Здесь больше нет рекламы. Но могла бы быть, могла.

Просмотр сообщений

В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.


Темы - Juliana

Страницы: 1 2 [3] 4 5 ... 7
41
Почему Кольцо Барахира сделано в виде двух змей? Да и почему этот знак Дома Финарфина упоминается только на кольце? Уже не раз в фэндоме шли обсуждения по этому поводу, высказывались различные догадки, а дело, может быть, вот в чем:

"The snake ring, set with diamonds, rubies or sapphires, were popular during the Victorian era. The serpent symbol represented eternity. Queen Victoria wore her own snake wedding ring, in recognition of her love for Albert. Each snake, symbolizing the bride and groom, intertwine and demonstrate the mutual communion of love".

"Змеиное кольцо, украшенное бриллиантами, рубинами или сапфирами, было популярно в викторианскую эпоху. Змея символизировала вечность. Королева Виктория носила такое змеиное обручальное кольцо в знак любви к Альберту (своему мужу). Змеи, одна из которых символизировала жениха, а другая - невесту, были переплетены между собой, знаменуя союз взаимной любви".

Такое кольцо можно увидеть здесь: http://www.victoriana.com/bridal/wedding-rings.htm (см. последнюю картинку).

Толкин не мог не знать о таких кольцах, а Третьему Дому, как никому другому подходят символы любви и верности... к тому же, это кольцо перешло Берену, чья история любви является самой светлой и судьбоносной историей любви Сильмариллиона.

Описание викторианского кольца нашла не я, а мой друг Хейлир, кому и принадлежит заслуга этой разгадки :) - надеюсь, она будет интересна широкой толкинистической общественности.

42
Проза / Плен
« : 07/02/2010, 21:45:09 »
Написано в соавторстве с Лаэголасом.

Отрывок 1.

- Ишь, здоровый…

- Ты чего, и связанного боишься? – насмешливо фыркнул командир. – Сапоги-то знатные… Снять!

Трое орков разом повалили Маэдроса на пол. Он сопротивлялся как мог, но что можно сделать со скованными позади руками? Теперь двое держали его за плечи, не давая подняться, а третий взялся за правый сапог… И с визгом отлетел к стене от сильного пинка кованым каблуком. Сползши на пол, он выплюнул с кровью два выбитых зуба. Маэдрос довольно рассмеялся, но смех быстро оборвался, прерванный ударом обутой в тяжелый сапог ноги под ребра. Тогда еще двое орков уселись ему на бедра, так что теперь он не мог согнуть ногу. Он только бессильно дергался, когда его сапоги, наконец, сняли. Командир довольно ухмыльнулся.

- А остальное? Жалко срезать…

- А что делать? Не освобождать же его… Хотя… А ну-ка, посадите эту сволочь. 

И командир врезал изо всех сил по затылку Маэдроса мешочком с песком.

Маэдрос не потерял сознания полностью, но руки и ноги стали ватными и еле двигались. О сопротивлении было нечего и думать. Но вскоре он пожалел, что не потерял сознания совсем. Его расковали, отперев ключом наручники, и грязные грубые лапы принялись расстегивать и развязывать его одежду, пытаясь ее снять. Это было не больно, но так противно и унизительно, что Маэдрос в муке закрыл глаза. Прикосновение этих существ были отвратительны и тогда, когда он был одет, от ощущения же их пальцев на своей коже Маэдроса чуть не стошнило. Однако он ничем не выдал своих чувств, сосредоточившись на чувстве возвращающейся в руки и ноги силы. Еще немного и… Увы, этим надеждам не суждено было сбыться. Командир точно рассчитал время, он ничего не успел сделать, когда его руки вновь завернули за спину и заковали. Теперь его поставили на колени, придерживая за плечи, чтобы он не смог подняться.

-Неплохо… Но кое-чего не хватает. Вы, голодрим, так любите украшения… Браслеты у тебя уже есть, теперь хорошо было бы примерить ожерелье… Эй, принесите ожерелье высокому гостю! – он оскалил зубы в усмешке. – Из железа, ибо его наш повелитель ценит превыше всего… Слышишь, голуг? Наш господин чтит тебя высоким знаком отличия…

Один из орков принес хищно распахнутый ошейник с прикрепленной к нему цепью. Маэдрос попытался вскочить на ноги, уйти, убежать отсюда… Бесполезно. Их было слишком много для него одного, да еще и закованного в цепи. Эти твари отличались изрядной силой. Один на один эльда мог бы с ними справиться, даже один на двоих или троих… но не один на два десятка… даже если бы ему чудом удалось освободить руки… Тем временем ошейник сдавил его шею, царапая кожу. Стало трудно дышать. Железо было ледяным и почему-то не спешило нагреваться теплом его тела…

- Ну вот, голуг, ты готов к встрече с нашим повелителем. Идем же, он с нетерпением ждет тебя! Проводите нашего гостя, а то он пока не знает дороги! – и командир подал знак своим подчиненным. Двое из них подхватили Маэдроса под руки, а один взялся за цепь на ошейнике. Он покорился рывку цепи – ибо что бы он выиграл, сопротивляясь? Еще одно избиение? А еще они могут, например, тащить его волоком, обдирая кожу о каменный пол… Лучше уж идти самому… - только куда и зачем? Зачем он Моринготто? Он хочет его убить? Почему тогда не убил сразу же? Зачем его раздели? Чтобы унизить? Эльдар считают, что негоже разумному ходить без одежды, так делают лишь дикие звери… Моринготто хочет превратить его в животное? Липкий страх исподволь овладевал сердцем Маэдроса. Легко быть отважным, когда ты свободен, труднее остаться таким, когда ты беспомощен и находишься в полной власти врага. Маэдрос вспомнил тело Финвэ, лежащее у врат Форменоса. Голова его была разбита могучим ударом и видеть это было ужасно… Что, если и с ним сейчас сделают то же самое?

Путь был долгим. Некоторые подземные туннели были широкими и высокими, по ним могли пройти в ряд хоть десяток эльдар, другие были низкими и узкими, иногда ему даже приходилось наклоняться – они явно не рассчитывали на его рост, которым Маэдрос превосходил многих эльдар. Пол был неровным и ступать по нему босыми ногами было больно. Однажды Маэдрос споткнулся о какой-то выступ и вскрикнул от боли. Орки разразились хриплым довольным хохотом. За руки его больше не держали, видимо, убедившись в его покорности. Орк, тянущий за цепь все прибавлял шаг, заставляя это делать и Маэдроса. Один раз он резко дернул за цепь… и Маэдрос не удержался на ногах. Падение сопровождалось еще более гнусным смехом. Он больно ударился плечом, потом попытался встать… но ему не дали. Орк все так же тянул за цепь, к нему присоединился второй… Маэдросу показалось, что сейчас у него оторвется голова, если раньше ошейник его не задушит. Они действительно поволокли его по полу, обдирая кожу о камни.

Он все же попытался подняться, но кованый сапог врезался ему под ребра, вышибая воздух. Больше он не предпринимал таких попыток, только отвернув лицо, чтобы оно меньше обдиралось о неровный и грязный камень и закрыв глаза. Когда-то они с Финдэкано лазили по скалам, соревнуясь, кто быстрее достигнет вершины. Один раз он соскользнул по почти отвесной поверхности склона, ободрав щеку… Но та боль не шла ни в какое сравнение с этой… Ошейник душил его все больше, не давая свободно вздохнуть.

Когда он уже думал, что задохнется, движение прекратилось и его рывком подняли на ноги. Он открыл глаза, удивляясь откуда попеременно исходит то жар, то холод…

Он бы сказал, что попал в кузницу или мастерскую. Вот пылает что-то вроде горна, а рядом лежат клещи, тиски, какие-то тонкие и острые шила, железные палки… Но на этом сходство с кузницей-мастерской кончалось. Зачем, например, в кузнице эти цепи, свисающие с потолка? Вот что-то вроде деревянного ложа с прикрепленным к нему колесом… А вот на стене висят какие-то странные вещи – палки с прикрепленными к ним кожаными ремешками подлиннее и покороче. Одни ремни были толстыми, другие потоньше, но зато их было несколько. Некоторые были гладкими, другие – в узелках или с прикрепленными к ним металлическими крючками… В отдалении стояло высокое черное сидение, похожее на трон.

Ему недолго пришлось оглядываться – его подтащили к тем самым свисавшим с потолка цепям. Один из орков обнажил кинжал и одной рукой поднес его к глазам Маэдроса, а другой крепко схватил его за волосы. Первым побуждением Маэдроса было отшатнуться, но тварь держала крепко. Глаза! Он как зачарованный уставился на  острие кинжала… Он почувствовал, как руки его освобождают… но он не мог сделать даже бесплодную попытку сопротивляться… кончик ножа был так близко к его глазам… Однако и миг освобождения был недолог. На руках сразу же защелкнулись другие наручники, свисающие с потолка. Как только это произошло, орк отпустил его волосы и с видимым сожалением убрал кинжал. Цепи со скрежетом поползли вверх, теперь Маэдрос не мог опустить руки ни на дюйм и стоял, вытянувшись во весь рост. Что будет дальше? Ждать ответа пришлось недолго. Еще до этого Маэдрос отметил поток ледяного воздуха, исходящий от дальнего конца помещения – там виднелся вход в еще один большой туннель, не тот, которым его привели сюда. Холод этот был похож… да, на тот, что исходил от его ошейника – он так до сих пор и не согрелся теплом его шеи. Что таится там, в черной пасти туннеля?

Холод усилился. И сразу же в проеме туннеля сгустилась тьма, среди которой мерцали три одинокие искорки света – тусклые, еле заметные. Маэдрос вспомнил о той тьме, что они видели в Форменосе – от нее леденело сердце и мешались мысли. Вот сгусток тьмы стал еще чернее, обрел плоть – и превратился в огромную темную фигуру. От нее веяло таким холодом и злобой, что Маэдрос невольно закрыл глаза. Но это не помогло. Тонкой плоти век было недостаточно, чтобы отгородиться от ужаса, ведь он родился еще до рождения Мира и обладал наивысшей мощью среди тех, кто населял Арду. Силы эрухини, хотя бы даже и рожденного в Валиноре, было недостаточно, чтобы противостоять ему. Но Маэдрос все же будет противостоять… хотя бы попытается. Он недаром старший сын величайшего из эльдар. Пусть ему досталось мало от талантов отца… но он унаследовал немалую толику его силы, большую, чем любой из его братьев. Маэдрос собрал всю свою отвагу и стойкость, всю силу и решимость, и открыл глаза… и невольно отшатнулся. Цепи натянулись… увы, он не мог сделать даже и одного шага. Фигура подошла совсем близко. Маэдрос раньше не раз видел Мелькора… нет, Моргота в Валиноре. Тогда он принимал прекрасный облик нолдо – высокого, выше, чем любой эльф - даже Турукано доставал ему только до плеча - черноволосого, с белой кожей и стройным телом, могучими плечами кузнеца и длинными пальцами мастера. Но даже тогда глаза у него были какого-то тускло-серого цвета, с изрядной болотной прозеленью, они никогда не сияли тем внутренним светом, что был присущ любому из эльдар и всем другим Айнур. Они всегда оставались холодными, даже когда Моргот смеялся или восторгался чем-либо. Взгляд его был так пронзителен, что его собеседникам всегда казалось, что Моргот роется ледяными пальцами в их самых сокровенных мыслях – и эльфы невольно закрывали свой разум непроницаемой броней аванирэ, хотя это считалось невежливым при разговоре с Айнур. От общения с любым другим Айну - даже мрачным Мандосом, величественным Манвэ или могучим Тулкасом никогда не возникало подобного ощущения… Но речи Моргота всегда были такими сладкими, а тайны мастерства, которые он открывал – такими заманчивыми, что многие нолдор с удовольствием слушали его, не обращая внимания на неприятные чувства. И сам Маэдрос когда-то слушал его речи – о, лучше бы ему было оглохнуть тогда! В те времена Моргот говорил об оружии, о силе, которое оно дает для защиты… и о тех, от кого следует защищаться. А защищаться по его словам следовало – Маэдрос ощутил мгновенный вкус горечи во рту – от Финголфина и его сыновей, от его лучшего друга Фингона. Маэдрос и тогда не до конца поверил в предательство родичей… тем более, он не верил теперь. Теперь нолдор знали, кто был их истинным врагом – но как дорого заплатили они за это знание! Жизнью своего короля и его старшего сына, кровью, пролитой в битвах с врагом и кровью родичей на своих руках, что принесла им вечное проклятие…

