Даэрон снова заиграл мелодию-призыв. Они с Лутиэн придумали много таких мелодий: одна говорила «я нашел, что-то интересное, приходи», другая – «я хочу тебе что-то рассказать», третья – «я соскучился». И если менестрель наигрывал мелодии на флейте, то дочь владыки напевала их. Лутиэн не любила Менегрота – хоть и прекрасны были величественные чертоги Тингола – все же не могли они заменить шелестящую крону и звездное небо над головой. Эльдар – не наугрим, не любят они жить под каменными сводами и в каменных стенах – пусть даже украшены они непревзойденной резьбой. Поэтому чаще Лутиэн не сидела в собственных покоях во дворце, а гуляла по Дориату – одна или с Даэроном и другими эльфами. Опасности здесь не было никакой – хищные звери и ядовитые змеи, зачарованные владычицей Мэлиан, не смели нападать на эльфов. И никто не мог найти Лутиэн в этом зеленом шелестящем царстве, если она не хотела того – никто, кроме ее матери, мудрой майи Мэлиан.
Даэрон вновь поднес флейту к губам. «Приди же, приди, подруга!» - пела флейта. «Приди же, я хочу видеть тебя!» Иногда Лутиэн как будто дразнила своего верного друга – Даэрон знал, что она прекрасно слышит призыв, но медлит ответить на него.
Вот, наконец-то! – занавес из ветвей на противоположной стороне поляны качнулся и оттуда шагнула Лутиэн – в серебристом платье, перехваченном пояском из серебра и хрусталя, в ореоле распущенных черных волос. Засмеявшись как серебряный колокольчик, она присела рядом с Даэроном прямо на мягкую траву.
- Не сердись, не сердись на меня, мой добрый друг! Я давно услышала тебя, но была слишком далеко, а по дороге столько всего случилось – пришлось подобрать птенца, выпавшего из гнезда, и вызволять ежика из ямы, и исцелить надломленную ветку. Ты же знаешь – я не могу пройти мимо того, кто нуждается в помощи!
- Разве я могу сердиться на тебя за это? Нет никого добрее и благороднее, чем ты!
- Не надо так меня расхваливать, а то я слишком загоржусь!
- Все похвалы малы для тебя, Лутиэн! Ты…
- Ладно, ладно! – Лутиэн замахала руками. – Дай тебе волю – ты будешь говорить только обо мне до самого вечера! О чем же ты хотел мне рассказать?
- О, для этого надо немного прогуляться! Пойдем к реке, к глиняному обрыву.
И они отправились к Эсгалдуину, к тому месту, где эльфы брали глину для повседневных кувшинов и плошек. Заинтересованная Лутиэн все пыталась узнать, зачем им нужен глиняный обрыв: «Ты хочешь вылепить новую чашку? Или ты разбил свой кувшин для умывания?» На все предположения Даэрон только таинственно улыбался.
Наконец, они оказались у реки, в том месте, где берег круто обрывался вниз. Сейчас там никого не было – видно, мастерам-гончарам не нужна была пока глина. Даэрон подошел к самой воде и набрал немного мокрой глины, а потом принялся лепить из нее что-то вроде дощечки. Затем он вытащил кинжал и начертил на мягкой поверхности несколько линий и точек. Лутиэн вопросительно на него посмотрела.
- Я назвал это «руна».
- Что такое «руна»?
- Руна – это то, что я нарисовал. – В глазах Даэрона прыгали насмешливые искорки.
- Ну, хватит, Даэрон! Не смейся надо мной, о великий мудрец и советник! Объясни толком, что это такое и для чего нужно.
- Вот, смотри дальше, - и он нарисовал еще пять странных картинок или рун. – Вот это руна «л», а дальше «у», «т», «и», «э», «н». А все вместе…
- «Л», «у», «т», «и», «э», «н» - повторила его спутница. – Лутиэн! Да это же мое имя!
- Именно так. Всего я придумал шестьдесят рун – и ими можно нарисовать любое имя или вообще слово. Целую фразу, рассказ! Я назвал это «писать».
- Писать… - задумчиво повторила Лутиэн. – Но зачем это нужно?
- Подумай сама. Вот я сижу и жду тебя, а меня срочно вызывают на совет. А я оставляю тебе такую запись: «Я ушел на совет. Вернусь через два часа». И ты знаешь, где я!
- Да, да! Ты пришел сюда, вылепил дощечку, на-писал, отнес на место… Так весь совет пройдет!
- Ну… да, - нахмурился Даэрон. - Я еще не придумал толком, какой материал использовать для письма. Глина хороша, но слишком громоздка, да и грязная. Можно высекать письмена на камне, как узоры – но это требует много времени. Можно взять большой древесный лист и выцарапать на нем – но он быстро порвется… Или ткань… Послушай, ведь руны можно и вышить!
- О, я не сомневаюсь, что или ты, или кто другой придумает материал, на котором удобно «писать руны»… Но все-таки – зачем? Не проще ли просто сказать самому?
- Можно взять много-много дощечек, или камней, или ткани и записать наши песни, наши знания…
- Песню лучше напеть – иначе ты будешь знать только слова. А знания – не легче ли прийти к мастеру? Он не только расскажет, но и покажет, что надо делать, и научит тебя…
- А вдруг… мастера уже не будет?
- Не будет? Куда же он пропадет?
- Уйдет или… умрет.
- Умрет? Как может кто-то сейчас умереть? Давно уже нет Черного Всадника, и слуги его разбежались и попрятались в норы.
Даэрон досадливо бросил кинжал на землю.
- Послушать тебя – так мои руны никому и не нужны!
- Не сердись на меня, мудрый советник Даэрон! Ты уже кому-нибудь рассказывал про свою выдумку?
- Никому. Ни король Элу, ни Саэрос еще ничего не знают. Ты – первая, кому я рассказал.
- Что же – расскажи им, и посмотрим, что они скажут. Твои руны обязательно кому-то пригодятся.
- А хочешь… я пойду к серебряных дел мастеру и он сделает тебе заколку для плаща с твоим именем? Ведь это красиво… А если позволишь – я и себе сделаю такую же.
- Ах, ты хочешь поймать меня, мастер Даэрон? Ты поймаешь мое имя и приколешь к своему плечу?
Губы Лутиэн смеялись, но глаза были серьезными: «Я знаю о твоей любви, Даэрон. Ты – мой друг, и я люблю тебя, как друга. Но я не стремлюсь к браку с тобой». И глаза Даэрона отвечали: «Я знаю это, прекраснейшая и благороднейшая из эльдар, Лутиэн, дочь Тингола и Мэлиан. Но я знаю и то, что сердце твое свободно. Я подожду».
Но вот Лутиэн тряхнула головой и крикнув: «Сначала поймай меня, менестрель!» помчалась обратно к чернеющей кромке леса. Даэрон, забыв о кинжале, ринулся за ней. Быстро бежал он, но не смог догнать ее – ибо никто не мог догнать Лутиэн, дочь Элу Тингола и майи Мэлиан, если она того не хотела…
