ни папу, ни тетю Бриану: у них и так забот полно! Я точно здорова! Просто мне приснился сон...

— Сон?!

Кажется, мама по-прежнему волнуется! Ну вот, придется теперь, чего доброго, пересказывать весь сон: соврать-то не получится! А так хотелось обзавестись наконец собственной маленькой тайной!

Танька едва сдержала вздох сожаления. Но заговорила поначалу бодро, даже весело:

— Нет-нет, мама, сон как раз был хороший! Мне приснился такой славный мальчишка, он тоже любил рассказы о Срединной Земле, и мы разговаривали с ним по-русски... Наверное, встреть я его на самом деле, мы бы непременно стали друзьями!

— Вот как?

Только что мама тревожилась — а сейчас она уже улыбалась! Это было хорошо. Только вот...

Танька перевела дух, стала вдруг серьезной.

— Представляешь, мама, во сне мы с этим мальчишкой побывали у могилы мэтра Толкина! Вместо креста на ней стоял просто обтесанный серый камень, а на камне были высечены имена — «Берен» и «Лютиэн», точь-в-точь как ты рассказывала!

Мама всё еще улыбалась. А на языке у Таньки вовсю вертелся этот проклятый вопрос. Ох, сдержаться бы, не задавать его! Но ведь все равно не утерпеть: не сейчас спросишь, так потом! А до того так и будешь и сама страдать, и маму мучить: она-то все равно заметит!

Вздохнув, Танька все-таки решилась:

— Скажи, мама, когда папа состарится... когда его не станет... — ты тоже уйдешь за ним — как Лютиэн, как Арвен?

И зажмурилась, испугавшись собственной смелости.

А когда открыла глаза, мама стояла возле ее кровати непривычно грустная, с опущенной головой, с поникшими ушами.

Конечно же, слова для ответа мама нашла. И, как всегда, разложила всё по полочкам:

— Мы не стареем — но это не значит, что мы бессмертны, ты же знаешь. Несчастный случай, болезнь, даже просто неудачное обновление — и меня может не стать гораздо раньше, чем папы. А вообще, я ведь отвечаю не только за себя, не только за папу, не только за вас с Вовкой. Я ведь Хранительница Правды — и Хранительница Британии. Мне не просто умирать нельзя — даже от должности своей не отказаться, на покой не уйти. Уж пока смену себе не подготовлю — точно! Так что еще столетия два пожить придется!

Договорив, мама улыбнулась. Вот только глаза ее остались грустными. И, пожалуй, впервые в жизни Танька поверила маме не до конца — хотя, конечно же, сиды не лгут.

* * *

Валандил — нет, пожалуй, все-таки Валька Ткаченко — задумчиво брел по покрытой осы́павшимися листьями дорожке Павловского парка. Погода выдалась как раз та, за которую октябрь и назвали золотой осенью: день стоял теплый и ясный, и солнце щедро бросало на прохожих яркие лучи, словно посылая им прощальную весточку от уже ушедшего лета. А что лето ушло, чувствовалось вовсю: совсем облетели раскидистые липы, полупрозрачными стали кроны плакучих берез, а всё еще покрытые зеленовато-желтой листвой могучие дубы казались Вальке мэллорнами покинутого эльфами Лотлориэна. Непривычное, неведомое прежде щемящее чувство утраты не покидало его уже вторую неделю, с того самого невероятно яркого, так похожего на реальность сна. Раз за разом в Валькиной памяти всплывал певучий голос пригрезившейся ему тогда юной рыжеволосой эльфийки, звучали как наяву ее слова: «Спасибо вам, Валентине!», «Мы ведь не умеем лгать», «Она даже знает про народ Дану»... О, Валька теперь и сам знал немало и о племенах богини Дану, и о Кухулине, и о похищении чудесного быка из Куальнге: легенды древнего Улада стали его новой страстью. Но и книги Профессора не были им заброшены — просто они стали восприниматься иначе, крепко-накрепко сплетясь с этими солнечными осенними днями, сразу и светлыми, и печальными, как последний отблеск уходящего навсегда волшебства.

А сейчас, пока Валька брел по дорожке парка, в голове у него, совсем как у барда древних времен, рождались стихи:



Много столетий назад

Эльфы на Запад ушли,

Но ворошит листопад

Память Срединной Земли.



И в голосах журавлей,

В шуме осенних дерев

Чудится спящей Земле

Арфы эльфийской напев.


30
Проза / Оксфордская история
« : 08/10/2020, 20:03:22 »
Предлагаю вашему вниманию свой рассказ, написанный для маленького феста "Дорогами Средиземья", проходящего сейчас на fanfics.me. Это фанфик, но не по произведениям Профессора, хотя и со множеством упоминаний его творчества. По своему обыкновению (пора бы уже и разнообразить), я связал события рассказа с сеттингом "Камбрии" В. Э. Коваленко - и все-таки этот рассказ я считаю уместным именно на фесте, посвященном 65-летию ВК и памяти Кристофера Толкина.

Считаю своим долгом поблагодарить своих замечательных коллег по fanfics.me: спасибо огромное, Belkina, Ryska200, Антон Владимирович Кайманский за помощь и поддержку при работе над текстом!

И огромнейшее спасибо моей бете на fanfics.me, хочется жить, за неизменную поддержку и добрые слова!


А теперь сам текст!  :)


Оксфордская история

— Мама, а почему ты думаешь, что Митреллас сбежала от мужа и детей? Разве ее не могли, например, похитить? Да мало ли что могло с ней случиться! А тебе лишь бы обвинить! — выкрикнувшая эту длинную тираду рыжеволосая девчонка-подросток гордо сверкнула зелеными глазищами, победно задрала вверх длинные заостренные уши.

— Ох, Танюшка... — та, которую назвали мамой, вздохнула. — Мне бы твои заботы...

* * *

— Ну, что скажешь?

Проектор подглядывателя работал теперь безукоризненно: вот что значит тщательно, без спешки подобранная емкость конденсаторов! Но спрашивавший посматривал на заявившегося к нему в мастерскую приятеля с беспокойством: вдруг тот, по обыкновению своему, придерется к какому-нибудь пустяку! Ну разве же можно просто похвалить шедевр, не выискивая в нем изъянов?

Однако гость вовсе и не думал ни придираться, ни насмехаться. Сначала он долго наблюдал за двумя фигурами на экране. Потом повернулся, вздохнул. И наконец, покачав головой, задумчиво произнес:

— Занятно. Вроде похожи — а ведь совсем разные. Старшая — правильная, такую и коллегой назвать не зазорно. А младшая — всё витает где-то. Никак ума не наберется.

