Здесь больше нет рекламы. Но могла бы быть, могла.


Ответ

Имя:
E-mail:
Тема:
Иконка сообщения:

подсказка: нажмите alt+s для отправки или alt+p для предварительного просмотра сообщения


Сообщения в этой теме

Автор: П_Пашкевич›
« : 14/05/2020, 00:30:46 »

Спасибо! :)

Текст процентов на 90 готов. Осталось 2-3 завершающих главы и эпилог. Еще выложено три завершенных рассказа по этому миру - правда, отсылки к Профессору есть только в одном из них. А в другом рассказе, как раз, Танька появляется взрослая, ей без малого 600 лет (да, ей-таки досталась эльфийская вечная юность), и именует она себя своим полным ирландским именем Этайн. :)

Всё это живет вот здесь: https://fanfics.me/serie1950
Автор: Adenis›
« : 11/05/2020, 12:48:17 »

Здравствуйте! Почитал текст, стиль хороший у вас, читается легко. Содержание... ну, неспешное. Мушки, лаборатория, Лютиэнь, Танька, тетя Бриана...Благочестивый Эней, сиды. Не вдавался особо в сюжет, тем более тут фрагменты только. Очень много имён. Наверное, есть какой-то смысл выкладывать такие фрагменты: может, потом младший сын издаст и денег заработает, например. Но для этого должна быть написана большая завершенная книга. Имеется такая?

Скрытый текст (скрыть/показать)
Автор: П_Пашкевич›
« : 09/05/2020, 19:45:11 »

А в этом черновом отрывке будет совсем немного от творчества Профессора, одна крохотная отсылочка. Но очень надеюсь, что она получится из разряда "редко, но метко" и повлечет за собой большие последствия для последующей истории описываемого мира. Надеюсь, мое хулиганство тут не чрезмерно дерзкое. И, да, я в курсе, откуда брал Профессор имена некоторым своим героям :)

Цитировать
После того, как Гвен ушла, Танька опять погрузилась в полудрему. Однако заснуть по-настоящему так и не удалось. Во-первых, перед ее глазами как наяву стояла и никак не хотела исчезать таинственная пустошь Гоэн-Брен. В воображении она рисовалась бескрайней, уходящей за горизонт, лилово-розовой от цветущего вереска, и над нею одиноко возвышалась мрачная громада Бронн-Веннели с каменными пирамидами гробниц на вершине и с пустыми темными анфиладами залов в глубине. Образ этот одновременно и пугал, и притягивал, заставляя сердце трепетать, а фантазию – дорисовывать всё новые и новые детали.
А во-вторых, ее то и дело навещали друзья. Несколько раз приходила Орли: осторожно заглядывала поверх ширмы, долго смотрела на Таньку, но каждый раз принимала ее, лежавшую с полуприкрытыми глазами, за спящую и тихонько уходила. Появлялась и Санни: та тоже боялась ее потревожить, но один раз все-таки подошла к самой постели и поправила одеяло. Разуверять подруг в своем крепком сне не хотелось: их заботливая предупредительность была так приятна!
Но потом до Таньки добрался неугомонный принц Кердик. Сначала он долго сидел возле ширмы и добросовестно старался не шуметь – только это не особо помогало: Танька слышала и его частое дыхание, и тихое бормотание, различала даже отдельные слова, но не понимала их. Получалось, что принц, хотя и владел в совершенстве камбрийским языком, хотя и просил называть себя камбрийским именем, сам с собой разговаривал все же по-англски. Впрочем, сейчас Танька была даже рада этому: как ни посмотри, а подслушивать – это неправильно... Но стоило ей шевельнуться, как принц осторожно кашлянул.
– Вы не спите, великолепная? – спросил он, чуть выждав.
В ответ Танька лишь вздохнула. Потом вежливо подтвердила:
– Я не сплю, принц Кэррадок.
Принц помолчал, снова кашлянул. Потом осторожно спросил:
– Великолепная, а можно с вами поговорить?
На этот раз вздох удалось сдержать. Впрочем, это было уже нетрудно: проснулось любопытство. Однако ответила Танька, как подобает благовоспитанной леди: спокойно, почтительно, даже чуть холодно:
– Да, я слушаю вас, принц.
И вдруг, к ужасу своему, чуть не рассмеялась: вспомнила ни с того ни с сего, как они стояли друг перед другом на четвереньках! Смех этот сдержать оказалось куда труднее, чем вздох. Но помогла головная боль: милосердно напомнила о себе, спасла от позора.
Принц, однако же, по-видимому, ничего не заметил. Погруженный в себя и при этом явно взволнованный, он подошел к кровати и остановился, теребя рукав туники и никак не осмеливаясь заговорить. Конечно же, Танька подумала, что принц спросит что-нибудь о Санни, даже приготовилась утешать незадачливого влюбленного. Однако разговор пошел совсем о другом. Поколебавшись, принц наконец решился:
– Вы читали «Энеиду» Публия Вергилия Марона, великолепная?
«Энеиду» Танька, конечно же, читала: как-никак, дочь римской императрицы! И не только читала: даже помнила наизусть несколько отрывков. Оттого, не задумываясь, и продекламировала в ответ на латыни:

