45
« : 14/05/2010, 12:24:25 »
Небольшая зарисовка, с достаточно большим количеством штампов, начиная с названия.
***
-Воды, сир, прошу, воды… - прохрипел мальчишка, барахтаясь в луже, в которой его кровь смешалась с дождевой водой. Копье пробило ему живот, рука отрублена, ухо оторвано…… На его месте Герольд Грейсонг просил бы не воды, а последней милости. Но этот еще о таком, небось, и не знает, больно мал… Воды ему подавай.
-На том свете вдоволь напьешься. – вздохнул Герольд и без всякого удовольствия всадил старый, но хорошо начищенный и острый меч в грудь умирающего. Тот дернулся и просто умер.
Сзади кто-то шумно высморкался. Грейсонг обернулся и увидел ухмыляющегося Паула, противного старого лучника довольно разбойничьего вида. Да впрочем, все они здесь выглядели разбойниками.
-Хей, рыцарь, ты его обыскивать будешь али как? Больно уж сапоги у него хороши, я тебе скажу.
Грейсонг не ответил. Хотелось пить, жрать, да и баба бы не помешала, слишком кисло было на душе, а это отродье шлюхи вряд ли стоило траты воздуха. Рыцарь лишь легонько пнул труп и зашагал прочь.
Деревенька Правые Вымолки, непонятно в честь чего названная, горела, как и все деревни до нее. Герцог Кейдлис отдал точный приказ всем силам – жечь дома противника, убивать людей, будь то женщина, будь то ребенок. А приказ герцога пересказал своему отряду барон Ласхейм, бывший уже десять лет командиром Грейсонга. Отряд, разумеется, радовался. Что может быть желаннее для солдатни,чем столь легкая добыча? Крестьяне и мелкие рыцари, пытавшиеся защитить свои владения, серьезного сопротивления не оказывали. Для «сивых воронов» Ласхейма,побывавших на Кайсанском поле и переправлявшихся через Мостин, это было развлечением. Для всех, кроме Грейсонга.
Пятнадцать лет, уже пятнадцать долгих лет прошло с тех пор, как третий сын достаточно влиятельного и богатого барона, разругавшись с родителем, покинул отчий дом , направившись на поиски славы. Вместо славы на первом же перекрестке он нашел разбойников, которые отобрали у него коня все деньги ,оставив лишь кольчугу, куртку из вареной кожи и старый меч. Кольчуга задержалась ненадолго –ее Герольд продал в первой же деревне, а вырученные деньги в тот же вечер пропил. Пожалуй, здесь бы юный рыцарь и остался, если бы ему не посчастливилось ввязаться в драку с одним из людей барона Ласхейма, старого хрыча, который в то время остановился в деревне. Неудачливого вояку Герольд продырявил, и барон предложил – либо виселица, либо он поступает под его командование. Разумеется,Грейсонг выбрал второе.
С тех пор он каждый день дрался, пил, грабил и снова дрался. Но удовольствия это ему не приносило, в отличие от его «собратьев», рыцарь вообще ничего не чувствовал. Хотя Герольд– далеко не первый рыцарь, пошедший по такой тропке.Некоторые подавались даже в разбойники или наемники. Но воспитание и присяга нет, не мучили его, но наслаждаться всем этим не давали.
На улицах Вымолок валялись трупы, в большинстве своем изуродованные. Старый Уинлок вспарывал животы оставшихся в живых, при этом мерзко гогоча, Берти и Молин Большой спорили, кто будет барахтаться больше, Харас Северянин пользовал юную девицу, совсем молодую, лет тринадцати, которая извивалась и плакала.Рядом лежала другая, похожая на ту, что была под Харасом, сестра или мать,видно. Крики насилуемых женщин слышались отовсюду, и будут слышаться пока отряд не уйдет из деревни. Пожалуй, Грейсонг сам ночью возьмет одну, если не напьется. Хотя бы для того, чтобы забыться.
Ноги сами несли к полуразрушенному храму. На дереве перед ним висел молодой послушник в белом, голова статуи Отца была отломана, а на ее месте… Грейсонгедва сдержал свой завтрак, увидев, что там было... Вместо головы божества торчала башка толстого жреца, причем без ушей, носа, а верх черепа был снят.Вокруг вовсю копошились мухи. Герольд, не сдержавшись, сбил голову на землю,после сплюнув. Сейчас больше, чем когда-либо не хватало фляжки с элем. Но ее не было и рыцарь пошел дальше.
Ворота храма были с корнем выломаны. Пожалуй, кто-то польстился на дешевые фрески. Внутри все было еще хуже. Все украшения уже давно вынесли. Остался лишь мраморный шестиугольный алтарь и статуя Матери, которую Рыжий Уотт пытался сломать. Сиглин и еще пара солдат тем временем стучали по стенам, видно,надеясь найти тайник.