Первый из собеседников, приободрившись, кивнул:

— Это точно, витает. И я даже знаю где. Так ведь и ты, дружище, знаешь. Ну, а чего ты ждал? О чем же ей еще мечтать-то при таком теле?

— Может, хотя бы о Фаэруне? — пожал плечами второй в ответ. — Тело-то мы вроде как под «Забытые королевства» подгоняли.

Первый ухмыльнулся:

— Ага. Под забытые, то-то и оно. Кто же о забытом мечтает? Мечтают о том, что не забывается.

Второй снова пожал плечами. Проворчал недовольно:

— Все равно не понимаю. Толку-то с таких пустых мечтаний! А между тем у них там даже Америка не открыта, не говоря уже об Австралии. Так нет же, подай ей место, где все равно не побывать!

Первый загадочно улыбнулся. Хмыкнул:

— Как знать, как знать...

Второй напрягся. Опасливо посмотрел на первого.

— Так. Знаешь что, друг... Вот только не проси меня сооружать ей это самое Средиземье где-нибудь в туманности Андромеды! Мне и прошлой работы хватило: мало того, что планеты переделывать пришлось, так еще и звезды двигать — это тебе не хухры-мухры! А уж если тебе приспичило, то сам и развлекайся! Я, так и быть, понаблюдаю. Может, даже что и присоветую.

Первый бросил на второго быстрый взгляд, хитро ухмыльнулся:

— Не-а. Лень мне всяких балрогов с драконами конструировать. Довольно будет и кое-чего попроще. Думаю вот отправить ее на Землю. Пусть пообщается с такими же.

— С кем это с такими же? С эльфами? — второй недоуменно уставился на своего собеседника.

Тут первый и вовсе хихикнул:

— С коллегами она пообщается. Да не с нашими, не бойся. Со своими коллегами по мечтаниям. Хочу посмотреть, что из этого выйдет.

— Хм... — второй задумался. — Посмотреть... Так-то оно занятно было бы. Только вот что потом-то делать будешь? Память ей стирать?

— Еще не хватало! За кого ты меня принимаешь? За халтурщика-бракодела? — первый гордо подбоченился. — Ничего стирать не придется! Можно же отправить ее не по-настоящему. Видишь вот эту штуковину?

И показал на большой ящик.

Второй посмотрел. Пожал плечами в третий раз:

— Ну, и что там у тебя?

— Это-то? А это я вчера такую вот вещицу соорудил — прогностер-супплементор! Предсказывает, как поведут себя несколько личностей, если собрать их вместе. В общем, снимаешь с них копии, вводишь вот сюда, задаешь условия, потом подключаешь к проектору...

— Так, погоди-ка, погоди-ка! — возбужденно перебил второй. — А ну покажи!

И, не дожидаясь разрешения, поднял крышку ящика.

Изучал начинку прогностера-супплементора гость долго. То одобрительно хмыкал, то скептически фыркал. Дергал провода, постукивал по коробочкам конденсаторов. Бормотал себе под нос что-то вроде: «Ишь ты, оптроны приспособил!.. А вот сюда бы вариометр, а не соленоид...» И наконец вынес вердикт: — Ладно, для пробы сойдет!

Первый победно улыбнулся. Даже такое одобрение в устах второго стоило дорогого.

* * *

День выдался не по-сентябрьски холодным. С самого утра с запада дул сильный ветер, холодный, сырой, пронизывающий до костей. С неба сыпалась снежная крупа, со стуком ударялась о ткань куртки, застревала в волосах, забивалась за хайратник. Вот тебе и глобальное потепление!

Основательно продрогший Валандил битый час бродил по окрестностям Оксфорда. Кладбище Волверкот отыскалось довольно легко, но вот найти ту самую могилу, ради которой, собственно говоря, и было затеяно всё путешествие в Англию, никак не удавалось. Не было толку и от немногочисленных посетителей кладбища, бродивших среди ухоженных зеленых газонов и однообразных серых памятников. Одни прохожие, едва Валандил заговаривал с ними, испуганно шарахались, должно быть, уловив подозрительный славянский акцент, другие пожимали плечами, третьи переспрашивали фамилию, а потом вежливо извинялись, но ничего полезного так никто и не сказал.

В миру Валандил звался Валентином. Чаще — Валькой. Иногда — Валько́м. Ну, а как иначе-то выживать среди цивилов — не объяснять же каждому встречному-поперечному, что по-настоящему тебя зовут Друг Валар? А настоящая жизнь давно уже была для него не дома и не на учебе. Валандил хорошо помнил, что́ это такое, жить по-настоящему — с того самого мига, как старшеклассник Валька Ткаченко, случайно попав на полевку под Каннельярви, впервые вдохнул свежий воздух соснового леса, сдобренный горьковатым дымком костра. И не важно, что уже на третий день ему пришлось вернуться в опостылевший дом, что так и не довелось больше побывать ни на одной полевой ролевке: тех нескольких дней хватило с лихвой. Мир Средиземья, загадочный, волшебный и прекрасный, уже не отпускал. Сначала Валька набросился было на фильмы — они ведь вроде бы были поставлены по тем же самым книгам, что и игра. Но фильмы показались ему неправильными, фальшивыми, в них не хватало чего-то неосязаемого, но очень важного. Не помогли и компьютерные игры, хотя в них было вдоволь и остроухих эльфов, и клыкастых орков, и даже мохноногих полуросликов — правда, хоббитами их почти никогда не называли. Да, эльфы и магия там имелись — а вот того самого духа не было и в помине. И тогда на смену фильмам и играм пришли книги. Сначала — переводы «Властелина колец». На компьютере Валандила появились файлы со странными названиями — «КистяМур», «ГриГру», «КамКар». Потом к ним добавились бумажные томики — «The Lord of The Rings», «The Hobbit» «The Silmarillion», даже «The Children of Húrin» и «The Fall of Gondolin». Подобно своему любимому писателю, Валандил занялся лингвистикой, но не древними языками, а вполне современным английским — сначала принялся учить его, чтобы читать Профессора в подлиннике, а потом увлекся по-настоящему. Оттого и поступил он после школы не куда-нибудь, а на иняз — правда, не в Оксфорд, как Профессор, и даже не в «большой универ», как планировал сначала, а всего лишь в «герцовник», питерский педагогический университет.