Теперь в облике Моргота не осталось ничего прекрасного – он навевал ужас и омерзение. Он стал еще выше – теперь Маэдрос едва ли смог бы дотянуться до его плеча даже вытянутой рукой. Тело, скрытое длинным черным балахоном, казалось ожившей каменной глыбой – такое оно было массивное. Голова походила на пивной котел. Лицо было какого-то серо-землистого цвета, рыхлое, покрытое морщинами и складками. На нем выделялись огромные вывернутые губы темно-серого цвета. Пряди редких сальных волос свисали из-под Железного Венца – короны с тремя острыми зубцами, похожими на очертания Тангородрима. А в нем… Маэдрос чуть не застонал в голос … вот они, Камни его отца, украденные и оскверненные Врагом! Свет их почти исчез, поглощенный мраком, что распространял Моргот вокруг себя. Те самоцветы, что когда-то могли осветить обширную подземную сокровищницу, теперь еле-еле мерцали. Маэдросу показалось, что железные оковы вражьего венца для них так же мучительны, как цепи и ошейник для него самого. Он содрогнулся – ему показалось, что Камни беззвучно кричат, и отвел взгляд от этого ужасного зрелища, вновь взглянув в лицо Морготу. И тут же пожалел об этом.  Глаза Моргота были маленькими и почти незаметными… пока Моргот не обратил их взгляд прямо на пленника. Теперь Маэдрос не мог оторвать глаз от глаз врага, он утонул в их бездонной черноте. Он ощутил, как злая сила бьется о доспех аванирэ, стремясь проникнуть в его разум… Но Валар когда-то говорили – никто, кроме одного лишь Эру Илуватара, не может проникнуть в чужой разум сквозь нежелание. И это оказалось правдой. Даже сильнейший из жителей Арды не смог это сделать. Маэдрос почувствовал, как толчки прекратились, и уловил разочарование и ярость, овладевшие Морготом. Глаза его спрятались под набухшими веками, отпустив взгляд Маэдроса, и последним, что почувствовал эльф, был отзвук какой-то сильной боли. Маэдрос услышал какой-то шум вокруг – оказалось, орки попадали на пол, прикрыв головы руками – видно, для них это ощущение оказалось куда сильнее и они опасались гнева своего повелителя. Он и сам ощутил ледяные пальцы страха, сжавшие сердце. Он здесь… он совершенно беззащитен и отдан в полную власть Моргота, который может сделать с ним все, что угодно. Он с особой силой ощутил свою наготу – как ни призрачна была защита тонкой ткани, но одетому ему было бы легче. Вероятно, Моргот на это и рассчитывал.

Моргот отступил на шаг и уселся на высокое черное сидение. Орки вокруг Маэдроса зашевелились и поднялись на ноги – наверное, Моргот отдал им беззвучный приказ. Он указал рукой на стену с непонятными палками с ремешками и один из орков, подскочив, тут же взял один предмет – ремешки на нем были не очень длинными, но зато их было три и на них были металлические крючки. Потом орк встал за спиной Маэдроса, держа непонятную вещь в лапах. И лишь тогда Моргот заговорил:

- Привет тебе, Нельофинвэ Майтимо Фэанарион! Ты так стремился к встрече со мной, и вот ты здесь, в моем владении! По нраву ли тебе мое гостеприимство и мои дары?

Гулкий голос, раскатившийся эхом под сводами подземелья, таил еле скрытую насмешку. Еще бы Морготу не смеяться над ним, глупцом, который поверил обещаниям Отца Лжи…
Маэдрос горько рассмеялся.

- Немногого стоит твое гостеприимство, Моринготто, если ты связываешь гостей, чтобы они не могли уйти.
 
- Не смей называть меня так, меня, Мелькора могучего, повелителя Судеб Арды! – Моргот махнул рукой и стоящий позади Маэдроса орк ударил его по спине ремнем. Удар ожег его болью, а металлические крючки впились в спину, разорвав кожу. Лицо Маэдроса исказилось болью, но стон он смог сдержать. Он заметил, как Моргот подался вперед, с жадностью всматриваясь в его лицо, отыскивая на нем признаки страдания.

- Скоро ты отучишься называть меня так, ублюдок! Скоро ты будешь ползать передо мной на коленях, умоляя о пощаде!

Толстые губы Моргота расползлись в гнусной ухмылке.

- Будущий король нолдор мог бы проявить побольше ума! Неужели ты думал, что я добровольно отдам тебе Сильмариль? Скорее рухнет Тангородрим, чем это произойдет! И не забудем о чести о принц, перенявший низость своего отца! О скольких воинах мы договаривались, а, Майтимо? Помнишь? Не более пятидесяти! А сколько взял ты? Сотню! Ты обманул меня! И чего добился этим? Сотни бесполезных смертей? – Моргот перешел почти на шепот, хотя Маэдрос слышал его так же отчетливо как и раньше. – Ты помнишь их всех, Майтимо? Помнишь их имена? Помнишь лица? Может, тебе следует напомнить? По удару за каждого – это будет справедливо, не правда ли? Сотню ударов! – это Моргот крикнул стоящему рядом с Маэдросом орку.

Маэдрос опустил голову, объятый стыдом. Моргот нащупал одно из его слабых мест и не мог выдумать худшей муки. Сколько раз он укорял себя за то, что вообще согласился на эту встречу и за то, что из-за нарушения им слова погибло больше эльдар, чем если бы он был честен…

Тем временем орк, стоявший позади размахнулся плетью и обрушил ее на плечи Маэдроса. Жгучая боль, струйка крови на коже… Раз!

«Эльданьяр… Черноволосый кузнец, мастер по работе с медью… Жена не пошла за ним, но он не мог нарушить однажды данного слова… Он падает, разрубленный до середины груди мечом огромного орка…»

Два!

«Хэлкарон… Волосы у него были серебристые, как у тэлеро и он тоже любил серебро… Он собирался жениться, когда погасли Древа… Орк подкрался к нему сзади и пронзил ятаганом…»   

Три!

«Артанэр… Высокий охотник с необычайно светлыми глазами… Он заливисто смеялся, преследуя добычу… Его убил балрог, хлестнув огненным бичом… Лицо его обезобразил ожог…»

Следующий удар – следующее имя, следующее лицо, следующая смерть…
Он чувствовал, как кровь струйками бежит по спине, рубцы горели огнем. Но хуже этой боли была боль в сердце, стыд за бесчестный поступок, страдание от гибели друзей… По лицу его текли слезы, а он все шептал имена ушедших, на время даже забыв, где находится… Но гнусный голос Врага вернул его к действительности.

- Я вижу, Фэанарион, ты уже сожалеешь о своей глупости и подлости. Прекрасное начало! А теперь ты можешь поразмыслить о своих деяниях в одиночестве.

***

Он почти не помнил, как его приволокли обратно в камеру и приковали к стене так, что он не мог опуститься даже на колени. «Хэлькарон, Артанэр, Эльданьяр, Сульмо, Аранаро…» и еще имена, и еще, а потом сначала. И он вспоминал каждого из них, их лица и голоса, их песни и творения… И их смерть. Ему захотелось взвыть, зарыдать в голос от душевной боли и отчаяния, только остатки гордости удерживали его от этого. Нельзя дать Морготу большей радости, чем показать ему свое отчаяние. Он и так поддался ему… больше этого не будет.

Наконец, спасительные грезы охватили его…

***

-Майтимо! Ах, вот ты где… Наконец-то я тебя нашел! - веселый голос Макалаурэ послышался совсем рядом, а вскоре из-за завесы ветвей, окружавших маленькую полянку показался и сам менестрель. – Что же ты нас бросил?

- Что-то мне нынче не хочется охотиться – зря я поддался уговорам Турко и Курво. Как они там?

- Еще преследуют оленя. Я оставил погоню, когда увидел, что тебя нет. Думаю, они с нашими охотниками справятся и сами. Но… может оставить тебя одного?

- Что ты, Кано, не надо. Посидим вместе.

Некоторое время братья молчали. Потом Макалаурэ сказал:

- Ах да, я ведь совсем забыл! Хэлкарон ведь приглашает тебя на свадьбу через месяц. После Праздника Урожая. Сегодня он показал мне серебряный обруч – подарок будущей жене. Просто чудо, что он может сделать из обычного куска металла…

- Правда? Очень хорошо, конечно, я приду, - Майтимо улыбнулся. – Наконец-то, давно пора было им пожениться. То-то я смотрю, последнее время Хэлкарон просто сияет…

Майтимо облизнул губы, ощущая сухость во рту.

- Пить хочется… Хватит сидеть, пойдем, поищем ручей.

Они вышли с поляны на поиски воды. Сначала двигаться было легко – сухих веток и камней под ногами было немного, но затем деревья стали расти все гуще, они сплетали ветки так, что пройти сквозь них было невозможно и приходилось искать обходные пути. А вода все не попадалась… Жажда становилась все нестерпимей, и вот он бредет по лесу только с одной мыслью – где найти воду, Кано отстал и где-то потерялся, но Майтимо уже совсем не думает о нем, а только о воде – о родниках, речках, озерах с прохладной вкусной водой, которую так хорошо пить в летний полдень. Деревья все теснее обступают его, распрямившиеся ветви больно хлещут по спине. Темно и мрачно, он никогда не видел такого мрака посреди Валинора. Да что это за лес такой – неужели он никогда не кончится? Он заблудился! Под ногу подворачивается узловатый корень, и Майтимо летит куда-то вниз, в темноту…


43
Собственно, вопрос, вынесенный в заголовок. Представьте, что вы - один из эдайн, пришедший в Белерианд и вам задают этот вопрос. Что вы ответите?

P.S. У меня ответ есть, но я хочу послушать мнения других.

44
В дискуссиях то и дело всплывает этот вопрос, а ответ таки есть - в тексте "Заметка об орэ".

