Автор утверждает:
1. «Большинство критиков сходятся на том, что тремя основными источниками вдохновения для автора «Властелина колец» стали древние языческие мифы, католическая догматика и события Второй мировой войны».
Примеров не приведено. Мне такие критики вообще неизвестны.
2.«Однако заявлениям авторов о своих произведениях не всегда можно доверять: авторы могут кокетничать, играть с аудиторией, врать. Главным документом остается сам текст в его соотнесенности с исторической реальностью, биографией и иными высказываниями автора».
Это верно, но «не всегда доверять», это не значит «не доверять никогда». Автор рассматриваемого исследования о толкиновском фашизме, в своём тексте, например, где-то кокетничает, где-то играет с аудиторией, а кое-где и врёт. Но это не значит, что исследование его следует отбрасывать целиком. Заявления автора должны опровергаться «самим текстом в его соотнесенности с исторической реальностью, биографией и иными высказываниями», а не предположениями.
3. «Многие исследователи, несмотря на заявление Толкина, все-таки считали, что в фантастической истории битвы за Средиземье нашли-таки отражение события и реалии XX века».
Примеры исследователей не названы, но в этот раз я с автором соглашусь. Не соглашусь, однако, с подменой понятий. «События и реалии XX века» нашли отражение в романе, но не в форме «аллегории», и не в «злободневности», да и относительно «подтекста» вопрос непростой.
4. «Джордж Оруэлл писал, что романист, конечно, «не обязан писать о важнейших общественных событиях напрямую, но если он попросту игнорирует эти события, значит он ничтожество, а то и просто идиот». Так вот я Толкина ни идиотом, ни ничтожеством не считаю».
Полемическое эссе Оруэлла отражает частное мнение писателя, стоящего во многом на противоположных Толкину позициях. Оруэлл вправе был считать Толкина ничтожеством или идиотом (или же проявлять в этом же эссе желание погрузиться в уютный мир произведений, никак не связанных с происходящим), но это не значит, что его оценка верна. В частности, оттого, что «важность» общественных событий – понятие субъективное. Толкин, например, мог считать важнейшими общественными событиями Падение, Смертность и наступление «Машины».
5. Автор цитирует высказывание о Толкине В. Муравьёва: «когда он в полемическом запале утверждает, будто она и совсем не связана с семью военными годами, – это уж извините. Никак в это не верится – хотя бы потому, что его сын Майкл был зенитчиком, а Кристофер – военным лётчиком».
Предисловие Муравьёва было написано в 1980-е гг., и Муравьёв не был знаком с тем комплексом сведений, который известен сейчас, обращался к аудитории (и сам был её продуктом), выросшей на десятилетиях социально-экономического подхода к литературе, так что проявление им недоверия вполне объяснимо. И всё же в недоверии своём он неправ. «Внешнее» влияние, например, перерывы в работе, присутствует, а вот аргументов у сторонников влияния Второй мировой войны на содержание и форму произведения так с тех пор и не прибавилось, напротив: новые свидетельства никак не подтверждают такое влияние.
6. «Более того, Толкин в своих письмах описывает реальные события с использованием своей фантастической терминологии – упоминает орков, Сарумана и других».
Да, это так. Толкин был противником аллегории, но в его текстах можно найти то, что называется «applicability», «применимость». Литературные образы (свои или чужие, взятые из произведений, например, Стивенсона или Киплинга), можно использовать для того, чтобы пояснить свою мысль, сделать её красочнее и понятнее, особенно, когда образы эти знакомы адресату. Если Толкин говорил о политиках конца 1950-х гг., что видит вокруг «много Саруманов», это не означает, что он вдохновлялся конкретно ими при создании этого персонажа. Точно так же и толкиновское сравнение сына Кристофера в армии с «хоббитом среди урук-хаев» не предшествует соответствующему месту в книге, а проведено ощутимо позже.
7.«Отмечая связь «Властелина колец» с действительностью, многие критики спешили объявить «Властелин колец» антифашистским произведением. И та поспешность и голословность, с какой они делали это заключение наводит на подозрение, что критики старались скрыть от читательской аудитории (а может, и от самих себя) тот факт, что трилогия Толкина по своему содержанию близка к фашистской идеологии».
Опять же, неясно, кто эти «многие критики», в чём именно заключается «поспешность». Конспирологическая фраза «Старались скрыть» подрывает доверие к автору, а уж предположение, что эти безымянные «многие критики» старались скрыть «и от самих себя» выходит за рамки науки.