Битвы и мужа пою, что первый с прибрежия Трои
Прибыл к Лавинским брегам в Италию, роком гонимый.
Много скитаться ему по земле и по морю судила
Сила всевышних и гнев незабывчивый злобной Юноны...

Забывшись, сида чуть приподнялась на постели. И сразу же замолчала: боль снова сдавила виски.
А принц, опять ничего не заметив, восторженно подхватил текст:

Много и в бранях терпел, пока, состроивши город,
В Лаций не внес он богов, откуда и племя латинов,
И Албане отцы, и стены высокого Рима.

Блеснув глазами, он радостно посмотрел на Таньку и увлеченно продолжил:
– Я и не сомневался, великолепная, что вы тоже любите Вергилия и его «Энеиду»! Вот и я давно порываюсь написать историю своих предков – подобно тому как Вергилий написал поэму об Энее, предке императора Октавиана Августа. Благочестивый Эней когда-то покинул разрушенную греками Трою и нашел своему народу новый дом в Италии. Точно так же и мой далекий предок, король Икел, приплыл на наш остров с континента...
«И разорил цветущий Кер-Лерион, и предал смерти несметное количество бриттов», – мысленно продолжила Танька, вспомнив университетские лекции по истории, – однако опять справилась с собой, не произнесла вслух. Но принц словно услышал ее: заговорил об этом сам.
– Я догадываюсь, великолепная, о чем вы сейчас подумали, – с досадой произнес он. – Но Икел со своими воинами пришел сюда не как завоеватель, а как союзник, как защитник британских городов от диких пиктов и гаэлов, и не его вина, что англов вероломно обманули, нарушили договор!
«„Дикие пикты и гаэлы“ – надо же было такое выболванить! Господи, как же хорошо, что принца сейчас не слышат ни Морлео, ни Кайл! А Орли? Если она где-то поблизости...» – Танька представила себе ссору между друзьями и ужаснулась. А еще почувствовала, как ее саму захлестывает жгучая обида.
Принц, должно быть, и сам понял, что сказал что-то не то. Покраснев, он вдруг опустил голову.
– Простите, великолепная... Это были другие времена, дикие нравы... И, вы ведь знаете, я сын королевы Сэнэн, в моих жилах тоже течет гаэльская кровь!
– Но я не сержусь на вас, принц, – улыбнулась сида. «Цензор» не возмутился: рассердиться по-настоящему на этого странного мальчишку, чем-то неуловимо напоминавшего мэтра Рори Мак-Артура, она и правда не могла. А обиду она, конечно же, задавит, не позволит ей разрастись!
Танькиной улыбке принц обрадовался, приободрился. И вновь удивил. Пряча глаза, он робко, но в то же время настойчиво произнес:
– Должно быть, вы уже устали от меня, великолепная. И все-таки, как бы то ни было... Вы ведь знакомы с древними преданиями сидов! И, я же помню, что-то знаете про короля Эомера! Помогите мне, пожалуйста! Это очень важно для моей поэмы: ведь Икел и Ви́нта, первые короли англов на Придайне, приходились ему сыновьями. Расскажите мне про Рохан, пожалуйста!
Автор: П_Пашкевич›
« : 25/02/2020, 20:10:22 »

Еще отрывочек с отсылкой к Профессору. Есть даже скрытая цитата.
И, да, в немагическом мире эльфийская вечная молодость дается ценой периодических "обновлений", похожих на тяжелую болезнь.