"...термин "орэ" (квэнья), который означает скорее "внутренний дух, умонастроение, внутренний ум" (inner mind). Термин "сердце" не совсем подходит здесь, "поскольку óre не совпадает по смыслу ни с одним из сложных случаев исползования "heart" в английском: память, размышление, смелость, (good spirits), эмоции, чувства, нежность. добрые или благородные побуждения (не подвластные или противопоставленные суждениям разума)" (с) "Заметка об орэ"

"Но также используется [широко] в отношении мыслей, возникающих (arising) в уме (sanar) или входящих в него, которые Элдар рассматривают иногда как результат глубокого размышления (часто приходящего во сне), иногда же - как действительное послание или влияние на разум от иных разумов, включая [величайшие] умы Валар и таким образом [вычеркнуто: "опосредованно через"] (исходящие) косвенно от Эру.
(Таким образом, в то время считалось, что Эру даже (может) непосредственно "говорить" со своими Детьми). Отсюда распространенное выражение - ōrenya quete nin "сердце мое говорит мне", [используемое] для глубоких чувств в отношении [события или действия и т.д.] - что оно [одобряется] или произойдет..." (с) "Заметка об орэ"

Текст там довольно сумбурный, ибо черновик - но главную мысль уловить можно. Через это самое "орэ" Эру общается со своими Детьми. Если один из эрухини подумал о каком-то действии и тут у него в "сердце" возникло ощущение "так правильно и хорошо" - то это как раз "послание от Эру" - разрешение. И наоборот - если возникло ощущение "так делать нельзя" - то это тоже "послание от Эру" - запрет. Запрет можно нарушить, к одобрению можно не прислушаться - ибо эрухини свободны в своих действиях, но говорить "я не знал, что это плохо или хорошо" - не получится. Вот такой механизм, не явный, как в Ветхом Завете, но у Толкина он действует. Поэтому и Борлас в "Новой Тени" может понимать, что некое действие "неугодно Эру" (когда Саэлон сотоварищи рвет зеленые яблоки и ломает ветки), хотя лично Эру словесно с ним не разговаривал. А поскольку "Эру всеблаг", то его послания - аналог "абсолютной морали". Другой вопрос, что надо быть осторожным - и не спутать его послания с проникновением Моргота и Искажения - а это тоже может быть...

45
Итак, я обещала рассказать свои впечатления о ПКА (Пестрая книга Арды) Аллор, что и выполняю. Говорю сразу, что мои разногласия с автором не влияли на оценку книги, скорее наоборот.

Сначала скажу о стиле. Стиль неплохой, читается без особых затруднений, единственный недостаток на мой взгляд – изобилие прилагательных в описаниях, в которых вязнет глаз и разум. Уменьшение их количества где-то на треть украсило бы книгу. Эпизод, который мне очень понравился по стилю – описание Двери Ночи и первого проникновения туда Аллора и Эльдин. Очень правдоподобно вышло, есть «эффект присутствия». 

Сам автор называет эту книгу «апокрифом к ЧКА» и просит рассматривать ее согласно ЧКА, не привлекая канон (отмечу, что я читала только первые две редакции ЧКА и буду говорить по ним. Впрочем, как я понимаю, ПКА сочинялась, когда третьей редакции ЧКА еще не было, так что и Аллор брала материал оттуда же). Попробую так и сделать, хотя на мой взгляд, тем-то фанфик (хоть апокриф, хоть нет) и отличается от оригинального произведения, что читатель (обычно) знает «канон» и примеряет его события к событиям фанфика. Автору фанфика одновременно и легче и труднее, чем автору оригинального произведения. Легче потому, что сюжетная канва и характеры героев (если он берет неоригинальных персонажей) уже прописаны, автору мало что нужно продумывать самому, он «вышивает по схеме». Он, конечно, привносит себя, свои взгляды и свое мастерство в свой текст – но все же это легче, чем придумать сюжет и героев самому. Труднее – потому что герои и сюжет оригинала могут сопротивляться той художественной задаче, которую желает выполнить автор фанфика. Хочешь, например, показать «хорошего и доброго» Мелькора – ан, шалишь, плохо выходит «хороший и добрый», который несет войну и разорение всем жителям Арды, уничтожает красоту, зверски мучает и убивает пленных. Ниэннах хорошо поработала над этой задачей, иногда решая ее довольно успешно, но чаще – создавая довольно неправдоподобные сюжетные ходы и психологические типы. Трудновато верить в «хорошего» Мелькора, который, якобы «не знает» о пакостях, творимых его любимым учеником Гортхауэром и орками. Трудновато верить в «хорошего» Мелькора, выдумавшего чудовищную и мучительную казнь для Маэдроса (а ведь лично Маэдрос ему ничего не сделал! Он не участвовал ни в первой Войне Сил, ни в казни Эллери Ахэ). Все мы знаем, что «хороший герой» не имеет морального права мучить даже «страшного злодея», не то что кого-то, кто имеет к «страшному злодею» весьма отдаленное отношение (право же, не Маэдрос ведь развешивал несчастных Эллери Ахэ на скалах – он даже не родился еще в то время). Кто-то может назвать это «неоднозначностью образа», я же просто называю неправдоподобием. Точнее говоря, после такого «хороший» Мелькор обязан превратиться в «плохого» Мелькора – но этого, как мы знаем, не происходит. Вероятно, и сама Ниэнна это поняла – недаром, как я слышала, в третьей редакции эпизод «Маэдрос на скале» вообще исчезает, а потеря руки и последующее сочинение «легенды о Маэдросе на скале и Фингоне на орле» объясняется довольно фантасмагорично и путано. Тем не менее, Мелькор уже не «марает руки» этой жуткой пыткой. Интересно отметить, что в отличие от «хороших» Мелькора и Саурона, Саруман у Ниэнны такой же «плохой» как и в каноне. Хотя в отличие от канона он не «портится» уже в Третьей Эпохе в Средиземье, увлекшись мечтами о власти, а был таким с самого начала. Очевидно, что «плохой» Саруман (ревнивый, злой, завистливый, жестокий) вполне мог творить то, что описано в ВК – разорять Рохан, сжигая деревни и убивая детей, мечтая захватить всю страну, а потом разорять Шир, желая отомстить «ненавистному Гэндальфу и полуросликам», которых он винит во всех своих бедах. 
 
Что-то я немного отвлеклась, но сейчас я все же перейду к «Саруману из ПКА». Так вот, как я уже писала, автор ПКА решил сделать из Сарумана тоже «хорошего героя». Для этого был придуман мастерский ход, изяществу которого я мысленно аплодирую – оказывается, Саруман выколол глаза Мелькору не из зависти и ревности, а из благородства – спасая своего «второго учителя» Аулэ от «распада личности», который грозил ему в любом случае – если бы Аулэ согласился это сделать, то потерял бы себя как мастера и достойного человека, то есть, Валу :), а если бы не согласился – ему бы грозило «уничтожение личности» от Эру Илуватара – за «несоответствие Замыслу» (в скобках отмечу – чем уж так страшно «полное уничтожение личности»? Мы, атеисты, всю жизнь живем, считая, что в конце нас ждет полное небытие – и с ума от страха при этом не сходим, и всяких пакостей из-за этого обычно не творим, хотя всякое бывает). Однако же, признавая изящество писательского мастерства в этом случае, я скажу вот что. Лучше бы Аллор придумала любую фантасмагоричную и путаную сцену, объясняющую ослепление Мелькора мороком, «зомбированием» Сарумана, чем угодно (да хотя бы банальным страхом) – только бы не придумывала этого объяснения, изрядно отдающего иезуитством. Получилась страшноватенькая картинка – из благородства можно делать любое зло, даже пытать или калечить. Пусть даже Саруман после этого мучается совестью и раскаивается, пусть даже Мелькор прощает его (я бы сказала – походя, такое впечатление, что это для Мелькора – пустяк. Что-то я сомневаюсь, что даже благороднейший герой смог бы так походя простить собственное ослепление) – все равно это все не смывает ужаса подобного объяснения этого поступка.

Ревность, зависть, стремление к власти как причины жестокости – это нормально, у читателя не возникнет «когнитивного диссонанса». Благородство как причина жестокости – это ужасно, такая сцена для «моральной задачи» писателя – провал. Недаром Толкин писал, что Гэндальф, завладевший Кольцом, хуже, чем Саурон, завладевший Кольцом. Не потому, что Гэндальф был бы более жесток и опасен, нет – потому что тогда дискредитировалась бы сама идея Добра. Ведь для достижения «добра» Гэндальф стал бы применять жуткие методы (а иного с Кольцом не дано, оно извращает все, что делает). Достигнуть «добра» чудовищными методами нельзя – поэтому «по-настоящему» этот поступок Сарумана не мог привести к хорошим последствиям (а по ПКА привел – Аулэ был спасен от «распада личности»). Аллор сыграла с читателем в поддавки – она не показала этого, у нее «все хорошие, все хорошо». Предвосхищая возражения, я скажу – да, одного раскаяния для меня мало. Не в том смысле, что «Саруману из мести тоже надо выколоть глаза», а в том, что не показаны «ужасные следствия ужасных поступков». Толкин в этом отношении куда более последователен – у него ни одно «злодеяние», даже совершенное с лучшими намерениями, не проходит бесследно, даже в случае раскаяния «злодеев». Как он пишет в одном из вариантов «Истории Финвэ и Мириэли» - даже если бы Мелькор раскаялся искренне, даже если бы он по-настоящему захотел исцелить все зло, что причинил его Диссонанс Арде – ему бы не удалось исцелить Арду до конца.

И напоследок о Сарумане – автор ПКА никак не освещает его пакостей в Средиземье, кроме одного упоминания, что Саруман «занимался орками» (потому что бедненькими орками никто больше не занимался). Что можно сказать о сожженных деревнях Рохана с убитыми детьми, об интригах с Гримой, о нападении на Хорнбург с огромным количеством жертв, о вырубках Фангорна и превращении Изенгарда в подобие Мордора, о разорении Шира – это автор оставляет за кадром, никак не объясняя. Остается предполагать, что либо Саруман это все делал тоже из «благородных побуждений» (как в случае с Мелькором, что означает, что вышеупомянутый случай его ничему не научил), либо его «оболгали летописцы». Во всяком случае, это очень удобный способ писать апокрифы – все, «чернящее героя» можно просто опускать. 