И все-таки язык — это одно, а страна — совсем другое. Как он очутился в Англии, Валандил вспомнил не сразу. Вроде бы спать он ложился, как всегда, в своей комнатушке в купчинской «хрущевке» — а проснулся почему-то в оксфордском отеле. И, что самое загадочное, поначалу не удивился этому ни капельки. Потом ни с того ни с сего в памяти всплыло, как он мечтал добраться до мест, где жил и творил Профессор, как собирался поклониться его могиле, как, старательно выводя гелевой ручкой округлые буквы тенгвара, писал ему письмо на высоком квенья... Ну, а дальше помаленьку стали подтягиваться, нанизываться одно на другое и остальные воспоминания. Кажется, был какой-то непонятный лотерейный билет, оказавшийся вдруг выигрышным; кажется, призом удивительно кстати оказался тур в Великобританию, да еще и с остановкой в Оксфорде; кажется, Валандил летел на самолете сначала из Пулково в Хельсинки, потом из Хельсинки в Хитроу, а потом еще ехал на автобусе... В общем, рассыпанный пазл в конце концов сложился во вполне правдоподобную картинку. И все равно в этой истории было нечто подозрительное, ненастоящее...

От размышлений Валандила отвлек очередной порыв ветра. На этот раз дело не ограничилось порцией ледяной крупы: что-то мягкое мазнуло его по лицу, накрыло нос и глаза, загородило свет. А еще через мгновение Валандил с удивлением обнаружил в руке тоненький, полупрозрачный, явно женский шарфик в красную и желтую полоску.

— О! — раздалось вдруг сзади. — Ма́эн зру́гани!

Голос был звонкий, тоненький, почти детский. И как будто бы испуганный. А слова — совершенно непонятные. Не похожие ни на английские, ни на русские, ни на квенья, ни на синдарин.

Валандил недоуменно обернулся. И увидел стоявшую совсем рядом щупленькую девчонку-подростка в легкой, не по погоде, ярко-зеленой курточке и синих джинсиках. Желтая вязаная шапочка с огромным помпоном придавала ей чудной вид, сразу и забавный, и трогательный. Из-под шапочки выбивались, свешиваясь на лоб и щеки, волнистые пряди медно-рыжих волос.

Девчонка стояла с растерянным видом и вроде бы разглядывала шарфик в его руках — впрочем, куда она смотрела на самом деле, сказать было трудно: глаза ее были надежно спрятаны за большими дымчатыми стеклами очков.

— Ай м сорри... — смущенно пробормотал Валандил, изо всех сил стараясь изобразить правильное «королевское» произношение.

Девчонка не ответила, лишь робко попыталась улыбнуться. Не кивнула, не подошла, не протянула руку — так и осталась стоять на месте, неловко переминаясь с ноги на ногу, как не выучившая урок школьница у доски.

Подумав, Валандил решился. Шагнул к девчонке, протянул ей злополучный шарфик. Та как-то очень уж церемонно приняла его, да еще и вежливо поклонилась, точь-в-точь как в историческом фильме. А потом произнесла что-то вроде «Дио́хан Вариа́н» — представилась, что ли?

Пришлось представляться и Валандилу — куда ж теперь было деваться? Смущаясь, он неумело поклонился в ответ и едва слышно пробормотал: «Валентин». Назваться Валандил почему-то решил все-таки по-цивильному. А почему — и сам не понял.

А девчонка вдруг радостно разулыбалась. Звонко воскликнула:

— О! Валенти́нус! Гра́тиас а́го! — и быстро-быстро затараторила — увы, опять не по-английски. С изумлением Валандил опознал латинские слова — ну, или, скорее, слова какого-то очень похожего на латынь, но все-таки другого языка — сардинского, что ли? И вроде бы даже разобрал в девчоночьей скороговорке «большое спасибо».

Латынь Валандил знал, но совсем чуточку. Был у него в универе такой предмет, «Древние языки и культуры», вот там-то студенты ее и учили — правда, по большей части пословицы да афоризмы и совсем немножко грамматику. Так что составить самостоятельно даже простенькое «не сто́ит благодарности» оказалось для него непосильной задачей.

Помучившись, Валандил все же припомнил вроде бы подходящее изречение. Уверенно произнес начало: «Фе́ци квод потуи́...», потом вдруг сообразил, что слова эти не совсем о том. Не договорив, запнулся. Шепотом обозвал себя остолопом. И, чувствуя, как краснеет от стыда за свою беспомощную латынь, опустил голову.

А через миг услышал радостный возглас:

— Простите, вы... Вы же ведь русский, да? Ой, как же это здорово-то!

По-русски девочка заговорила неожиданно бойко и вполне правильно — не путала ни звуков, ни окончаний. Правда, у нее оказался странный, непривычный акцент: даже быстро тараторя, она умудрялась словно бы напевать фразы, растягивая гласные на концах слов. Но понимать ее эта необычная манера вовсе не мешала и даже не раздражала. Валандил слушал девочку и, удивляясь себе, радовался — тому, что был теперь не одинок в этом знакомом прежде только по книгам и интернету городе, в этих поисках почему-то не ведомой никому из местных могилы...

Да, девочка, как оказалась, тоже разыскивала могилу Профессора — и тоже без особого успеха. Пожалуй, ей приходилось даже труднее, чем Валандилу. Он-то хотя бы мог расспрашивать местных жителей. А она не знала английского языка совершенно. И при этом, как ни удивительно, была почти что местной — родом откуда-то из Уэльса, из маленького городка со странным, трудно запоминающимся названием. Девочка действительно оказалась школьницей — правда, училась почему-то на дому. Вообще, родители у нее, похоже, были очень странными: живя в Британии, не научить дочь английскому языку — это было удивительно, невообразимо, непостижимо. Зато русскому, получается, научили! Да еще и назвали ее совершенно по-русски, Таней, — во всяком случае, представилась она именно так. А «диохан вариан» было вовсе не именем: оказалось, Таня пыталась поблагодарить Валандила по-валлийски, а он и не понял!

Расспрашивать Таню о семье Валандил почему-то не решился, хотя вопросы так и вертелись на языке. О себе тоже особо рассказывать не стал: да, собственно говоря, хвастаться ему было и нечем. А для разговора у них, конечно же, нашлись совсем другие темы.