Цитировать
Тогда, конечно же, всё закончилось благополучно. Как раз на пятые сутки после того посещения мама окончательно пришла в себя. Обошлось даже без хождения по «кокону» в беспамятстве: как по-научному объяснила тетя Бриана, на этот раз обновление не затронуло коры больших полушарий головного мозга. Похудевшая, ослабшая, но удивительно помолодевшая, казавшаяся теперь лишь немного старше Таньки, мама в считанные дни вернулась к обычной жизни и к обычным делам — разве что поначалу чересчур быстро уставала. Сбросившие с себя груз забот папа и тетя Бриана стали говорить даже, что на этот раз обновление, хоть и началось на целых два года позже обычного, прошло на удивление гладко, без серьезных осложнений. И только Танька, не раз примерявшая мысленно на себя недавнее мамино состояние, никак не могла отделаться от преследовавшего ее страха. Липкая, неприятная мысль то и дело пробиралась к ней в голову, заставляя лиловеть от стыда и прятать глаза: «Какие же люди счастливые! Пусть они и стареют, пусть и рано умирают, но зато они знают сидовские обновления лишь со стороны, а не как мама и не как потом придется узнать мне!»

      Мыслью этой так хотелось поделиться с мамой, не для того, чтобы та ее поддержала, — наоборот, чтобы помогла прогнать! Но разве можно было напоминать маме, только что прошедшей обновление, о ее недавних муках? И Танька, улучив момент, прямо в Университете заговорила с тетей Брианой — вернее, уже с мэтрессой Брианой: одно дело дом, совсем другое — Университет!

      — Что ты, Танни! Да разве можно роптать на такое! — мэтресса Бриана ахнула, всплеснула руками. — Ты даже представить себе не сможешь, как много людей согласилось бы и на куда бо́льшие мучения, только бы не стареть!

      — А почему нельзя не стареть без этих мучений, без обновлений? — не подумав, брякнула тогда в ответ Танька — и сама себе ужаснулась. Ну надо же было такое сказануть: мало тебе вечной молодости, так еще чтобы и без мучений! Глянула на тетю — не обиделась ли? Но нет: та смотрела на нее по-прежнему ласково — правда, еще и как-то необычно задумчиво... Смутившись, Танька все-таки продолжила: — Ну, или пусть бы каждый мог сам решить, кем ему быть, — хотя бы раз в жизни, как те два брата, Элронд и Элрос, один из которых выбрал судьбу сида, а другой — судьбу человека!

      Но мэтресса Бриана, увы, не знала ничего ни об Элронде, ни об Элросе: она ведь вообще никогда не слышала сказок о Срединной Земле. Оттого-то, должно быть, и поведала она тогда Таньке совсем о других существах — и не о людях, и не о сидах.

      — Давай-ка я тебе кое-что покажу, Танни, — мэтресса Бриана жестом пригласила Таньку к себе в кабинет, усадила там за стол, разлила из термоса кофе по двум чашкам. — Есть у меня в лаборатории один мальчик, Гури ап Ллара, старательный такой, терпеливый и очень наблюдательный. Так вот, как-то раз задался он вопросом, как это так у нас в стаканчиках из червячков-личинок получаются мушки. И принялся он мушиные куколки резать и смотреть под микроскопом — выяснять, что в них делается на первый день, что на второй, что на третий, что на четвертый, что на пятый... Всё развитие куколки зарисовал — до самого вылупления мушки. И знаешь, что оказалось?

      Мэтресса Бриана выдвинула ящик стола, вытащила, немного покопавшись, пухлую папку. Разложила по столу листочки пергамента. Загадочно улыбнулась:

      — Посмотри-ка, Танни, для начала вот этот рисунок. Видишь? Почти всё старое разрушается — и мышцы, и внутренности. Остаются мозг, нервные узелки и волокна — а еще сердце и будущие яичники — ну, или семенники. И больше почти ничего! А теперь смотри вот сюда! — мэтресса Бриана пододвинула к Таньке другой листок. — Видишь: вот это — растущее крыло, а вот это — будущая нога. Вот тут видны новые мышцы, а тут прорастает трахея. Всё это развивается из особых зачатков, которые есть уже у червячка, но по-настоящему трогаются в рост только после того, как он превращается в куколку. Ну, сообразила, к чему я тебе это рассказала?