Во многих эпизодах меня пробивало на «хи-хи». Надо полагать, что автор этого и добивался, устав от мрачной трагичности Сильмариллиона и пафосной гиперсерьезности ЧКА, но Валинор стал напоминать какой-то балаган, а не жилище пусть и бывших, но богов и демиургов, и благих эльфов. Положим, например, в том же ВК юмор (в том числе и «немудрящий», а Толкин, кстати, считал свое чувство юмора не слишком изысканным) тоже используется вовсю (шутит даже «идеальный» Арагорн, уж о Гэндальфе я и не говорю и даже Голлум способен на сарказмы), но там сочетание «высокого» и «низкого», пафоса и юмора куда более органично, чем в ПКА. А в ПКА такое впечатление, что даже в самых трагичных или возвышенных местах автор исподтишка ухмыляется, кидая «подачку» любителям пафоса. Звирьмариллион – хорошая штука, но только как Звирьмариллион, то есть как пародия. Как только Звирьмариллион начинает толковаться как «серьезное» произведение (а некоторые умудряются это делать) – это вызывает раздражение. ПКА – это вроде бы (?) не Звирьмариллион по замыслу, но такое впечатление, что все в нем превращено в шутку. Если в ЧКА все было чрезмерно, гипертрофированно серьезно, если там акцентировалось внимание на страданиях и трагедиях (даже излишне акцентировалось), то в ПКА все, даже боль и страдания, даже искреннее раскаяние, кажутся несерьезными, игрушечными. «Принесли его домой, оказался он живой», как говорится в известном стишке про зайчика. Вроде бы – и трагедия «умирает зайчик мой», но трагедия игрушечная, нарочито театральная, шутливая. И ружье было заряжено, видимо, краской, как в пейнтболе, и охотник с зайчиком просто поиграли в охоту. Вот и герои ПКА точно так же играют в моральный выбор, в дружбу, в любовь, в боль, в раскаяние, в прощение (как пример – Мелькор как-то «походя» прощает Сарумана). Как в не самой лучшей ролевой игре. Автор стишка про зайчика, конечно же, не имел намерения осветить в нем серьезные философские проблемы и показать трагедию убийства. Имел ли такие намерения автор ПКА? Или он имел намерение просто похихикать вместе с читателями, описав не лучшую ролевую игру? Во всяком случае, я не могу восхититься самопожертвованием Манвэ, решившимся освободить и исцелить Мелькора, несмотря на очевидную опасность, исходящую от Эру, потому что в его действиях и чувствах мне постоянно чувствуется вкус «ненастоящести» и «авторской ухмылки за текстом». Надо сказать, что при всей моей нелюбви к ЧКА  и при всей ее гипертрофированности там сочувствие и восхищение все-таки возникают хотя бы иногда. Кстати, я думаю, в некотором смысле ролевые игры вредят написанию фанфиков да и вообще любого текста – просто в играх игрок всегда прекрасно знает – на самом деле, это не орк-садист, а хорошо знакомый Вася, который на самом деле никого пытать не будет и удовольствия от этого не получит. А с игровым «Морготом, Сауроном и т.д.» игровой «пленный эльф» скоро будет пить чай или пиво и смеяться, вспоминая забавные моменты игры. Да и вообще, в любой момент можно «договориться по жизни», и игровой «Моргот-Саурон» будет заботиться о твоей безопасности и удобстве (потому что ему вовсе не надо, чтобы ты у него в игровой камере на голой земле простудился, а если он даже об этом не думает, то ты можешь чего-то потребовать для удобства, а можешь и вовсе выйти из игры, если будет плохо), а не плющить тебя всеми доступными ему методами, как поступил бы настоящий Моргот-Саурон, и тогда бы ты не смог ничего для себя (или других) сделать. Поэтому и в текстах игроков (не всех, конечно) может чувствоваться этот привкус «ненастоящего зла» и принципа «всегда можно договориться». Мне кажется, автор ПКА со всего размаху угодил в эту ловушку, хотя, возможно, это все-таки отражение его мировоззрения. Или игры повлияли на мировоззрение? Не знаю, в чем настоящая причина, но, имхо, такая опасность «ненастоящести» при написании текстов игрокам РИ угрожает, хотя возможно, я и неправа в этом вопросе.     


46
Проза / Нити судеб
« : 19/12/2009, 23:47:00 »
- Ты знаешь… где они…?


- Я не знаю этого. Прости.

Шаги нандо замерли вдали. Он опустил голову на руки. Шкатулка стояла рядом… закрытая. Что ему – величайшее творение эльдар, что ему – незапятнанный, истинный свет, когда ушли любимые и близкие? И он даже не знает, где их могила. Нандо сказал, что их тел никто не видел. Быть может… Нет, это слишком невероятно.

Ночью ему снились они… Смеющиеся, еще молодые, какими он запомнил их с детства. Впрочем, мать почти не старела – был ли это прощальный дар Валар или даже самого Единого – или это случилось потому, что неискаженный путь людей не подразумевал дряхлой, уродливой старости – он не знал. Отец, правда, старел – но тоже не стал ни уродлив, ни дряхл. Хотя и ушел он до срока, не прожив и того, что было отмерено людям в Арде Искаженной. Но где же они похоронены, где?

На следующую ночь он как будто услышал во сне: «Лэйтиан». Он знал, что так называется песнь о любви его родителей и походе за Сильмарилем – ее пели во всем Белерианде. Что это означает – просто сон или весть от Правителей Арды? Но как это связано с тем вопросом, что мучает его неустанно уже несколько дней?

«Лэйтиан» – следующая ночь принесла тот же ответ. И вдруг он увидел … большой зеленый остров среди морей. Волны с грохотом бьются о белые утесы… Лэйтиан… Во сне он знал, что эта земля называется так.
 
И он несся над этой землей, видя под собой холмы и реки, пшеничные поля и дороги, города и людей… Странные города и странных людей… но они были похожи на тех, кто населял Арду.

И вот …серый могильный камень. Незнакомая вязь букв. Зеленая трава и цветы. Могила совсем еще свежая. У нее стоят несколько людей – три мужчины и одна женщина. Они печальны. Они тоже кого-то потеряли… Один из мужчин, моложе остальных, поднимает голову, оглядывается… Он готов был поклясться, что невидим для них, но этот мужчина как будто чувствует его присутствие. Он поднимает руку в приветствии, потом указывает на могильный камень.

«Лутиэн… Берен» Теперь он знает, что написано на могильной плите.

Они похоронены здесь, в земле Лэйтиан, которую ее жители зовут Англией…       

47
Текст доклада, который я делала на Блинкоме:

http://zhurnal.lib.ru/editors/p/ponedelxnik_j_w/predscas.shtml

48
Итак, эти герои составляют пару «братьев-неразлучников» (но не близнецов). Упоминаются (за редким исключением) почти всегда вместе, вместе правят своими землями и живут в одном месте, вместе и гибнут. (Еще одна такая пара – Ангрод и Аэгнор).

Интересно отметить, что Куруфин выделяется из общей массы «сыновей Фэанора» еще в «Утраченных Сказаниях». Я уже говорила, что там «сыновья Фэанора» выступают единым фронтом и даже отдельные имена приобретают (кроме Маэдроса) только в «Сказании о Науглафринге». И там же выделяется Куруфин. Во-первых, ему единственному из братьев там дано прозвище – «Искусный». Во-вторых, именно он является послом от своих братьев к Диору (кстати, в варианте Лостов он остается жив). Имя «Искусный» он пронес через весь легендариум, вплоть до позднейших текстов… но ни одной вещи, сделанной его руками, мы не знаем. Удивительное дело! Известны вещи сделанные руками даже «не-мастеров» по сути своей (например, Финрода – я имею в виду упоминание каменной резьбы на стенах Нарготронда, сделанной им лично), Тургон сделал «подобия Древ» в Гондолине (которые даже светились!), а вещей, сотворенных великим мастером, ненамного уступающим лишь Фэанору – нет! Хотя бы не прославленных вещей, хотя бы даже безымянных, вроде безымянных мечей и шлемов Фэанора… Но – ни словечка, ни полсловечка об этом! Видимо, для художественной задачи автора они не были нужны, а нужна была лишь слава «великого мастера» и гены, переданные сыну (известному Келебримбору, создателю Колец, который появляется при написании ВК и довольно скоро становится «потомком Фэанора»). Но интересно, что в Лостах еще явно никак не предвиделся Келебримбор, а Куруфин уже «Искусный»… Просто для красоты текста? Или это прозвище могло быть задействовано позже? Неизвестно.

Также хочу отметить и еще одну интересную особенность, связанную с именем Куруфина. Как известно, «curu» означает «искусный» (опять «Искусный»!), «fin» же является сокращением от «финвэ», имени отца и деда, данного Куруфину. Однако в более ранних вариантах обе части имени намекали на искусность в ремесле (в «Этимологиях» «KUR»- «ремесло, умение», «PHIN» - «мастерство, сообразительность, сноровка, умение»). Но от этих корней происходят и другие слова. «Сrum» - «хитрость, коварство», «corw» - «хитрость, обман». Известно, что Куруфин был искусен в речах, именно его речи привели к тому, что нарготрондцы отказались от Финрода, своего короля. Итак, это имя имеет еще один смысл: «хитрый, коварный, искусный обманщик» (и эти определения очевидно применимы к Куруфину из Лэйтиан). Имя же на староанглийском в списке имен Квэнты (том 4) звучит еще более зловеще: «Cyrefinn Fácensearo» (Куруфин Искусный).  В переводе с древнеанглийского «cyre» - «отборный, лучший», «fácen» - «обман, коварство, злобность» - слово имеет только «плохое» значение; «searu» - «умение, хитрость» - также с «плохим» значением «заговор, ловушка, предательство», «fácensearu» - «предательство, вероломство».   

Искусный мастер, ремесленник – искусный, хитрый обманщик, мастер заговоров, вероломный предатель… Вряд ли это случайное совпадение. Толкин всегда давал своим героям «говорящие» имена и трудно предположить, что он не думал об этом, скрытом смысле имени Куруфин (а следует отметить, что в ранних текстах у Фэанора еще не было имени «Куруфинвэ»). Следовательно, это следует считать характеристикой именно этого героя. 

Еще немножко об именах – Куруфин – единственный из сыновей Фэанора носит отцовское имя. Произошло ли это потому, что имя со значением «Искусный Финвэ» нравилось ему больше, чем «Маленький Отец» (Атаринкэ) – ведь вряд ли он хотел быть просто подобием отца, о чем это имя постоянно бы ему напоминало, или потому, что Куруфин был любимым сыном Фэанора и, вероятно, и сам любил его больше, чем мать, и выбрал именно его имя в качестве основного – неясно. Возможно, обе причины сыграли свою роль.

Однако обоим братьям не повезло с прозвищами. Келегорм также утерял первоначальное значение своего прозвища – «Светлый» (в смысле «светловолосый») (а вовсе не  «Прекрасный», как неверно перевели в Сильмариллионе и как думают авторы многих фанфиков. Впрочем, следует отметить, что в английском языке слово «fair» и переводится в том числе как «прекрасный» именно потому, что светлые волосы служили признаком красоты. Однако же подобный перевод прозвища мне в любом случае представляется неправомерным). Сначала было отмечено, что у Келегорма были «длинные золотые волосы» (см. Лэ о Лэйтиан, Квэнта Сильмариллион 5 тома). Но потом встречаются отметки Дж.Р.Р.Толкина, что золотым цветом волос отличался только Дом Финарфина, а Фэанор и его потомки отличались только черными или рыжими волосами. Таким образом, прозвище Келегорма, оставшись в тексте, утеряло свой смысл.

Интересно рассмотреть поведение Келегорма и Куруфина в Нарготронде. Я хочу отметить два момента в их взаимоотношениях – первый – это разговор перед охотой на волков.