Побродив еще некоторое время по дорожкам и так и не найдя ни могилы, ни даже какого-нибудь указателя к ней, Валандил и Таня укрылись наконец от ветра за стеной кладбищенской часовни, сероватого каменного здания с высокими стрельчатыми окнами и двускатной крышей из красной черепицы. Отхлебывая горячий кофе из кружки-термоса, так своевременно нашедшейся в рюкзаке у Валандила, продрогшая Таня благодарно поглядывала на него сквозь свои огромные очки. Потом долго и неумело шелестела оберткой шоколадки — еще российской, каким-то непостижимым образом доехавшей до Оксфорда целой и невредимой, как будто специально припасенной Валандилом для славной новой знакомой. И, победив наконец непокорную обертку, поедала самый обычный дешевый шоколад с таким восторженным видом, словно ей перепало неслыханное, экзотическое лакомство.

Съев половину плитки, Таня смущенно посмотрела на испачканные шоколадом тонкие пальчики, огорченно вздохнула. Но попытку оставить ей всю шоколадку тут же пресекла, сказала твердо: «Так будет нечестно». И решительно вернула остаток Валандилу. Потом, покопавшись в карманах джинсов, извлекла из одного из них странное бронзовое блестящее зеркальце, посмотрелась в него, ахнула, принялась торопливо оттирать измазанный рот платочком. А приведя себя в порядок, тут же взволнованно проговорила:

— Мы ведь найдем ее, правда же, Валентине?

— Конечно, найдем, — как можно более уверенно откликнулся Валандил. — Зря мы, что ли, сюда приехали?

По правде говоря, он уже ни в чем не был уверен. Однако огорчать славную девчушку очень уж не хотелось.

— Вот и я так думаю! — подхватила Таня. И так убежденно, так воодушевляюще у нее это получилось, что Валандил и правда приободрился.

И в самом деле, не успели они даже толком отойти от часовни, как Таня вдруг радостно воскликнула:

— Валентине, Валентине, смотрите же, смотрите! — и показала на камень с какой-то табличкой, торчавший среди газонной травы возле самой дорожки. — Стрелочка! И написано: «Толкин»! Идемте туда!

До камня оставалось еще метров десять, не меньше. С такого расстояния Валандил не мог разобрать на табличке решительно ничего. Однако, как вскоре выяснилось, Таня не ошиблась. Там и правда были выбиты имя и инициалы Профессора — а справа от них стрелка указателя. Чему еще удивился Валандил — так это подписи под фамилией: «author». Не «writer», не писатель — именно автор! Может, это так и было задумано: напомнить, что Профессор оставил после себя не просто книги, а целый мир?

Теперь Валандил шел к цели уверенно, не сомневаясь в успехе. Таня весело шагала рядом, увлеченно рассказывала ему о своей любви к Профессору и к Средиземью — ну, и еще о своей маме. Получалось, что мама у Тани, судя по всему, совсем уж заядлой толкинисткой не была, однако в теме разбиралась несомненно — вот, даже сама переписала дочке по памяти историю похода Бильбо к Одинокой горе. Странно это было, конечно: неужели нельзя просто купить «Хоббита» в книжном магазине или скачать из интернета? Странно, но все равно здорово!

— А вчера мы с мамой о Митреллас поспорили! — Таня забавно фыркнула, раздосадованно махнула рукой. Выпалила горячо: — Мама думает, что она сбежала — а я не верю! Разве мы... ну, то есть сиды... ой, то есть эльфы... — и вдруг запнулась, а щеки ее странно полиловели.

Валандил понимающе кивнул. Сам, случалось, воображал себя эльфом — правда, отыгрывать эльдар ему пока так и не доводилось. На тех игрищах под Каннельярви он и вовсе был орком, да и потом, на кабинетках, вечно ему доставались роли то харадрима, то истерлинга — лишь один раз повезло оказаться арнорским следопытом. Только вот девчушка вроде бы произнесла «синдар» — выходит, чуточку ошиблась, приписала Митреллас к ним вместо нандор. Ну что ж, придется, наверное, ее немножко просветить — только как бы сделать это аккуратно, не обидеть?

— Синдар — славный народ... — осторожно начал Валандил. А на языке у него уже вовсю вертелся длиннющий рассказ — про эльдар и авари, про нолдор и телери, про синдар и нандор... Но приступить к нему Валандил так и не успел: Таня вдруг энергично закивала:

— Да-да, славный народ, вот именно! Та́к их и называют — чтобы не обидеть, не рассердить. А сами боятся. Ничего не понимают! Вы ведь эльфов не боитесь, правда же?

Валандил улыбнулся. Нет, он вовсе не был из тех, кто считает эльфов совсем уж сказкой. Ходила среди толкинистов легенда, будто бы Профессор не выдумал Средиземье, будто бы он чувствовал отзвуки спрятавшегося где-то в инобытии, но все-таки реального, живого волшебного мира. Пусть даже в глубине души Валандил сомневался в ее правдивости — все равно в эту легенду так хотелось верить! И повстречай он где-нибудь в лесу живого, всамделишного эльфа — он определенно не испугался бы, а обрадовался.

— Конечно, не боюсь, — уверенно подтвердил Валандил. — Их только глупцы боятся — или те, у кого тьма на сердце. А так — эльфы, они ведь как люди — ну, только более возвышенные, что ли. «Эльдар» на синдарине означает «звездный народ» — вот они как раз такие и есть.

— Звездный народ... — задумчиво повторила Таня. — Красиво очень! А я и не знала об этом — мне мама никогда не говорила. Теперь буду знать — спасибо вам, Валентине! Я не забуду, честно!

И проговорила она это так торжественно, что Валандил не выдержал, улыбнулся. А девочка, конечно, тотчас же заметила эту улыбку, такую дурацкую, такую неуместную — и совсем смутилась, а может, даже и обиделась: полиловела еще больше, опустила голову.

— Извини, — растерянно пробормотал Валандил, — я не хотел тебя обидеть...

Но Таня в ответ решительно замотала головой. И явно через силу улыбнулась:

— Нет-нет! Что вы, Валентине! Чем же вы меня обидели? Наоборот! Я вот подумала сейчас: даже если мы ее так и не найдем, то... То все равно ведь получится, что я побывала здесь не зря. Как же это здорово, правда, — звездный народ!

* * *

31
Проза / Про Гэндальфа Серого
« : 15/06/2020, 10:27:49 »
Цитировать
– Вшивым гоблинам не взять отряд Хранителей! И если только они пробились наружу, оркам их не догнать: при свете дня подземные крысы не посмеют пуститься в погоню.
Как хотите, но лютейший ООС, вложите ли вы эти слова в уста хоть светлого майа Олорина, хоть убеленного сединами истари.