      Увы, не поняла тогда Танька ничего. В том и призналась, честно покачала головой. Мэтресса Бриана огорченно вздохнула.

      — А подумай-ка получше, Танни!.. Ладно, подсказываю. Допустим, старое в куколке разрушилось бы, а вот этих самых зачатков в ней не оказалось? Что бы с такой куколкой стало?

      — Ну, погибла бы, конечно! — Танька недоуменно пожала плечами. — Только при чем тут это всё, мэтресса Бриана?

      — А очень даже при том! — мэтресса Бриана даже чуть нахмурилась — правда, тут же улыбнулась. — Ты книгу-то про устройство своего тела читала? Помнишь, что происходит с вами при обновлениях: старые органы разрушаются, а новые развиваются из стволовых клеток, хранящихся в особых обновительных железах? А у обычных людей новому-то вырастать и не из чего: никаких обновительных желез у нас отродясь не бывало... Ну вот, кофе совсем остыл! — мэтресса Бриана отхлебнула из своей чашки и чуть слышно вздохнула. — И ничего уж тут, Танни, не поделать!

      В общем, хоть и поняла тетя Бриана Таньку, хоть и не обиделась на нее, но ничем и не утешила. Вышло, что у людей одна судьба, а у них с мамой — другая: людям — стареть, сидам — каждые десять лет мучиться. А удастся ли хотя бы когда-нибудь эту несправедливость исправить — разве что через много столетий, когда ученые придумают, как управлять старением. И, хоть домой она вернулась и не совсем уж в расстроенных чувствах, мама почувствовала неладное. Пришлось во всем признаваться — и в своих размышлениях о старости и об обновлениях, и в разговоре с тетей Брианой. Вот тогда-то Танька и услышала впервые историю про остров Нуменор, жители которого решили оружием завоевать себе бессмертие, но добились лишь страшного наказания. Кажется, мама пыталась объяснить ей на этом примере, что такие сложные проблемы нельзя решать поспешно и без должных знаний — но Танька поняла рассказ по-своему...

      И на следующий день ей приснился кошмар.

      Громадная, неотвратимая волна надвигалась с моря, накатывалась на землю. Была глубокая ночь, усыпанное звездами серебро неба освещало мирно спящий город, так похожий на родной Кер-Сиди. Потом волна обрушилась на дома, погребла под собой и людей, может быть, вовсе и не повинных в том, что их соотечественники дерзнули пойти войной на страну вечной юности, и домашних животных, наверное, даже не подозревавших ни о старости, ни о смерти, а просто живших рядом с человеком, верно служа ему из века в век. А когда море успокоилось, на месте цветущего края ничего и никого не было — одна бескрайняя свинцово-серая рябь.

      Этайн, как Лютиэн, летучей мышью носилась над волнами, тщетно стараясь найти кого-нибудь живого, выплывшего — а потом вдруг поняла, что в обличье крошечного зверька у нее не хватит сил помочь даже маленькому ребенку. И тогда она, позабыв обо всем, обернулась собой настоящей — и, бескрылая, рухнула в равнодушно колыхавшуюся под ней воду...
Автор: П_Пашкевич›
« : 09/07/2019, 16:23:19 »

Очередная "средиземская" вставка - теперь не сон, а грезы ГГ наяву:
Цитировать
— А вы, сэр Талорк? Вы-то кем нас считаете?

— А я? — задумчиво повторяет пикт. — А я сын короля несчастной израненной страны, которую вы зовете Пиктавией, а мы сами — Альбой(1). У альбидосов нет и никогда не было преданий ни про полые холмы, ни про волшебную страну Тир-на-Ног. Даже в те времена, когда святой Колум еще не принес нам истинную веру, мы хоть и почитали щедрого Дагду и грозную Морриган, не ведали ни о Немайн, ни о Дану и ее народе. Мы не гаэлы и не похожи на них ни языком, ни обычаями, ни сказаниями. Я не ведаю, откуда на самом деле пришла Святая и Вечная, но я знаю, что союз с ней оказался спасителен для нашей страны, изнемогавшей под натиском гаэлов с запада и англов с юга. И мне, по правде говоря, все равно, по праву или не по праву она носит титул базилиссы. Святая и Вечная доказала делом, что она верный союзник Альбы, — и мой меч будет служить ей верой и правдой, даже если... — сэр Талорк вдруг замолкает, чуть отводит глаза. — Кажется, я позволил себе слишком много. Простите, великолепная!