Curufin spake: 'Good brother mine,               
 I like it not. What dark design               2315
 doth this portend? These evil things,             
 we swift must end their wanderings!               
 And more, 'twould please my heart full well       
 to hunt a while and wolves to fell.'             
 And then he leaned and whispered low          2320
 that Orodreth was a dullard slow;                 
 long time it was since the king had gone,         
 and rumour or tidings came there none.           
 'At least thy profit it would be                 
 to know whether dead he is or free;           2325
 to gather thy men and thy array.                 
 "I go to hunt" then thou wilt say,               
 and men will think that Narog's good             
 ever thou heedest. But in the wood               
 things may be learned; and if by grace,       2330
 by some blind fortune he retrace                 
 his footsteps mad, and if he bear                 
 a Silmaril - I need declare                       
 no more in words; but one by right               

 is thine (and ours), the jewel of light;     2335
 another may be won - a throne.                   
 The eldest blood our house doth own.'             

Перевод подстрочный: «Куруфин сказал «Добрый брат мой, не нравится мне это. Какой темный замысел за этим скрывается? Мы должны быстро положить конец рысканиям этих злобных тварей! И более того, мне хочется поохотиться и убивать этих волков». Затем он наклонился и тихо зашептал, что Ородрет – медлительный тупица, уже прошло много времени, с тех пор как ушел король, а вестей о нем нет. «По меньшей мере, ты сможешь узнать, умер он или пребывает на свободе, собери своих воинов и снаряди их. «Я пойду на охоту» скажешь ты, и народ подумает, что ты печешься о благе Нарготронда. Но в глуши мы можем узнать что-нибудь и если милостью слепой судьбы, он возвращается, и если он несет Сильмариль – я не буду более ничего говорить открыто – но по праву твой (и наш) – камень света, другой же может получить трон. Кровь нашего дома старше».

Другой момент – встреча с Лутиэн:

To Celegorm said Curufin
apart and low: ‘Now news we win
of Felagund, and now we know 2450
wherefore Thû's creatures prowling go’,
and other whispered counsels spake,
and showed him what answer he should make.
‘Lady,' said Celegorm, ‘thou seest
we go a-hunting roaming beast, 2455
and though our host is great and bold,
'tis ill prepared the wizard's hold
and island fortress to assault.
Deem not our hearts or wills at fault.
Lo! here our chase we now forsake 2460
and home our swiftest road we take,
counsel and aid there to devise
for Beren that in anguish lies.’

«Тихо одному Келегорму сказал Куруфин: «Теперь мы знаем о Фелагунде и почему твари Тху рыщут здесь». И дал он ему шепотом другие советы и подсказал, какой ответ брат должен дать. «Госпожа», - сказал Келегорм, - «ты видишь, что мы здесь охотимся на зверей, и хотя отряд наш силен и отважен, он плохо подготовлен к тому, чтобы атаковать крепость чародея на острове. Но не думай, что мы струсили или отказываемся помочь тебе. Се! Мы прекратим нашу охоту и помчимся домой кратчайшей дорогой, дабы там собрать помощь и измыслить, как спасти Берена».

Итак, мы видим, что в Лэйтиан Келегорм и Куруфин образуют традиционную пару  - «король, не слишком умный, и злой советник, умный и коварный, подбивающий короля на гадости». В примечаниях на полях Лэйтиан Толкин писал: «Куруфин вложил зло в сердце Келегорма», а Кристофер в комментариях отметил, что Куруфин выглядит умнее и злее старшего брата. Отличие от традиционного сюжета здесь состоит в том, что «король» не освобождается от власти «злого советника» и не «исправляется», а очевидно желает и сам действовать именно так, только ему несколько недостает хитрости и он предпочитает прямолинейные способы «вскочить и вздеть обнаженный меч и напомнить о Клятве». Куруфин же ведет «коварные речи», не действуя напрямую, и добивается полного успеха (хотя и временного). Хотя с другой стороны, не могу не отметить странность в опубликованном Сильмариллионе (и в КС 5 тома, откуда взят этот текст) – «речи Келегорма не могли успокоить поднявшегося ропота (когда нарготрондцы узнали о смерти Финрода)». Почему Келегорма? Роль «успокоителя» больше подошла бы Куруфину – раз уж именно он «искусен в речах». Или хотя бы уж было сказано «Келегорма и Куруфина»… Идет ли здесь речь о простой путанице между братьями или Келегорму предоставлена ведущая роль, как старшему, или Толкин просто не заметил некоторой несообразности – неизвестно…

В условиях «монархии» братья не могли править вместе (во всяком случае, официально) – недаром и Тху (Саурон) называет правителем одного Келегорма, опуская Куруфина. Таким образом, Куруфину, как младшему, остается лишь роль «серого кардинала», закулисного советника. Очевидно, ему самому (как отмечает Кристофер в комментариях к Лэйтиан) недоставало авторитета для самостоятельных действий – и он не действует самостоятельно, лишь подзуживая Келегорма. Мучило ли его такое положение или он вполне довольствовался этой ролью, не желая брать власть открыто – неизвестно. Во всяком случае он не пытался (или не мог?) «отодвинуть» Келегорма в сторону. Об их разногласиях также ничего неизвестно, а принимая во внимание то, что оба брата изначально составляли «пару», совместно правящую в Химладе, можно предполагать, что такое положение их вполне устраивало. Также ничего не говорится об их особой дружбе, она выводится только из постоянного упоминания их вдвоем, впрочем, думаю, дружба здесь все же имелась в наличии, нет никаких оснований предполагать, что ее не было.

Однако, продолжим речи о «злом Куруфине». Интересно, что в черновиках «Серых Анналов» гневаться на Ангрода и говорить ему «обидные слова» должен был опять же Куруфин (а не Карантир)! Он же был назван «самым суровым и гневливым из братьев». Однако вскоре эта роль достается Карантиру (малозадействованному в ранних текстах персонажу), хотя и говорится, что у Куруфина был «опасный нрав» (текст «О Маэглине»). В этом же тексте, заметив, что персонаж получился излишне «черным», Толкин вставляет «добрый эпизод» - разговор Куруфина и Эола. Куруфин мог бы убить Эола (а он сильно желал этого, поскольку ему очень не нравилась дружба Эола с гномами и то, что этот эльф сеял недружелюбие к нолдор среди гномов, можно предположить также, что Куруфин хотел отомстить за обиду Арэдэли, которая, как он полагал, была насильно принуждена к браку), и это вполне сошло бы ему с рук, ведь никто бы не узнал об убийстве – и тем не менее, он отпускает Эола, более того, он предостерегает его, предсказывая, что в Гондолине его ждет гибель. Однако, его предупреждение не имеет силы, а открытая им Эолу информация (направление, куда уехали Арэдэли и Маэглина) оказывается роковой -именно это приводит к успеху поисков Эолу, смерти Арэдэли, и косвенным образом – гибели Гондолина. Интересно также, что в Лэйтиан говорится, что у Куруфина были «тонкие губы» - а, как говорит Кристофер в комментариях, эта черта лица обычно принадлежит «злодею».   

Вернемся к Келегорму. Не все «плохие дела» достались на долю Куруфина. Именно Келегорм подстрекает братьев напасть на Дориат и именно его слуги оставляют на смерть детей Диора. Вероятно, Келегорм ненавидел Диора из-за того, что тот был сыном удачливого соперника, забыв при этом, что он же был сыном любимой Лутиэн, а может быть, эта любовь со временем превратилась в черную отраву ненависти, как у Маэглина. Интересное совпадение у этих героев: оба они являются «неудачливыми соперниками» в любви, у обоих соперник - человек и оба стремятся убить сыновей своих любимых.

Отметим так же, что именно Келегорм и Куруфин открыто угрожают Тинголу после его отказа отдать Сильмариль и грозят убить его и разорить его королевство.

Теперь о «смене ролей» Келегорма и Куруфина в Лэйтиан. Всем, читавшим поэму, известно, что там роли братьев в отношении к Лутиэн были другими. Куруфин влюбляется в Лутиэн, а Келегорм стреляет ей в спину при встрече (то же и в Квэнта), и именно за Куруфина Лутиэн собираются выдать замуж. Однако в Квэнта Сильмариллион и далее все меняется: в Лутиэн влюбляется Келегорм, а стреляет ей в спину Куруфин. Можно было бы предположить, что это произошло, когда Келебримбор стал сыном Куруфина… если бы не даты: эта часть КС была написана явно до работы над ВК. Почему произошла такая смена ролей – неясно. Возможно, Толкину показалось, что логичнее говорить о попытках жениться на Лутиэн старшего брата (уж коли они замышляли таким образом устроить военный союз с Тинголом) и поэтому он «влюбляет» в Лутиэн именно Келегорма (хотя с другой стороны, нельзя не отметить, что Келегорм был влюблен в Лутиэн и по некоторым черновикам Лэйтиан). Потом, когда он искал «место» Келебримбору, тот стал сыном Куруфина Искусного. Так что все устроилось наилучшим образом – знаменитый мастер стал сыном самого искусного сына Фэанора. Прозвище «Искусный» все же пригодилось – хотя бы для «передачи генов» наследнику.   
Кстати, любопытно отметить, что в обоих случаях в спину Лутиэн стреляет не тот брат, который в нее влюблен.

Меняется также и произносящий проклятие Берену. В Лэйтиан это Келегорм, в Сильме – Куруфин. Возможно, дело здесь в том, что Куруфин как наиболее пострадавший от рук Берена в схватке больше был склонен проклинать Берена, чем Келегорм (которому осталось только проклясть Хуана).

Любопытно также отметить следующее. В Лэйтиан (как и в Сильме) Лутиэн хватает Куруфин, в то время как Келегорм несется на Берена. В Лэйтиан это «разделение ролей» понятно: именно Куруфин влюблен в Лутиэн, он ее и хватает. В Сильме же приведено другое объяснение – мол, Куруфин был более сильным и умелым наездником, поэтому он схватил Лутиэн, наклонившись с седла. Но почему бы просто не «поменять ролями» братьев, как и в других эпизодах, ведь логичнее было бы, чтобы Келегорм, охотник, был и более умелым наездником? Но нет, здесь братья не меняются. И думаю, что я не слишком ошибусь, если объясню это так: для большей художественной выразительности следовало заставить Хуана выступить именно против своего хозяина (а не против его брата). Поэтому и появляется фраза об «умелом наезднике» Куруфине, а картина схватки не меняется вплоть до ее конца.

49
Ранняя литературная история. Оба этих клинка в ранних текстах являлись клинками «гномьей работы» (хотя с Англахелем все обстояло не так уж просто, но об этом позже). Ангрист, впрочем, остался таким до конца и даже приобрел «именного» мастера – гнома Тэльхара (который у гномов, кажется, занимал место Фэанора – делал все известные артефакты :)). Ну а автором Англахеля стал уже эльф Эол. Ангрист сначала был безымянным клинком «гномьей» работы, но уже с основным своим свойством – резать железо. С Англахелем посложнее. Его прообразом стало аж три клинка! (Я беру здесь информацию из «Легенды о Турамбаре и Фоалокэ» и «Лэ о Детях Хурина»). По «Легенде» нож Белега потерялся в пути, когда он искал плененного Турина, и поэтому им пришлось уносить Турина в оковах, потому что Белег оставил меч на стоянке. Там он разрубил оковы, меч соскользнул, ранил Турина, Турин вскочил и убил Белега. Но Гуртолфин (Гуртанг) – это вовсе не меч Белега, его сковали заново для Турина родотлим (нарготрондцы). По «Лэ» история вышла еще интереснее. У Флиндинга (Гвиндора) при себе был кинжал гномьей работы (!), который мог резать железо (ср. с Ангристом). Но он выскользнул из ножен, Турина пришлось нести в оковах. Но оковы были такие прочные, что просто меч Белега их не брал. Тогда его пришлось заколдовать «на остроту», но колдовство было слишком сильным и «темным», меч соскользнул, ранил Турина и т.д.

