Представляется интересным поразмыслить над небольшим эпизодом из «Шибболета Феанора» с прядью волос Галадриэли:
«It was golden like the hair of her father and her foremother Indis, but richer and more radiant, for its gold was touched by some memory of the star-like silver of her mother; and the Eldar said that the light of the Two Trees, Laurelin and Telperion, had been snared in her tresses. Many thought that this saying first gave to Feanor the thought of imprisoning and blending the light of the Trees that later took shape in his hands as the Silmarils. For Feanor beheld the hair of Galadriel with wonder and delight. He begged three times for a tress, but Galadriel would not give him even one hair. These two kinsfolk, the greatest of the Eldar of Valinor, were unfriends for ever».
«Они были золотыми, как волосы ее отца и его матери Индис, но гуще и более сияющими, ибо их золото чем-то напоминало подобное звёздам серебро волос её матери; и эльдар говорили, что её локоны уловили свет двух Древ, Лаурелина и Тельпериона. Многие думали, что эти слова впервые навели Феанора на мысль заключить и смешать свет Древ, что он позже воплотил в сильмариллах. Так как Феанор смотрел на волосы Галадриэли с изумлением и восхищением. Он трижды настоятельно просил у неё локон, но Галадриэль не дала ему даже волоска. Эти два родича, величайшие из эльдар Валинора, всегда были недругами.»
Судя по всему, это происходит до создания сильмариллов.
С другой стороны, отказ Галадриэли объясняется её негативным отношением к Феанору – а это отношение связано с тем, что она в нём «ощущала тьму, которую ненавидела и боялась, хотя она не ощущала, что тень того же зла пала на сердца всех нолдор и на её собственное» («In him she perceived a darkness that she hated and feared, though she did not perceive that the shadow of the same evil had fallen upon the minds of all the Noldor, and upon her own») . Разумеется, тень могла пасть на сердца всех нолдор только после освобождения Мелькора (от него, собственно, и должно было исходить зло, о тени которого говорится). То, что Галадриэль, рождённая в 1362 году, всегда была недругом Феанора - хотя она «судила с милосердием и пониманием и никому не отказывала в расположении, кроме Феанора» (« judged them with mercy and understanding, and she withheld her good will from none save only Feanor»), скорей всего, говорит о том, что во времена блаженства Валинора они практически не встречались. Это не кажется странным, если вспомнить, что Феанор часто путешествует, а Финарфин (и, вероятно, его дети в юности) много времени проводит среди телери, в Альквалонде.
Феанора часто называют гордым – и не то чтобы несправедливо – в этом же эпизоде мы видим иное. Поражённый красотой волос Галадриэли, он настоятельно просит дочь сводного брата подарить ему локон. Галадриэль отказывает, и даже если прежде Феанор не знал, как она к нему относится, теперь он не может не видеть этого. Тем не менее он не возмущается (по крайней мере, внешне), а вновь обращается с той же просьбой, но она не хочет дать и волоска. И вновь - просьба к Галадриэли, которая так явно отвергает его, более того, ненавидит и боится – причём для Феанора такое неприятие должно выглядеть необоснованным, беспричинным (а на самом деле было либо предубеждением – так как Галадриэль увидела тень лишь в нём, но не в остальных – либо, возможно, неким предвиденьем).
Даже если бы после третьего отказа Феанор возмутился, это было бы более чем естественно – так как в данном случае именно действия Галадриэли выглядят высокомерными. Однако никакого явного возмущения и ссоры наверняка не было: эпизод с этой троекратной просьбой очень краток, но выглядит законченным; ничего не сказано о том, что после этого начался или обострился раздор между Феанором и Галадриэлью – лишь о том, что недругами они были всегда. Так что Феанор, несмотря на упорное стремление добиваться своих целей, наконец отказывается от своего желания получить хотя бы прядь её волос…
Вновь подчеркну – как видно, всё это происходит уже после освобождения Мелькора.
Теперь можно сопоставить эту просьбу и другую – спустя три Эпохи:
"There is nothing, Lady Galadriel," said Gimli, bowing low and stammering. "Nothing, unless it might be - unless it is permitted to ask, nay, to name a single strand of your hair, which surpasses the gold of the earth as the stars surpass the gems of the mine. I do not ask for such a gift. But you commanded me to name my desire."