— Что вы, сэр Талорк! — горячо восклицает Танька. — Да разве же вы сказали что-то дурное? — и тут же смущенно добавляет: — А как бы вы посоветовали мне поступить, чтобы помочь подруге? Она ведь и правда в большой опасности.

— Еще раз прошу у вас прощения, великолепная, — почему-то Таньке кажется, что сейчас сэр Талорк прячет от нее глаза, — но то, что я сейчас узнал от вас, и то, что увидел по дороге, заставляет меня посмотреть на вашу историю иначе. Будь сейчас Пеада в Мерсии — может быть, вам стоило бы обратиться за помощью прямо к нему, но только минуя всех придворных и особенно опасаясь королевы, — сэр Талорк делает паузу, вновь пристально смотрит на сиду. — Но вы же знаете: король отбыл на африканскую войну. К тому же, смотрите: целые отряды мерсийских воинов, так и не дойдя до гаваней, стремглав возвращаются. Боюсь, здесь назревает что-то очень неприятное. Я даже скажу больше: возможно, ваше имя послужило бы вам сейчас хотя бы какой-то защитой от большой опасности. А оставаясь безымянной...

— А оставаясь безымянной, я не подвожу свою маму и свою страну! — громко перебивает Танька, так, что ушедшая далеко вперед Орли оборачивается и останавливается. — Пока здесь не знают, что я — это я, никто не скажет, что Республика Глентуи непозволительным образом вмешивается в дела Мерсийского королевства!

— Вот как! — сэр Талорк грустно усмехается. — Великолепная, поверьте: я искренне боюсь за вас. Увы, остаться защищать вас у меня нет возможности, а удерживать дочь Святой и Вечной от задуманного сумасбродства силой я не в праве. Но я попытаюсь хотя бы довести вас до города в безопасности. Однако выслушайте несколько советов. Во-первых, никогда, ни при каких обстоятельствах не доверяйте королеве Альхфлед. Во-вторых, не привлекайте к себе лишнего внимания в городе — ни песнями, ни другими странными для простой гаэльской девушки поступками. В-третьих, перед тем, как что-то предпринимать, хорошенько подумайте. А имение шерифа Кудды, насколько мне известно, находится хоть и неподалеку от Бата, но за пределами городских стен. Увы, точнее сказать я ничего не могу. И давайте уйдем с торной дороги и будем добираться до города тропинками — а то очень уж тут неспокойно становится...

Танька вдруг останавливается, изумленно смотрит на сэра Талорка. Какими же знакомыми сейчас кажутся ей эти слова — и вообще весь разговор! Мама, вроде бы, именно такое состояние называла странным словом «дежавю»... Нет, «дежавю» — это когда кажется, что происходящее уже было с тобой самим, — а тут другое: сейчас перед Танькиными глазами и ушами словно бы оживает старая мамина сказка. Невероятно четкие образы рисуются в воображении сиды, захлестывают ее, заставляют позабыть о происходящем вокруг.

Полутемная спальня заезжего дома. Снизу, из пиршественной залы, доносятся стук кружек и обрывки разговоров. А здесь тишина, лишь чуть потрескивает сальная свеча. Четверо босоногих юношей, явно взрослых, хотя и странно маленького роста, столпились вокруг кресла, в котором обосновался высокий бородатый мужчина в оборванном дорожном плаще. «Я могу провести вас нехожеными тропами», — говорит тот, и один из юношей очень недоверчиво смотрит на него... Этайн точно знает, кто он такой, этот мужчина: предводитель следопытов Севера, потомок королей израненной, запустевшей страны...

— Простите, сэр Талорк... У вас меч в порядке? — полушепотом спрашивает стремительно лиловеющая Танька, совсем уже готовая увидеть клинок, сломанный чуть ниже рукояти, — как в той самой сказке.