32
Проза / Про Гэндальфа Серого
« : 02/06/2020, 13:34:44 »
А вот это следующий этап возможной переработки образа. СтОит только начать с анализа самоидентификации фокального персонажа, как подтянется и остальное :)

А вообще писать от фокала майа - это дерзновенно! Но зато если после причесываний и продумываний получится убедительный образ - будет круто :)

33
Проза / Про Гэндальфа Серого
« : 02/06/2020, 11:20:40 »
Я рискну вбросить пару замечаний (ага, критиковать других всегда легче, чем оглядываться на себя :) )

Первое. Есть такая нехорошая вещь под названием "заместительные синонимы" - это когда, например, персонажа с хорошо известным читателю по предыдущему тексту именем вдруг начинают именовать "эльфом", "мужчиной", "магом"... Почему это часто порицают? Одна из претензий: читатель начинает путаться в персонажах, сбиваться в их количестве, затрудняться с определением, какая реплика или поступок к кому относится. Плюс (добавлю от себя) иногда это смещает акценты. Когда эльф бьется с орком, не надо в это время рассказывать о цвете его волос :) Другое дело, что иногда уместно употребленный синоним, наоборот, направляет внимание читателя в правильную сторону, но я не об этом случае.

Да, у вас Гэндальф то и дело называется "волшебником" без надобности - это именно оно :)

Второй момент уже более из числа "вкусовщины", но выскажу тоже. Есть такое понятие: фокальный персонаж. Это тот, глазами и ушами которого автор пользуется, описывая происходящее, чье вИдение он пересказывает. У вас это Гэндальф. И вот тут у меня опять сомнения. Будет ли Гэндальф называть себя волшебником, если он знает свою совсем другую суть? Майа, истари - это всё куда уместнее (но см. п. 1). Олорин, Митрандир? Возможно, но тут надо думать. Очень трудно поставить себя на место нечеловеческого существа - а майар, как не крути, не люди: у них может (и должен) быть иной, отличный от нашего образ мышления.

А вообще я как фикрайтер с трехлетним стажем (не самым большим, но и не таким уж маленьким) рад любой искренней, не глумной попытке заглянуть в мир Профессора новым взглядом.


34
Спасибо! :)

Текст процентов на 90 готов. Осталось 2-3 завершающих главы и эпилог. Еще выложено три завершенных рассказа по этому миру - правда, отсылки к Профессору есть только в одном из них. А в другом рассказе, как раз, Танька появляется взрослая, ей без малого 600 лет (да, ей-таки досталась эльфийская вечная юность), и именует она себя своим полным ирландским именем Этайн. :)

Всё это живет вот здесь: https://fanfics.me/serie1950

35
А в этом черновом отрывке будет совсем немного от творчества Профессора, одна крохотная отсылочка. Но очень надеюсь, что она получится из разряда "редко, но метко" и повлечет за собой большие последствия для последующей истории описываемого мира. Надеюсь, мое хулиганство тут не чрезмерно дерзкое. И, да, я в курсе, откуда брал Профессор имена некоторым своим героям :)

Цитировать
После того, как Гвен ушла, Танька опять погрузилась в полудрему. Однако заснуть по-настоящему так и не удалось. Во-первых, перед ее глазами как наяву стояла и никак не хотела исчезать таинственная пустошь Гоэн-Брен. В воображении она рисовалась бескрайней, уходящей за горизонт, лилово-розовой от цветущего вереска, и над нею одиноко возвышалась мрачная громада Бронн-Веннели с каменными пирамидами гробниц на вершине и с пустыми темными анфиладами залов в глубине. Образ этот одновременно и пугал, и притягивал, заставляя сердце трепетать, а фантазию – дорисовывать всё новые и новые детали.
А во-вторых, ее то и дело навещали друзья. Несколько раз приходила Орли: осторожно заглядывала поверх ширмы, долго смотрела на Таньку, но каждый раз принимала ее, лежавшую с полуприкрытыми глазами, за спящую и тихонько уходила. Появлялась и Санни: та тоже боялась ее потревожить, но один раз все-таки подошла к самой постели и поправила одеяло. Разуверять подруг в своем крепком сне не хотелось: их заботливая предупредительность была так приятна!
Но потом до Таньки добрался неугомонный принц Кердик. Сначала он долго сидел возле ширмы и добросовестно старался не шуметь – только это не особо помогало: Танька слышала и его частое дыхание, и тихое бормотание, различала даже отдельные слова, но не понимала их. Получалось, что принц, хотя и владел в совершенстве камбрийским языком, хотя и просил называть себя камбрийским именем, сам с собой разговаривал все же по-англски. Впрочем, сейчас Танька была даже рада этому: как ни посмотри, а подслушивать – это неправильно... Но стоило ей шевельнуться, как принц осторожно кашлянул.
– Вы не спите, великолепная? – спросил он, чуть выждав.
В ответ Танька лишь вздохнула. Потом вежливо подтвердила:
– Я не сплю, принц Кэррадок.
Принц помолчал, снова кашлянул. Потом осторожно спросил:
– Великолепная, а можно с вами поговорить?
На этот раз вздох удалось сдержать. Впрочем, это было уже нетрудно: проснулось любопытство. Однако ответила Танька, как подобает благовоспитанной леди: спокойно, почтительно, даже чуть холодно:
– Да, я слушаю вас, принц.
И вдруг, к ужасу своему, чуть не рассмеялась: вспомнила ни с того ни с сего, как они стояли друг перед другом на четвереньках! Смех этот сдержать оказалось куда труднее, чем вздох. Но помогла головная боль: милосердно напомнила о себе, спасла от позора.
Принц, однако же, по-видимому, ничего не заметил. Погруженный в себя и при этом явно взволнованный, он подошел к кровати и остановился, теребя рукав туники и никак не осмеливаясь заговорить. Конечно же, Танька подумала, что принц спросит что-нибудь о Санни, даже приготовилась утешать незадачливого влюбленного. Однако разговор пошел совсем о другом. Поколебавшись, принц наконец решился:
– Вы читали «Энеиду» Публия Вергилия Марона, великолепная?
«Энеиду» Танька, конечно же, читала: как-никак, дочь римской императрицы! И не только читала: даже помнила наизусть несколько отрывков. Оттого, не задумываясь, и продекламировала в ответ на латыни:

Битвы и мужа пою, что первый с прибрежия Трои
Прибыл к Лавинским брегам в Италию, роком гонимый.
Много скитаться ему по земле и по морю судила
Сила всевышних и гнев незабывчивый злобной Юноны...