The Elves stirred and murmured with astonishment, and Celeborn gazed at the Dwarf in wonder, but the Lady smiled. "It is said that the skill of the Dwarves is in their hands rather than in their tongues ' she said; "yet that is not true of Gimli. For none have ever made to me a request so bold and yet so courteous. And how shall I refuse, since I commanded him to speak? But tell me, what would you do with such a gift? '
"Treasure it, Lady," he answered, "in memory of your words to me at our first meeting. And if ever I return to the smithies of my home, it shall be set in imperishable crystal to be an heirloom of my house, and a pledge of good will between the Mountain and the Wood until the end of days."
Then the Lady unbraided one of her long tresses, and cut off three golden hairs, and laid them in Gimli's hand.
«- Ничего, Владычица Галадриэль, - сказал Гимли, низко поклонившись, и запнулся. – Ничего, разве только, может быть – если позволено будет просить, даже нет, сказать о просьбе, то я просил бы лишь об одной пряди твоих волос, что превосходят золото земли, как звёзды превосходят самоцветы в шахтах. Я не прошу о таком даре. Но ты сама повелела мне назвать своё желание.
Эльфы взволновались и потрясённо перешёптывались, и Келеборн изумлённо взирал на гнома, но Владычица улыбнулась.
- Говорят, гномы искусны в мастерстве, а не в речах, - сказала она, - но это не о Гимли. Ещё никто не обращался ко мне с просьбой столь дерзкой и вместе с тем столь учтивой. Как я откажу, если сама велела ему говорить? Но скажи мне, что бы ты сделал с таким даром?
- Хранил бы его, Владычица, - отвечал он, - в память о словах, что ты сказала мне при первой встрече. И если я когда-нибудь вернусь в кузницы своей родины, он будет заключён в неразрушимый кристалл, чтобы он был семейной реликвией моего рода и залогом дружбы («доброй воли») между Горами и Лесом до конца времён.
Затем Владычица расплела одну из своих длинных кос, отрезала три золотых волоска и вложила их в руку Гимли.»
Прежде всего замечу, что лесные эльфы (вряд ли много знающие о событиях в Валиноре) заволновались, услышав просьбу Гимли, а Галадриэль сочла её не только учтивой, но и дерзкой. Очевидно, дерзким она называет само желание получить прядь её волос, а не то, как это желание было выражено. Как известно из «Шибболета Феанора», эльдар особенно (то есть более, чем иными чертами внешности) восхищались волосами необычной красоты. Видимо, своими волосами они очень дорожили. Так что, хотя на первый взгляд, Галадриэль отказывает Феанору в подарке, дать который ничего не стоит – и лишь в виде особой милости дозволяет это Гимли - на самом деле это была просьба не о пустяке.
Слова Галадриэли, что никто прежде не обращался к ней с такой дерзкой и такой учтивой просьбой, напротив, скорее относятся к тому, как именно её просили. Это, конечно, не означает, что Феанор обращался к Галадриэли нелюбезно – но он, «страстно и неотступно стремящийся к своим целям», даже после отказа (вероятно, категорического – ведь Галадриэль не желала дать и волоска) повторяет свою просьбу вновь и вновь, тогда как Гимли даже назвать своё желание решается лишь по настоянию Галадриэли. Правда, здесь нужно учесть, что Гимли обращался к великой, мудрой и древней Владычице Золотого Леса – а Феанор к своей племяннице, дарования которой ещё не раскрылись в полной мере.
Далее, Гимли хочет заключить волос Галадриэли в неразрушимый кристалл. При всём несходстве с ним Феанора – весьма вероятно, что и он собирался сделать нечто подобное.
Наконец, не связано ли то, что она дарит достойному гному именно три волоска – с её троекратным отказом дать хоть волосок Феанору? Во всяком случае, перекличка отказа в даре Галадриэли и её согласия исполнить подобное желание много позже говорит о том, как она изменилась со временем, быть может, не менее, чем отказ от Кольца.