— Разумеется, в порядке, великолепная, — отвечает сэр Талорк с явным недоумением. — У вас нет причин беспокоиться... Что с вами? Отчего вы так взволнованы?

А у Таньки щеки пылают, пожалуй, еще сильнее, чем когда она услышала от сэра Талорка имя отца Санни, — теперь уже от стыда: нашла же время, когда сказки вспоминать! Но сдержать свой язык она уже не может.

— Просто вспомнила одну легенду... — тихо произносит сида. — Не камбрийскую и не ирландскую — нашу с мамой.

P.S. Главная героиня все-таки останется Танькой, пока не повзрослеет. Впрочем, никто, кроме неё самой и членов её семьи, и в мыслях не имеет так её назвать :)
Автор: П_Пашкевич›
« : 22/05/2019, 12:51:05 »

Но тут вот какая тонкость. Дореволюционная эпоха России - это время такого культурного расслоения, когда просвещенные слои общества даже, может быть, неосознанно, но стараются сегрегироваться от "простонародной" культуры.

А в мире, описываемом мною, всё иначе. Посмотрим на ситуацию глазами Немайн (Таниной мамы). Кто она, что ей дорого? А она - личность, спонтанно возникшая в результате проблем со здоровьем (в том числе и с психикой) искусственно созданной эльфийки, тело которой было задумано лишь как вместилище для личности попаданца (но пошел раздрай между сознанием попаданца - зрелого мужчины и подсознанием юной эльфийской девушки). В результате она осознает себя как возникшая сразу взрослой, без собственного детства, без собственного прошлого. Да, у нее есть "чужая память", она может копаться в ней, извлекать воспоминания о мире, в котором никогда не была, о переживаниях человека, с которым она себя не ассоциирует (точнее, наоборот, поначалу даже боится, что на самом деле она - это "свихнувшийся" он). И пытается слепить для себя комфортный мир, опираясь, в том числе, на эти чужие воспоминания, в том числе на то радостное и светлое, что она может отыскать в этой "чужой памяти". А прежний обладатель этой памяти жил уже в другую эпоху, во второй половине 21 века, где и реалии другие, и другие представления о благозвучии/неблагозвучии, и нет понятия "простонародных имен".

Но я еще раз подчеркну: восприятие имени читателем - это важно. Буду думать, возможно - обсуждать проблему с читателями, при необходимости - искать адекватную замену.
Автор: Adenis›
« : 22/05/2019, 12:33:59 »

Ну то есть был вариант уменьшительного "Надька", но использовали благозвучное, нейтрально-необычное (для русских) - Динка. У Бунина Васька и Танька звучат колоритно, это имеет смысл - так их действительно звали.
Цитата: Бунин
После ужина она с тугим животом так же быстро перебегала на печь, дралась из-за места с Васькой и, когда в
темные оконца смотрела одна морозная ночная муть, засыпала сладким сном под молитвенный шепот матери: "Угодники божий, святителю Микола милосливый, столп-охранение людей, матушка пресвятая Пятница - молите бога за нас! Хрест в головах, хрест у ногах, хрест от лукавого"
В таком, отечественном сеттинге Васька и Танька органично смотрятся. Они "подлые" (о человеке, сословии: из черни, темного, низкого рода-племени, из рабов, холопов, крепостного сословья - В.Даль). Попробуйте, будучи домашним учителем, назвать дочь богатого помещика дворянинской крови благородного человека Манькой-Танькой в 19в.: вас высекут и выгонят.
Автор: П_Пашкевич›
« : 22/05/2019, 12:08:51 »

Adenis, я обещаю, как минимум, подумать. Главное - то, что этот вариант вызывает отторжение у части читателей, несмотря на то, что я могу найти аргументы "за". Пока книжка пишется, мне трудно переключиться с "Таньки" даже на "Таню", но потом просмотрю текст заново и вновь подумаю. Менял же, в конце концов, когда-то Коваленко "сидху" на "сиду" :)

Но все-таки не удержусь.
Рискнете ли вы сказать, что автор относится здесь к своей героине пренебрежительно? http://lib.ru/BUNIN/bunin04.txt - хотя, да, крестьянская девочка.
И, между прочим, у Осеевой Динка - не Дина, а Надежда (вероятно, сначала переделали в "Надин", а потом в "Динку" :) ).