Забывшись, сида чуть приподнялась на постели. И сразу же замолчала: боль снова сдавила виски.
А принц, опять ничего не заметив, восторженно подхватил текст:

Много и в бранях терпел, пока, состроивши город,
В Лаций не внес он богов, откуда и племя латинов,
И Албане отцы, и стены высокого Рима.

Блеснув глазами, он радостно посмотрел на Таньку и увлеченно продолжил:
– Я и не сомневался, великолепная, что вы тоже любите Вергилия и его «Энеиду»! Вот и я давно порываюсь написать историю своих предков – подобно тому как Вергилий написал поэму об Энее, предке императора Октавиана Августа. Благочестивый Эней когда-то покинул разрушенную греками Трою и нашел своему народу новый дом в Италии. Точно так же и мой далекий предок, король Икел, приплыл на наш остров с континента...
«И разорил цветущий Кер-Лерион, и предал смерти несметное количество бриттов», – мысленно продолжила Танька, вспомнив университетские лекции по истории, – однако опять справилась с собой, не произнесла вслух. Но принц словно услышал ее: заговорил об этом сам.
– Я догадываюсь, великолепная, о чем вы сейчас подумали, – с досадой произнес он. – Но Икел со своими воинами пришел сюда не как завоеватель, а как союзник, как защитник британских городов от диких пиктов и гаэлов, и не его вина, что англов вероломно обманули, нарушили договор!
«„Дикие пикты и гаэлы“ – надо же было такое выболванить! Господи, как же хорошо, что принца сейчас не слышат ни Морлео, ни Кайл! А Орли? Если она где-то поблизости...» – Танька представила себе ссору между друзьями и ужаснулась. А еще почувствовала, как ее саму захлестывает жгучая обида.
Принц, должно быть, и сам понял, что сказал что-то не то. Покраснев, он вдруг опустил голову.
– Простите, великолепная... Это были другие времена, дикие нравы... И, вы ведь знаете, я сын королевы Сэнэн, в моих жилах тоже течет гаэльская кровь!
– Но я не сержусь на вас, принц, – улыбнулась сида. «Цензор» не возмутился: рассердиться по-настоящему на этого странного мальчишку, чем-то неуловимо напоминавшего мэтра Рори Мак-Артура, она и правда не могла. А обиду она, конечно же, задавит, не позволит ей разрастись!
Танькиной улыбке принц обрадовался, приободрился. И вновь удивил. Пряча глаза, он робко, но в то же время настойчиво произнес:
– Должно быть, вы уже устали от меня, великолепная. И все-таки, как бы то ни было... Вы ведь знакомы с древними преданиями сидов! И, я же помню, что-то знаете про короля Эомера! Помогите мне, пожалуйста! Это очень важно для моей поэмы: ведь Икел и Ви́нта, первые короли англов на Придайне, приходились ему сыновьями. Расскажите мне про Рохан, пожалуйста!

36
Почитываю на Фанфиксе кроссовер между "Плоским миром" Терри Пратчетта и "Хоббитом" - "Ведьмы в Средиземье" авторства Fink-nottle. Вот душевно, и всё тут. Правда, выложено еще не всё.

https://fanfics.me/read.php?id=111695&chapter=0

37
Еще отрывочек с отсылкой к Профессору. Есть даже скрытая цитата.
И, да, в немагическом мире эльфийская вечная молодость дается ценой периодических "обновлений", похожих на тяжелую болезнь.

Цитировать
Тогда, конечно же, всё закончилось благополучно. Как раз на пятые сутки после того посещения мама окончательно пришла в себя. Обошлось даже без хождения по «кокону» в беспамятстве: как по-научному объяснила тетя Бриана, на этот раз обновление не затронуло коры больших полушарий головного мозга. Похудевшая, ослабшая, но удивительно помолодевшая, казавшаяся теперь лишь немного старше Таньки, мама в считанные дни вернулась к обычной жизни и к обычным делам — разве что поначалу чересчур быстро уставала. Сбросившие с себя груз забот папа и тетя Бриана стали говорить даже, что на этот раз обновление, хоть и началось на целых два года позже обычного, прошло на удивление гладко, без серьезных осложнений. И только Танька, не раз примерявшая мысленно на себя недавнее мамино состояние, никак не могла отделаться от преследовавшего ее страха. Липкая, неприятная мысль то и дело пробиралась к ней в голову, заставляя лиловеть от стыда и прятать глаза: «Какие же люди счастливые! Пусть они и стареют, пусть и рано умирают, но зато они знают сидовские обновления лишь со стороны, а не как мама и не как потом придется узнать мне!»

      Мыслью этой так хотелось поделиться с мамой, не для того, чтобы та ее поддержала, — наоборот, чтобы помогла прогнать! Но разве можно было напоминать маме, только что прошедшей обновление, о ее недавних муках? И Танька, улучив момент, прямо в Университете заговорила с тетей Брианой — вернее, уже с мэтрессой Брианой: одно дело дом, совсем другое — Университет!

      — Что ты, Танни! Да разве можно роптать на такое! — мэтресса Бриана ахнула, всплеснула руками. — Ты даже представить себе не сможешь, как много людей согласилось бы и на куда бо́льшие мучения, только бы не стареть!

      — А почему нельзя не стареть без этих мучений, без обновлений? — не подумав, брякнула тогда в ответ Танька — и сама себе ужаснулась. Ну надо же было такое сказануть: мало тебе вечной молодости, так еще чтобы и без мучений! Глянула на тетю — не обиделась ли? Но нет: та смотрела на нее по-прежнему ласково — правда, еще и как-то необычно задумчиво... Смутившись, Танька все-таки продолжила: — Ну, или пусть бы каждый мог сам решить, кем ему быть, — хотя бы раз в жизни, как те два брата, Элронд и Элрос, один из которых выбрал судьбу сида, а другой — судьбу человека!

      Но мэтресса Бриана, увы, не знала ничего ни об Элронде, ни об Элросе: она ведь вообще никогда не слышала сказок о Срединной Земле. Оттого-то, должно быть, и поведала она тогда Таньке совсем о других существах — и не о людях, и не о сидах.