-Аа, рыцарь пришел! – заржал Уотт, заметив Герольда. – Тебя, случаем, не в этом храме помазали?
Дружный смех прокатился по пустому помещению, вызвав в Грейсонге волну отвращения и гнева.
-Заткнись, рыжий, и отцепись от статуи. – зло рыкнул он, но Уотт захохотал пуще прежнего.
-На что она тебе сдалась, сир? – последнее слово он произнес особенно издевательским тоном. – Может она тебе твою матушку напоминает? Али ты ее поиметь хочешь? Такиди лучше в деревню, там не стату… - свою фразу Рыжий не договорил. Герольд, не выдержав мужлана, выхватил меч и, резко прыгнув вперед, не глядя ударил. Там,где раньше красовалось Уоттово ухо, теперь текла кровь.
-Ах ты сученок… Благородный…- солдат отнял руку от раны и, заревев, замахнулся своим топором на рыцаря. Грейсонг лишь отошел в сторону, пропуская орущего Уотта вперед, затем его меч легко прошелся по горлу сквернословца. Тот,удивленно глядя на Герольда, выронил топор, спешно зажал руками шею и рухнул на колени. Изо рта шли кровавые пузыри.
-Выведите этого урода отсюда. Негоже всяким собакам в храме дохнуть. – рыкнул рыцарь товарищам Уотта, которые выпученными глазами смотрели на происходящее. Вояки резво взяли под руки умирающего и потащили его к выходу, не желая, видно,связываться с сумаcшедшим.
Грейсонг устало присел на алтарь, прислонил меч рядом и устало сгорбился. Он вновь осмотрел помещение и тут его взгляд упал на статую Матери, смотрящуюпрямо на него.
-Ну, видишь, я статую твою спас. – после некоторого молчания, кивнул рыцарь.Богиня не отвечала, лишь осуждающе смотрела своими печальными глазами.
-Что смотришь? – продолжил бесполезный разговор Герольд. – Осуждаешь? Так я такой как все, праведных-то мало. Хочешь сказать, обеты давал? Так их все давали, все нарушали. Вот скажи, зачем вы, боги, создали такой дерьмовый мир,что никто ваши заветы даже выполнять не может? А те, кто выполняет либо без головы остаются, либо… Да что ж молчишь? – рыцарь всплеснул руками, а богиня все так же смотрела на него. Хотя не так. Грейсонгу показалось, что статуя теперь глядит на него с презрением, а руки, скрещенные на груди – попытка от него отстраниться.
-Я тебе противен? Я самому себе противен, черт дери! – последние слова рыцарьуже не произнес, а, вскочив, прокричал. Пустые стены откликнулись. По храму разнеслось гулкое «дери», «ери»,«ри»…
-Вот ты мне тогда скажи хотя бы, что делать? – он вновь посмотрел на статую. Та смотрела уже не на него, но на меч. Герольд вспомнил слова клятвы. «Меч мне дан, чтобы защищать слабых, обездоленных и всех, кто в моей защите нуждается…» Храм в отцовском замке был куда больше и красивее… Но статуя Матери там была почти такая же. А потом его встретила собственная мать, которая теперь вспоминалась рыцарю похожей на богиню. Она улыбнулась сыну и произнесла «Ты теперь совсем взрослый, сир», а затем поцеловала его в лоб. Невольно, глаза Грейсонга защипало.
-Чушь какая… Разговариваю со статуей. – буркнул он, проморгавшись и поспешно вышел из храма. И впрямь, что это ему в голову стукнуло? Будто какой-то мальчишка в воспоминания… Но на ум снова пришел день посвящения и мать. Теперь Герольду пришлось закусить губу.
Едва он прошел мимо обезглавленного Отца, висящего на дереве послушника, грянул гром. Герольд удивленно поднял глаза к небу. Пока он беседовал со статуей, собрались тучи. Рыцарь заспешил к деревне, но не успел сделать и десятка шагов, как с новым раскатом грома хлестанул дождь. Из деревни донеслись крики.Кричали женщины, сквернословили солдаты, кто-то дрался, кто-то умирал, а сир Герольд Грейсонг стоял с приподнятой головой и смотрел на небо.
Вода падала на голову, стекала по длинным волосам, застревала каплями в бороде,струилась по плащу и гремела о сталь. Рыцарю вспомнился еще один вечер, тоже дома. Отец вывел его на лоджию, шел дождь и он произнес: «Дождь, мой сын, этоне слезы и не гнев. Может статься, что богов и вовсе нет, так что некому лить за нас слезы и на нас гневаться, но дождь от этого не перестанет. Дождь – это очищение, сынок. Он больше, чем исповедь жрецу очищает, больше, чем исповедь даже самому себе. Лишь прислушайся к дождю и отвори свою душу.»
И Герольд отворил. Под аккомпанемент грозы дождь проникал ему в душу, падая на ее струны, расстроенные струны души павшего рыцаря, возвращая им гармонию.
Просмотр сообщений