И вот что любопытно. То, что Ангрист (точнее, безымянный гномий клинок) сломался в Лэйтиан объясняется его «предательской» сущностью. А «предательская» сущность связана с тем, что его ковали гномы. То же говорится о кинжале Флиндинга. Гномье оружие – темное и опасное, предательское? В ранних текстах – да. Но в поздних вся эта «тьма» исчезает, хотя мечи, сработанные гномами продолжают ломаться – тот же Ангрист, Нарсиль. Но это уже не объясняется «предательством» клинка. Англахель же «предает» своих хозяев – но он уже не гномий, а творение эльфа Эола, и «темная душа кузнеца» живет в этом клинке…

50
Это фильм о благородстве, верности, любви, стойкости, мужестве, самопожертвовании. Все эти качества настолько для меня драгоценны, так часто я ищу их в жизни, истории и искусстве что было бы весьма странно, если бы я прошла мимо этого фильма.

Это даже не «историческая правда». Это «миф о декабристах». В «исторической правде», увы, все было не так радужно, во всяком случае некоторые без всякого физического воздействия «топили» своих товарищей, если не клевеща, то выдавая их с головой.

Но мы говорим о фильме. А там – благородство и самопожертвование. Подумайте сами, зачем этим дворянам, знатным, богатым, достигшим высоких чинов было выступать против царя с требованием конституции? Смешно говорить, что они хотели добиться таким образом власти, как это происходило ранее при дворцовых переворотах, тем более, если они и правда намеревались в случае успеха «уйти от политической жизни». Да и добиваться высокого положения и богатства Волконскому и Трубецкому – тоже смешно. Оно у них было. А не было у них чувства, что они живут в справедливом государстве. И поэтому они восстали. Против несправедливости, против рабства… Вообще, это восстание уникально. Где еще мятежниками, требующими прав и свобод, были сплошь знатные дворяне? Да, представители знати, бывало, поддерживали революции, но чтобы быть основной движущей силой попытки революции, чтобы революционеры почти сплошь были из высшего общества – такого не бывало ни до, ни после… Поэтому это воистину был подвиг. Они были героями.

А потом такими же, если не большими героинями, стали их жены. Подумайте сами: изнеженные барыни и барышни, никогда не занимавшиеся трудом более тяжелым, чем рукоделие, не любящие покидать дом даже ради путешествия на воды в Италию, едут – куда? В Сибирь! Семь тысяч верст по бездорожью… Какие тогда были условия для путешествия – это мрак. Это вам не на поезде ехать и не на самолете лететь. Вполне реальной была смерть в пути, а уж о вреде здоровью и говорить не приходится. И все-таки, они на это пошли. Бросили богатую удобную жизнь, любящих родственников, даже маленьких детей… И пусть мне никто не говорит, что они плохие матери! Верно сказала Волконская: «Мой сын пребывает в счастии, мой муж несчастен. Мое место рядом с мужем». Они ехали к тем, кому они были нужнее.

В фильме – три женские истории. Екатерина Трубецкая, Мария Волконская, Полина Гебль. И каждая из них проявила стойкость и мужество, борясь и с собственной слабостью и с запретами со стороны царя, и с «диктатом» любящих родственников. И у всех в фильме есть «пиковая сцена». У Трубецкой - последний разговор с губернатором: «Велите же нести кандалы!» У Волконской – прощание с маленьким сыном. У Гебль – слова: «Я откажусь от своей родины». После этого начинаешь думать: да мыслимо ли такое благородство, такая сила? Мыслимо, ибо это происходило на самом деле (пусть и не в точности так, но угрозы от царя были совсем нешуточными, да и трудности пути – тоже).

А Николай I! Желающий казаться утонченным и великодушным, но как сквозит через эту показуху мелочная злобная мстительность! «Он ранен, пусть не встает», «Вас, кавалергард, я охотно спасу». Но тут же, когда собеседники, а точнее, допрашиваемые, вовсе не желают каяться, а говорят то, что думают, сразу же прорывается злоба и мелкая подлость! Раненого капитана приказывает заковать так, чтобы тот не мог двигаться, Анненкова грозит сгноить в крепости… Волконский же на такой же приказ смотрит на царя с легкой горькой усмешкой, как бы давая понять «я же говорил» (он только что сказал о том, что хотел бы, чтобы подданные не зависели от царского каприза). А как он пытается остановить жен декабристов! Лишение состояния, дворянства, прав на помощь сопровождающих, записывание будущих детей в крепостные, угроза не пустить обратно в Россию… Право же, его якобы галантность в некоторых эпизодах кажется после этого явно фальшивой. И почему он так рьяно говорит о том, что родные не отвечают за действия «государственных преступников», почему награждает родственников, например Раевского? Великодушие? О, не только… Мне кажется, тут еще есть такой смысл: лишить этих «подлецов» родственной поддержки (трудно играть «на оба лагеря», трудно быть нелояльным к «благодетелю»), отрезать их навсегда от петербургского знатного общества, показать, что они уже «никто», уничтожить их совершенно. Хотя, впрочем, я не могла отделаться от мысли, что это все же намного лучше осуждения по статье «ЧС» («член семьи»), когда жены и дети «политических преступников» шли в лагеря и многие там погибли.  

Еще поразившие меня сцены:

1. Трубецкая уезжает из Петербурга. А вдова Рылеева смотрит на нее с доброй и немного «не от мира сего» улыбкой, как бы говоря: будь счастлива встречей с любимым, пусть живущим в неволе и позоре, но живым, мне же суждена встреча с мужем только на небесах… И уходит в церковь, находя утешение в Боге и молитве за душу мужа.

2. Сцена казни. Жуткая и горькая. Жертвы вызывают восхищения. А палачи - горькую усмешку. Как ни странно, но в сцене казни я смеялась. Еще бы – то веревки короткие, то гнилые… То шпаги плохо подпилили (это уже в сцене гражданской казни, когда шпаги ломали над головой, лишая дворянства). «И повесить-то как следует, не могут». Но, конечно, сцена очень трагична. Как глубоко Рылеев вздыхает воздух, когда выясняется, что казнь откладывается на несколько минут… А лицо его жены, когда она смотрит на остров, о… И отходит потихоньку от реки… Думаю, здесь она, быть может, хотела броситься в воду, покончить с собой, но превозмогла это желание – ради дочери, ради того, чтобы не запятнать себя грехом самоубийства.

Музыка и песня про кавалергарда тоже хороши. «Крест деревянный иль чугунный» – думаю, здесь имелась в виду не только могила (смерть), но еще и добровольное самопожертвование (взойти на крест, принять муки).

В общем, фильм смотреть и пересматривать еще и еще – стоит непременно. Производит огромное впечатление. И воспитывает желание оказаться не хуже. Или попытаться это сделать.

Кстати, пересматривая фильм, я поняла, что (неосознанно!) содрала оттуда одну сцену для своего последнего фанфика! Я имею в виду драку у церкви после венчания Анненкова, когда он вступился за жену, хотя кончилась она куда менее кроваво, чем у меня.    

51
Проза / Крутой путь
« : 16/10/2009, 19:17:15 »
Поскольку фанфик довольно большой, то даю ссылку

http://zhurnal.lib.ru/editors/p/ponedelxnik_j_w/way.shtml

52
Проза / Руны
« : 08/09/2009, 23:03:52 »

Даэрон снова заиграл мелодию-призыв. Они с Лутиэн придумали много таких мелодий: одна говорила «я нашел, что-то интересное, приходи», другая – «я хочу тебе что-то рассказать», третья – «я соскучился». И если менестрель наигрывал мелодии на флейте, то дочь владыки напевала их. Лутиэн не любила Менегрота – хоть и прекрасны были величественные чертоги Тингола – все же не могли они заменить шелестящую крону и звездное небо над головой. Эльдар – не наугрим, не любят они жить под каменными сводами и в каменных стенах – пусть даже украшены они непревзойденной резьбой. Поэтому чаще Лутиэн не сидела в собственных покоях во дворце, а гуляла по Дориату – одна или с Даэроном и другими эльфами. Опасности здесь не было никакой – хищные звери и ядовитые змеи, зачарованные владычицей Мэлиан, не смели нападать на эльфов. И никто не мог найти Лутиэн в этом зеленом шелестящем царстве, если она не хотела того – никто, кроме ее матери, мудрой майи Мэлиан.

Даэрон вновь поднес флейту к губам. «Приди же, приди, подруга!» - пела флейта. «Приди же, я хочу видеть тебя!» Иногда Лутиэн как будто дразнила своего верного друга – Даэрон знал, что она прекрасно слышит призыв, но медлит ответить на него.

Вот, наконец-то! – занавес из ветвей на противоположной стороне поляны качнулся и оттуда шагнула Лутиэн – в серебристом платье, перехваченном пояском из серебра и хрусталя, в ореоле распущенных черных волос. Засмеявшись как серебряный колокольчик, она присела рядом с Даэроном прямо на мягкую траву.

- Не сердись, не сердись на меня, мой добрый друг! Я давно услышала тебя, но была слишком далеко, а по дороге столько всего случилось – пришлось подобрать птенца, выпавшего из гнезда, и вызволять ежика из ямы, и исцелить надломленную ветку. Ты же знаешь – я не могу пройти мимо того, кто нуждается в помощи!

- Разве я могу сердиться на тебя за это? Нет никого добрее и благороднее, чем ты!

- Не надо так меня расхваливать, а то я слишком загоржусь!

- Все похвалы малы для тебя, Лутиэн! Ты…

- Ладно, ладно! – Лутиэн замахала руками. – Дай тебе волю – ты будешь говорить только обо мне до самого вечера! О чем же ты хотел мне рассказать?

- О, для этого надо немного прогуляться! Пойдем к реке, к глиняному обрыву.

И они отправились к Эсгалдуину, к тому месту, где эльфы брали глину для повседневных кувшинов и плошек. Заинтересованная Лутиэн все пыталась узнать, зачем им нужен глиняный обрыв: «Ты хочешь вылепить новую чашку? Или ты разбил свой кувшин для умывания?» На все предположения Даэрон только таинственно улыбался.

Наконец, они оказались у реки, в том месте, где берег круто обрывался вниз. Сейчас там никого не было – видно, мастерам-гончарам не нужна была пока глина. Даэрон подошел к самой воде и набрал немного мокрой глины, а потом принялся лепить из нее что-то вроде дощечки. Затем он вытащил кинжал и начертил на мягкой поверхности несколько линий и точек. Лутиэн вопросительно на него посмотрела.

- Я назвал это «руна».

- Что такое «руна»?

- Руна – это то, что я нарисовал. – В глазах Даэрона прыгали насмешливые искорки.

- Ну, хватит, Даэрон! Не смейся надо мной, о великий мудрец и советник! Объясни толком, что это такое и для чего нужно.