      — Давай-ка я тебе кое-что покажу, Танни, — мэтресса Бриана жестом пригласила Таньку к себе в кабинет, усадила там за стол, разлила из термоса кофе по двум чашкам. — Есть у меня в лаборатории один мальчик, Гури ап Ллара, старательный такой, терпеливый и очень наблюдательный. Так вот, как-то раз задался он вопросом, как это так у нас в стаканчиках из червячков-личинок получаются мушки. И принялся он мушиные куколки резать и смотреть под микроскопом — выяснять, что в них делается на первый день, что на второй, что на третий, что на четвертый, что на пятый... Всё развитие куколки зарисовал — до самого вылупления мушки. И знаешь, что оказалось?

      Мэтресса Бриана выдвинула ящик стола, вытащила, немного покопавшись, пухлую папку. Разложила по столу листочки пергамента. Загадочно улыбнулась:

      — Посмотри-ка, Танни, для начала вот этот рисунок. Видишь? Почти всё старое разрушается — и мышцы, и внутренности. Остаются мозг, нервные узелки и волокна — а еще сердце и будущие яичники — ну, или семенники. И больше почти ничего! А теперь смотри вот сюда! — мэтресса Бриана пододвинула к Таньке другой листок. — Видишь: вот это — растущее крыло, а вот это — будущая нога. Вот тут видны новые мышцы, а тут прорастает трахея. Всё это развивается из особых зачатков, которые есть уже у червячка, но по-настоящему трогаются в рост только после того, как он превращается в куколку. Ну, сообразила, к чему я тебе это рассказала?

      Увы, не поняла тогда Танька ничего. В том и призналась, честно покачала головой. Мэтресса Бриана огорченно вздохнула.

      — А подумай-ка получше, Танни!.. Ладно, подсказываю. Допустим, старое в куколке разрушилось бы, а вот этих самых зачатков в ней не оказалось? Что бы с такой куколкой стало?

      — Ну, погибла бы, конечно! — Танька недоуменно пожала плечами. — Только при чем тут это всё, мэтресса Бриана?

      — А очень даже при том! — мэтресса Бриана даже чуть нахмурилась — правда, тут же улыбнулась. — Ты книгу-то про устройство своего тела читала? Помнишь, что происходит с вами при обновлениях: старые органы разрушаются, а новые развиваются из стволовых клеток, хранящихся в особых обновительных железах? А у обычных людей новому-то вырастать и не из чего: никаких обновительных желез у нас отродясь не бывало... Ну вот, кофе совсем остыл! — мэтресса Бриана отхлебнула из своей чашки и чуть слышно вздохнула. — И ничего уж тут, Танни, не поделать!

      В общем, хоть и поняла тетя Бриана Таньку, хоть и не обиделась на нее, но ничем и не утешила. Вышло, что у людей одна судьба, а у них с мамой — другая: людям — стареть, сидам — каждые десять лет мучиться. А удастся ли хотя бы когда-нибудь эту несправедливость исправить — разве что через много столетий, когда ученые придумают, как управлять старением. И, хоть домой она вернулась и не совсем уж в расстроенных чувствах, мама почувствовала неладное. Пришлось во всем признаваться — и в своих размышлениях о старости и об обновлениях, и в разговоре с тетей Брианой. Вот тогда-то Танька и услышала впервые историю про остров Нуменор, жители которого решили оружием завоевать себе бессмертие, но добились лишь страшного наказания. Кажется, мама пыталась объяснить ей на этом примере, что такие сложные проблемы нельзя решать поспешно и без должных знаний — но Танька поняла рассказ по-своему...

      И на следующий день ей приснился кошмар.

      Громадная, неотвратимая волна надвигалась с моря, накатывалась на землю. Была глубокая ночь, усыпанное звездами серебро неба освещало мирно спящий город, так похожий на родной Кер-Сиди. Потом волна обрушилась на дома, погребла под собой и людей, может быть, вовсе и не повинных в том, что их соотечественники дерзнули пойти войной на страну вечной юности, и домашних животных, наверное, даже не подозревавших ни о старости, ни о смерти, а просто живших рядом с человеком, верно служа ему из века в век. А когда море успокоилось, на месте цветущего края ничего и никого не было — одна бескрайняя свинцово-серая рябь.

      Этайн, как Лютиэн, летучей мышью носилась над волнами, тщетно стараясь найти кого-нибудь живого, выплывшего — а потом вдруг поняла, что в обличье крошечного зверька у нее не хватит сил помочь даже маленькому ребенку. И тогда она, позабыв обо всем, обернулась собой настоящей — и, бескрылая, рухнула в равнодушно колыхавшуюся под ней воду...

38
Очередная "средиземская" вставка - теперь не сон, а грезы ГГ наяву:
Цитировать
— А вы, сэр Талорк? Вы-то кем нас считаете?

— А я? — задумчиво повторяет пикт. — А я сын короля несчастной израненной страны, которую вы зовете Пиктавией, а мы сами — Альбой(1). У альбидосов нет и никогда не было преданий ни про полые холмы, ни про волшебную страну Тир-на-Ног. Даже в те времена, когда святой Колум еще не принес нам истинную веру, мы хоть и почитали щедрого Дагду и грозную Морриган, не ведали ни о Немайн, ни о Дану и ее народе. Мы не гаэлы и не похожи на них ни языком, ни обычаями, ни сказаниями. Я не ведаю, откуда на самом деле пришла Святая и Вечная, но я знаю, что союз с ней оказался спасителен для нашей страны, изнемогавшей под натиском гаэлов с запада и англов с юга. И мне, по правде говоря, все равно, по праву или не по праву она носит титул базилиссы. Святая и Вечная доказала делом, что она верный союзник Альбы, — и мой меч будет служить ей верой и правдой, даже если... — сэр Талорк вдруг замолкает, чуть отводит глаза. — Кажется, я позволил себе слишком много. Простите, великолепная!

— Что вы, сэр Талорк! — горячо восклицает Танька. — Да разве же вы сказали что-то дурное? — и тут же смущенно добавляет: — А как бы вы посоветовали мне поступить, чтобы помочь подруге? Она ведь и правда в большой опасности.