- Вот, смотри дальше, - и он нарисовал еще пять странных картинок или рун. – Вот это руна «л», а дальше «у», «т», «и», «э», «н». А все вместе…

- «Л», «у», «т», «и», «э», «н» - повторила его спутница. – Лутиэн! Да это же мое имя!

- Именно так. Всего я придумал шестьдесят рун – и ими можно нарисовать любое имя или вообще слово. Целую фразу, рассказ! Я назвал это «писать».

- Писать… - задумчиво повторила Лутиэн. – Но зачем это нужно?

- Подумай сама. Вот я сижу и жду тебя, а меня срочно вызывают на совет. А я оставляю тебе такую запись: «Я ушел на совет. Вернусь через два часа». И ты знаешь, где я!

- Да, да! Ты пришел сюда, вылепил дощечку, на-писал, отнес на место… Так весь совет пройдет!

- Ну… да, - нахмурился Даэрон. - Я еще не придумал толком, какой материал использовать для письма. Глина хороша, но слишком громоздка, да и грязная. Можно высекать письмена на камне, как узоры – но это требует много времени. Можно взять большой древесный лист и выцарапать на нем – но он быстро порвется… Или ткань… Послушай, ведь руны можно и вышить!

- О, я не сомневаюсь, что или ты, или кто другой придумает материал, на котором удобно «писать руны»… Но все-таки – зачем? Не проще ли просто сказать самому?

- Можно взять много-много дощечек, или камней, или ткани и записать наши песни, наши знания…

- Песню лучше напеть – иначе ты будешь знать только слова. А знания – не легче ли прийти к мастеру? Он не только расскажет, но и покажет, что надо делать, и научит тебя…

- А вдруг… мастера уже не будет?

- Не будет? Куда же он пропадет?

- Уйдет или… умрет.

- Умрет? Как может кто-то сейчас умереть? Давно уже нет Черного Всадника, и слуги его разбежались и попрятались в норы.

Даэрон досадливо бросил кинжал на землю.

- Послушать тебя – так мои руны никому и не нужны!

- Не сердись на меня, мудрый советник Даэрон! Ты уже кому-нибудь рассказывал про свою выдумку?

- Никому. Ни король Элу, ни Саэрос еще ничего не знают. Ты – первая, кому я рассказал.

- Что же – расскажи им, и посмотрим, что они скажут. Твои руны обязательно кому-то пригодятся. 

- А хочешь… я пойду к серебряных дел мастеру и он сделает тебе заколку для плаща с твоим именем? Ведь это красиво… А если позволишь – я и себе сделаю такую же.

- Ах, ты хочешь поймать меня, мастер Даэрон? Ты поймаешь мое имя и приколешь к своему плечу?

Губы Лутиэн смеялись, но глаза были серьезными: «Я знаю о твоей любви, Даэрон. Ты – мой друг, и я люблю тебя, как друга. Но я не стремлюсь к браку с тобой». И глаза Даэрона отвечали: «Я знаю это,  прекраснейшая и благороднейшая из эльдар, Лутиэн, дочь Тингола и Мэлиан. Но я знаю и то, что сердце твое свободно. Я подожду».

Но вот Лутиэн тряхнула головой и крикнув: «Сначала поймай меня, менестрель!» помчалась обратно к чернеющей кромке леса. Даэрон, забыв о кинжале, ринулся за ней. Быстро бежал он, но не смог догнать ее – ибо никто не мог догнать Лутиэн, дочь Элу Тингола и майи Мэлиан, если она того не хотела…     

56
Проза / Гоп-стоп. Юмор.
« : 26/08/2009, 21:32:45 »
В ворота постучали. Финрод, только что отложивший в сторону любимую книгу («Мужчина и женщина» в роскошном золотообрезном издании) и уже облачившийся перед сном в ночную сорочку и любимый колпак (чтобы голову не надуло), быстро накинул домашний халат и, вздыхая, поплелся открывать. По врожденной интеллигентности он никак не мог оставить гостей за порогом, даже если они приперлись в два часа ночи. Собственноручно приоткрыв врата Нарготронда, он узрел два знакомых лица, которых предпочел бы никогда не видеть. Первое лицо сказало:

- Здорово, Финя, братан! Давно не виделись! – и сразу же полезло обниматься. Еле выпутавшись из объятий пылкого Келегорма (а именно ему принадлежала вышеупомянутая часть тела) и отдышавшись, Финрод увидел Куруфина, который приняв самый жалостный вид, заныл:

- Сами мы не местные, дайте водички, а то так есть хочется, что переночевать негде …

-Э-э-э, так ведь и я не местный. Не абориген, как и вы, - уточнил Финрод, который из-за своих ученых занятий приобрел некоторую занудность.

- Чаво? Курво, он нас оскорбляет! – вспыльчивый Келегорм уже схватил за грудки побледневшего Финрода.

- Аборигены – это и означает «местный народ», - сказал более образованный Куруфин. –Так что можешь его отпустить.

- Откуда мне знать? – возмутился Келегорм. –Мы гимназиев не кончали!

Келегорм действительно не учился в гимназии. Он окончил Пажеский корпус имени Е.И.В. Манвэ Сулимо.

За спинами любимых родичей маячили дружинники с копьями. Поняв по их серьезным лицам, что если он не пустит незваных гостей, то они войдут сами, вынеся при этом пол-Нарготронда, Финрод, зевая, отворил обе створки.

Едва разместив новоприбывших (братьев он устроил в собственных покоях, а остальных – в обширной пещере, раньше служившей кладовкой), Финрод поплелся спать в комнату Ородрета.

На следующий день, нацепив корону и приняв самый грозный вид (впрочем, он все равно бледно выглядел на фоне Келегорма, из которого можно было выкроить двух Финродов), король повел гостей на осмотр города. Гости одобрительно хмыкали, по-хозяйски щупая ковры и пробуя на зуб золотые подсвечники. Келегорм еще успевал игриво подмигивать хорошеньким эльфийкам, попадавшимся навстречу. Эльфийки хихикали и закрывались рукавом. Последним пунктам экскурсии был тронный зал, оглядев который, Келегорм милостиво заметил:
 
- Ладно, ничё пещерка, жить можно, - и, натянув оробевшему Финроду корону на нос, уселся прямо на трон.

Трон был рассчитан на субтильного Финрода и мощные телеса третьего феаноринга не вмещал. Келегорм попытался устроиться поудобнее. Трон затрещал. Келегорм с сожалением заметил:

- Маловат. 

-А мне? Я вообще тебя умнее! – завопил Куруфин, мгновенно уразумев, что ему лично трон теперь точно не светит.

-А чего тебе? Советником будешь, младшенький, для этого как раз ум и нужен. И хватит с тебя. Будешь у трона сидеть – я тут велю скамеечку поставить…

Задумавшись (что было для него делом непривычным), Келегорм родил еще одну мысль:

-А вообще, может, еще парочку наших вызвать, для поддержки? Морьо тоже свои владения потерял…

-Да нет, не стоит. И так трон тесноват, - сказал Куруфин, с вожделением поглядывая на вышеупомянутый предмет.

Финрод изумленно молчал, поправляя корону. Наконец, он подскочил к трону и завопил отчаянным фальцетом:

- Позвольте! Вы не имеете права! А я? Вообще-то, это мое королевство! И трон мой!

- Было ваше, стало  наше. Усек? – Келегорм, как всегда, не отличался вежливостью.

-Мы старше, умнее и воюем лучше. Все так говорят и все нас поддержат, - добавил Куруфин, знавший еще одно умное слово – «легитимность». 

- Кто – все? – пискнул Финрод.

- Все. А кто будет сомневаться – вот, - и Келегорм поднес к носу вновь побледневшего Финрода кулак. Кулак был большой. Финрод предпочел не сомневаться.

- Ну, хорошо. Раз вы лучше воюете, дозволяю вам остаться здесь и заняться … э-э-э… охраной границ, - попытался сохранить остатки былого достоинства Финрод.

- Займемся охраной, не волнуйся. Мы своего никому не отдаем, – и Келегорм хлопнул Финрода по спине так, что тот чуть не упал.

– А ты что-то бледный у нас, чуть с ног не падаешь… - сочувственно произнес Куруфин. - Тяжело, наверное, править? Может, тебе лучше взять отпуск, отправиться куда-нибудь на отдых…

-Ага, в Ангбанд за Сильмарилем. Как раз отдохнешь в курортном подземелье у Моргота, - заржал Келегорм, которому очень понравилась собственная шутка. Развеселившись, он принялся напевать: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…» Тем временем Куруфин, кривя в хитрой улыбке тонкие губы, строил планы как бы выдернуть трон из-под седалища старшего братца… На Финрода они больше внимания не обращали.

***

А послушный Финрод отправился в Ангбанд за Сильмарилем. Меся осеннюю грязь рядом с Береном, а затем сидя в курортном подземелье Саурона, он вздыхал и думал: «А может быть, именно в этом и есть великая сермяжная правда и высокое предназначение нолдорского интеллигента…» 

58
Сразу предупреждаю - поединков с Морготом (где Финголфин обычно мелкий и спиной) - не предлагать!


60
Проза / Исцеление вражды
« : 17/08/2009, 21:42:39 »
Исцеление вражды


 -Турукано! Турукано! Атаринья!

Он оборачивается в ужасе, ибо в крике звенит отчаяние. Предательский лед трещит. Черная трещина змеится под ногами его жены и дочери. Не удержавшись, они падают в воду. Некогда искать веревку, течение может утянуть их под лед. Ульмо, Владыка! Нет, Валар покинули их, зов о помощи будет напрасен и он сжимает губы. Скорее в воду! Ледяная черная жидкость обнимает его, тащит на дно. Он борется, захлебываясь. Выныривает. Жена подталкивает к нему Итариллэ. Да, правильно, двоих сразу ему не вытащить. Дочь слабыми руками цепляется за его шею. На берегу уже кто-то нашел веревку, вот он ловит ее, оборачиваясь к Эленвэ, желая удостовериться, что и она поймала спасительную нить… Но как будто чья-то злая воля в этот самый миг обрушивает в воду ледяной торос, что стоял на краю полыньи… Миг -  и на черной поверхности воды остается лишь ледяное крошево. Эленвэ исчезла. Руки его слабеют, разжимаясь от холода и нежелания жить… Если бы не тихий плач дочери, он не стал бы бороться с жестоким морем… Но она должна спастись, хотя бы она! С трудом он карабкается на край льдины, кто-то принимает у него Итариллэ. «Ме-е-ельдэ!» - его отчаянный крик несется над проклятым Хэлькараксэ…

- Турьо, Турьо, проснись! – над ним склоняется озабоченное лицо Финдарато – вчера они так долго проговорили у него в шатре, что друг не стал уходить к себе, а устроился на отдых тут же. 

- Ты кричал во сне. Опять? – участливо спрашивает Финдарато. Да, он знает, что эти сны снятся его другу почти каждую ночь. Турукано не может забыть тот ужасный день, и отчаяние пополам с ненавистью все больше заполняют его сердце. 

- Да, - Турукано сжал кулаки. – Будь он проклят! Будь проклят весь его род!

- Не достаточно ли нам проклятий?

- Нет. Не достаточно. Один уже заплатил за предательство – теперь очередь за его сыновьями. Я не успокоюсь, пока все они не умрут!