— Еще раз прошу у вас прощения, великолепная, — почему-то Таньке кажется, что сейчас сэр Талорк прячет от нее глаза, — но то, что я сейчас узнал от вас, и то, что увидел по дороге, заставляет меня посмотреть на вашу историю иначе. Будь сейчас Пеада в Мерсии — может быть, вам стоило бы обратиться за помощью прямо к нему, но только минуя всех придворных и особенно опасаясь королевы, — сэр Талорк делает паузу, вновь пристально смотрит на сиду. — Но вы же знаете: король отбыл на африканскую войну. К тому же, смотрите: целые отряды мерсийских воинов, так и не дойдя до гаваней, стремглав возвращаются. Боюсь, здесь назревает что-то очень неприятное. Я даже скажу больше: возможно, ваше имя послужило бы вам сейчас хотя бы какой-то защитой от большой опасности. А оставаясь безымянной...

— А оставаясь безымянной, я не подвожу свою маму и свою страну! — громко перебивает Танька, так, что ушедшая далеко вперед Орли оборачивается и останавливается. — Пока здесь не знают, что я — это я, никто не скажет, что Республика Глентуи непозволительным образом вмешивается в дела Мерсийского королевства!

— Вот как! — сэр Талорк грустно усмехается. — Великолепная, поверьте: я искренне боюсь за вас. Увы, остаться защищать вас у меня нет возможности, а удерживать дочь Святой и Вечной от задуманного сумасбродства силой я не в праве. Но я попытаюсь хотя бы довести вас до города в безопасности. Однако выслушайте несколько советов. Во-первых, никогда, ни при каких обстоятельствах не доверяйте королеве Альхфлед. Во-вторых, не привлекайте к себе лишнего внимания в городе — ни песнями, ни другими странными для простой гаэльской девушки поступками. В-третьих, перед тем, как что-то предпринимать, хорошенько подумайте. А имение шерифа Кудды, насколько мне известно, находится хоть и неподалеку от Бата, но за пределами городских стен. Увы, точнее сказать я ничего не могу. И давайте уйдем с торной дороги и будем добираться до города тропинками — а то очень уж тут неспокойно становится...

Танька вдруг останавливается, изумленно смотрит на сэра Талорка. Какими же знакомыми сейчас кажутся ей эти слова — и вообще весь разговор! Мама, вроде бы, именно такое состояние называла странным словом «дежавю»... Нет, «дежавю» — это когда кажется, что происходящее уже было с тобой самим, — а тут другое: сейчас перед Танькиными глазами и ушами словно бы оживает старая мамина сказка. Невероятно четкие образы рисуются в воображении сиды, захлестывают ее, заставляют позабыть о происходящем вокруг.

Полутемная спальня заезжего дома. Снизу, из пиршественной залы, доносятся стук кружек и обрывки разговоров. А здесь тишина, лишь чуть потрескивает сальная свеча. Четверо босоногих юношей, явно взрослых, хотя и странно маленького роста, столпились вокруг кресла, в котором обосновался высокий бородатый мужчина в оборванном дорожном плаще. «Я могу провести вас нехожеными тропами», — говорит тот, и один из юношей очень недоверчиво смотрит на него... Этайн точно знает, кто он такой, этот мужчина: предводитель следопытов Севера, потомок королей израненной, запустевшей страны...

— Простите, сэр Талорк... У вас меч в порядке? — полушепотом спрашивает стремительно лиловеющая Танька, совсем уже готовая увидеть клинок, сломанный чуть ниже рукояти, — как в той самой сказке.

— Разумеется, в порядке, великолепная, — отвечает сэр Талорк с явным недоумением. — У вас нет причин беспокоиться... Что с вами? Отчего вы так взволнованы?

А у Таньки щеки пылают, пожалуй, еще сильнее, чем когда она услышала от сэра Талорка имя отца Санни, — теперь уже от стыда: нашла же время, когда сказки вспоминать! Но сдержать свой язык она уже не может.

— Просто вспомнила одну легенду... — тихо произносит сида. — Не камбрийскую и не ирландскую — нашу с мамой.

P.S. Главная героиня все-таки останется Танькой, пока не повзрослеет. Впрочем, никто, кроме неё самой и членов её семьи, и в мыслях не имеет так её назвать :)

39
Но тут вот какая тонкость. Дореволюционная эпоха России - это время такого культурного расслоения, когда просвещенные слои общества даже, может быть, неосознанно, но стараются сегрегироваться от "простонародной" культуры.

А в мире, описываемом мною, всё иначе. Посмотрим на ситуацию глазами Немайн (Таниной мамы). Кто она, что ей дорого? А она - личность, спонтанно возникшая в результате проблем со здоровьем (в том числе и с психикой) искусственно созданной эльфийки, тело которой было задумано лишь как вместилище для личности попаданца (но пошел раздрай между сознанием попаданца - зрелого мужчины и подсознанием юной эльфийской девушки). В результате она осознает себя как возникшая сразу взрослой, без собственного детства, без собственного прошлого. Да, у нее есть "чужая память", она может копаться в ней, извлекать воспоминания о мире, в котором никогда не была, о переживаниях человека, с которым она себя не ассоциирует (точнее, наоборот, поначалу даже боится, что на самом деле она - это "свихнувшийся" он). И пытается слепить для себя комфортный мир, опираясь, в том числе, на эти чужие воспоминания, в том числе на то радостное и светлое, что она может отыскать в этой "чужой памяти". А прежний обладатель этой памяти жил уже в другую эпоху, во второй половине 21 века, где и реалии другие, и другие представления о благозвучии/неблагозвучии, и нет понятия "простонародных имен".

Но я еще раз подчеркну: восприятие имени читателем - это важно. Буду думать, возможно - обсуждать проблему с читателями, при необходимости - искать адекватную замену.

40
Adenis, я обещаю, как минимум, подумать. Главное - то, что этот вариант вызывает отторжение у части читателей, несмотря на то, что я могу найти аргументы "за". Пока книжка пишется, мне трудно переключиться с "Таньки" даже на "Таню", но потом просмотрю текст заново и вновь подумаю. Менял же, в конце концов, когда-то Коваленко "сидху" на "сиду" :)

Но все-таки не удержусь.
Рискнете ли вы сказать, что автор относится здесь к своей героине пренебрежительно? http://lib.ru/BUNIN/bunin04.txt - хотя, да, крестьянская девочка.
И, между прочим, у Осеевой Динка - не Дина, а Надежда (вероятно, сначала переделали в "Надин", а потом в "Динку" :) ).

Кстати, сейчас в моих черновиках о будущем героини, где она уже взрослая, Танькой она оказывается только в своих детских воспоминаниях, а так она в своей семье Таня, а вне ее - Этайн или Этне, в зависимости от страны и эпохи.

Страницы: 1 [2] 3 4 ... 6