Финдарато горько вздохнул, отворачиваясь. Он видел, как ненависть переполняет его друга, грозя перелиться через край в каком-нибудь безрассудном и злом деянии, и не мог ничего поделать. Говорить о милосердии, о том, что новое братоубийство лишь усугубит проклятие, нависшее над ними? Но Турукано глух к таким доводам, да и может ответить, что легко говорить тому, чья возлюбленная осталась в безопасном Валиноре. Амариэ, Амариэ, ванимельдэ! Как хорошо, что ты не ушла за мной! Пусть ничто не омрачит твоей жизни в Благословенном Краю среди ясных ваниар, коим неведомы раздоры! Но как же тяжела разлука, быть может, вечная…

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Финдарато откинул полог шатра, желая насладиться светом чудесного золотого светила, что так напоминал сияние Лаурэлин… Но выглянув наружу, он горестно ахнул – свет затмили черные тучи и клубы дыма, принесенные северным ветром. Они не были похожи на обычные дождевые облака, нет, слишком плотной и душной была наползающая мгла, слишком хорошо чувствовалась за ней чья-то злобная воля.

- Моринготто! Несомненно, это он…

- Что такое? – сзади неслышно подошел Турукано. – Кровь и Тьма! Какие еще горести ждут нас впереди?

- Вот наш единственный истинный враг, Турьо…

Турукано промолчал. И в глазах его Финдарато увидел лишь наползающую мглу ненависти.

***

Не успели друзья даже позавтракать, как к ним подлетел запыхавшийся королевский слуга. Даже не поздоровавшись, он осведомился, не видели ли они лорда Финдэкано? Друзья переглянулись.

- Нет, - ответили они одновременно. – А что случилось? – добавил Турукано.

- Сегодня рано утром король призвал его к себе, но никто не может его найти. В его шатре никого нет, и говорят, исчезли некоторые его вещи… Что же, в таком случае, мне велено позвать вас обоих к королю. 

Братья, не мешкая, отправились к королевскому шатру. Там уже собрались все их родичи, обеспокоенные новой бедой. Мгла, скрывшая золотое светило, также не добавила никому радости.

Тревожен был лик государя Нолофинвэ, когда он оглядел собравшихся родичей. Он сразу же обратился к младшему сыну.

- Турукано, вы больше не встречались с братом? Быть может… вы снова повздорили?

- И я его убил в пылу ссоры, а тело спрятал? – Турукано мрачно усмехнулся. – Нет, мы не виделись больше, и целый вечер просидели с Финдарато у меня в палатке.

- Ангарато? Айканаро? – Нолофинвэ посмотрел на младших детей Арафинвэ. Все знали, что они крепче других, кроме разве что Майтимо, дружили с Финдэкано и часто были посвящены в его замыслы. Но золотоволосые братья лишь недоуменно переглянулись.

- Нет, мы ничего не знаем. Увы, он не пришел к нам со своей тревогой… Может быть, ему казалось, что здесь его окружают одни враги. 

- Если мы ему враги… то кто же друзья? – воскликнул Турукано. – Может, он ушел в Южный Лагерь? А что если… он будет сражаться на их стороне? Ведь именно так он сделал в Альквалондэ…

- Не верю, - твердо ответил Нолофинвэ. – Он мог вступить в братоубийственную схватку, не зная ее причины, полагая, что тэлери силой преграждают нам путь. Но сражаться против собственной семьи? Нет, не бывало и никогда не будет среди эльдар таких предателей! И меньше всего я верю в предательство Финдэкано. Он верен дружбе и родству.

- Вот именно, - мрачно подтвердил Турукано. – И мы не знаем, что он выберет – дружбу или родство.

- Что же, раз никто из никто не ведает, куда отправился Финдэкано, - подытожил Нолофинвэ, - я разошлю разведчиков – пусть ищут его следы. Пошлю я и гонца в Южный Лагерь – может, они что-то знают. И в любом случае, пока мы не будем выступать войной  ни на Моринготто …ни на род Фэанаро. Сначала нужно найти Финдэкано.

- И вот что скажу я вам, херунолдор*, - вступил в разговор молчавший доселе Финдарато. - Не верю я, что Единому угодна ненависть к родичам – пусть даже ненависть справедливая. И не надо спешить. Мне кажется… мне кажется, Финдэкано ушел искать решение и его деяние принесет благо всем нам. Валар не покинули нас окончательно – чудесные новые светила – доказательства тому. Это – наша новая надежда.

- Если их не поглотит Моринготто, - горько ответил Турукано.

***

После пропажи Финдэкано его младший брат не мог найти себе места. Клубы дыма, затмившие солнце, легли на чистые воды озера Митрим и осквернили его. Плотный покров мглы почти не пропускал света, будто вновь воцарилась ночь, как после гибели Дерев. И такая же мгла окутывала душу Турукано. Каждую ночь снился ему все тот же сон про гибель Эленвэ и сон этот становился все ужаснее, обрастая фантастическими деталями – теперь он видел Фэанаро и его сыновей, которые, стоя на крае льдины, весело смеялись над их мучениями. Они не только не желали протянуть ему руку помощи – нет, они нарочно крошили лед, так что полынья все ширилась и он не мог выбраться на берег, и тонул, захлебываясь, вместе с дочерью. И что хуже всего – он видел вместе с ними и Финдэкано, который отворачивался, не желая ему помочь. И все время звучал у него в ушах отчаянный зов жены: «Турукано!»

После этих снов какая-то сила тянула его к озеру, хотя другие перестали ходить туда, избегая ядовитого пара. Он сидел на берегу, и с каждым глотком темного горького воздуха ненависть переполняла его сердце. В голове звенел голос, как будто бы его собственный и в то же время чужой: «Убить, убить, убить…» «Кого убить?», - спрашивал он себя. «Ты прекрасно знаешь кого – их, сыновей Фэанаро, предателей, врагов. Они смеялись, сжигая корабли. Они смеются, узнав о ваших мучениях во Льдах, о гибели ваших близких. Они ненавидят вас. Надо уничтожить их. Пока они не напали первыми. Нанести первый удар. Это будет только справедливо. Это справедливая месть. Никто не осудит тебя.» «Но что я могу сделать один?» «Подожди немного. Финдэкано не вернется. Отец будет в отчаянии. И тогда надо будет указать на настоящих врагов. И повести войско. Убить, убить, убить их всех…»

Турукано стал мрачен и избегал всех. Однажды он даже накричал на Финдарато и прогнал его, когда друг пытался его расспросить. Он не виделся с дочерью. Отца он бы не посмел ослушаться, но, к счастью, король не призывал его.

Так, в душной мгле, прошло семь дней. На восьмой день, выглянув из палатки, Турукано заметил, что мгла поредела, и свежий западный ветер гонит обрывки туч. Вот проглянуло и солнце!  И тут грянул многоголосый крик: «Орел! Орел Манвэ летит! Он летит сюда!»   

И правда, подняв глаза к небу, Турукано увидел орла, который кружил над лагерем, снижаясь. Вот уже стало видно, что это воистину гигантская птица – таких больших орлов эльдар не видели даже в Валиноре – размах его крыльев был не меньше тридцати фатомов. Приглядевшись, он увидел на спине его две фигурки – кто это? Неужели посланцы Западных Владык? Он поспешил к орлу, который уже приземлился в центре лагеря, на свободной площадке, где обычно проводились собрания.

Турукано ожидал увидеть кого угодно – вплоть до самого Владыки Манвэ – но только не тех двоих, которых принес орел. Одним из них был Финдэкано! А второй… Второй то ли спал так крепко, что его не могли разбудить никакие крики, то ли был без сознания…Он был завернут в запятнанный кровью плащ, так что лица его не было видно, только свешивались несколько прядей грязных и спутанных волос неопределенного цвета. Финдэкано кричал, призывая целителей и прося принять у него раненого. Наконец, его спутника спустили вниз и унесли на носилках. Сам Финдэкано тоже спустился с орла, что-то тихо сказав ему. Орел, не говоря ни слова, снова взлетел и вскоре растаял в вышине.

Турукано не стал подходить к брату, которого уже окружили прочие родичи во главе с отцом. Наоборот, он отступил в толпу, ибо внезапное происшествие спутало ставшие привычные за последнее время мысли. Хотя с уходом вражеской мглы в голове у него прояснилось, и зов ненависти и мести стал заметно глуше, все же он никуда не ушел. Что же, вскоре он все узнает…

И правда, очень скоро его позвали в королевский шатер – вести Финдэкано надлежало услышать всем вождям нолдор. Нолофинвэ упрекнул сына за тайное исчезновение, которое принесло всем немало тревоги и горя, но упреки эти не были суровы – слишком король был рад возвращению Финдэкано живым и невредимым. Затем он попросил его рассказать, как ему удалось спасти Нэльяфинвэ. Турукано не смог сдержать удивленного возгласа – так вот кто этот раненый! Остальные, похоже, уже знали эту новость. Финдэкано начал свой рассказ…

Ничего более удивительного эльдар никогда не слышали. Подвиги Великого Похода казались ничтожными по сравнению с этим доблестным деянием, которое, казалось, могло быть под силу только божественному Вале. Одному бросить вызов могущественнейшему из жителей Эа! Получить помощь от орла Манвэ, когда уже все нолдор считали себя навеки лишенными какой-либо подмоги со стороны Валар! Решиться отрубить руку и тем спасти родича от смерти! В лицах присутствующих изумление мешалось с радостью, особенно ясным казалось лицо Финдарато.

- Это знак, эльдар! – воскликнул он, едва Финдэкано закончил рассказ. – Знак надежды и чудо, что поможет нам преодолеть раздор и примирить нас!

- Примирить? – мрачно промолвил Турукано. – Да, хорошо, что ты, брат, привел преступника на суд. Возможно, справедливое отмщение и примирит нас.

- Что? – Финдэкано смотрел на брата с нескрываемым удивлением. – Ты что же… думаешь, что я просил Торондора лететь сюда, чтобы кто-то мог убить Майтимо? Да хорошо ли ты меня слышал? Тех мучений, что перенес он в Ангамандо достаточно, чтобы утолить самую мстительную ненависть и неужели я спасал его там, чтобы ты мог убить его здесь? Да если бы я думал так – я бы полетел в Южный Лагерь!

Турукано обвел взглядом остальных. Все смотрели на него с осуждением, а в лице Финдарато читались горечь и скорбь.

- Воистину, - твердо проговорил Нолофинвэ, - надлежит нам сразу же решить, что делать с Нельяфинвэ. Думаю я, что незачем говорить о мести едва живому раненому – мы не можем уподобляться Моринготто, который любит издеваться над беспомощными. Да и прав Финдэкано – Нельяфинвэ перенес уже достаточно мук. Думаю, следует позаботиться о нем как можно лучше и попытаться исцелить – а тем временем сообщить другим сыновьям Фэанаро о спасенном брате. Что делать дальше – покажет время. Все ли согласны с таким решением?   

Финдэкано и дети Арафинвэ с готовностью согласились. Теперь уже Турукано остался в меньшинстве.

- Что же, - выдавил он, - я не мятежник и подчинюсь решению короля. Делайте что хотите, лечите этого предателя – чтобы он снова смог предать вас!


Страницы: 1 2 [3] 4 5 ... 7