Кстати, сейчас в моих черновиках о будущем героини, где она уже взрослая, Танькой она оказывается только в своих детских воспоминаниях, а так она в своей семье Таня, а вне ее - Этайн или Этне, в зависимости от страны и эпохи.
Автор: П_Пашкевич›
« : 20/05/2019, 20:57:42 »

Ну, и чтобы немножко показать истоки ее "средиземских" мечтаний:

Цитировать
Брат смотрит на снова задумавшуюся и шепчущую что-то про себя сиду. Только что радовалась жизни, светилась солнышком – так нет, опять нос повесила. Вот всю жизнь он с сидами в одном доме живет – а понимать их так до конца так и не выучился. Мама, например, за мгновение может превратиться из строгой начальницы, а то и грозной повелительницы в девчушку-резвушку. Или наоборот, как уж кому повезет. И Танька такой же растет. Непредсказуемой. Вот слазили с ней в прошлом году в заброшенный сидовский тулмен бог весть какого века. Закопченный очаг старинный, утварь какая-то глиняная с орнаментом, котел медный громадный… Интересно же! У Таньки глаза аж горели! Даже какие-то украшения деревянные там подобрала да на себя примерила, а еще самопрялку покрутила – поиграла чуточку в жизнь под холмом. Потом приехали домой, только отвернулся – а сестра плачет навзрыд. Показал, называется, достопримечательность… Стал расспрашивать, утешать – оказывается, ей никогда не живший народ жалко, и вообще быть последними в роду и скрывать это – ноша неподъемная. Будто не знает, что не последняя она в роду, а всего лишь вторая, и что все эти бруги да тулмены – декорации, сделанные Сущностями, чтобы люди, столкнувшись с сидами наяву, не увязли навсегда в мистике всякой! Долго потом пытался мозги на место ей поставить, объяснял, что никакая она не одинокая. Про родителей напоминал, про себя, про большой клан Плант-Монтови, в который она входит на полном основании, про множество родни, что души в ней не чает. Вроде бы убедил – только все равно след в ней остался. Комната ее вся теперь крохотными картинками увешана с сюжетами из легенд и сказок про сидов – сама рисовала. Тулмен тот обустраивать для жизни вздумала – в каникулы, бывает, целыми днями в нем пропадает, даже спит там на лавке деревянной. И возвращается потом вся в саже.
Автор: П_Пашкевич›
« : 20/05/2019, 20:39:56 »

Она сама - потому что так ее называют дома в 3-м лице. Возможно, это кажется нелогичным, но я сам такое долгое время наблюдал (да и продолжаю наблюдать) в жизни - причем эта форма употреблялась безо всякого пренебрежительного оттенка, просто как уменьшительная. Кстати, это замечание я получаю не впервые - но у меня нет "автоматического" восприятия этой формы как обидной. ПризнАюсь: был у меня давным-давно момент колебаний - но потом я вспомнил "Динку" В. Осеевой и решил: если Динке можно быть Динкой, то чем хуже Танька? К тому же, в том мире, в котором она живет, большинство окружающих русского не знает и этого оттенка вообще не замечает.

А окружающие ее называют по-разному. Однокурсники (да, в Кер-Сиди со времен канона есть университет) - Танни. Подруга-ирландка - Этнин. А кое-кто из преподавателей - леди Этайн, а то и "нобилиссима".
Автор: Adenis›
« : 20/05/2019, 20:28:34 »

Понятно, ну это все так-то логично и органично, кроме... Таньки) Кто так называет гл.героиню? Она себя сама? или еще кто-то? Татьяна, Таня, Танюша, ну Танечка, - это вот вполне. А Танька, Манька, Ванька... дворовые люди. Я вот об этом только, резануло.
Автор: П_Пашкевич›
« : 20/05/2019, 19:51:23 »

Цитировать
Так-то хорошо, язык живой, образный. Что меня смущает - это смесь из Таньки, пиктов и мунстера. Кони, люди... Сид Танька... Ну почему?

Дело в том, что текст - фанфик-кроссовер, где основным фандомом выступает "камбрийская" трилогия В. Коваленко ("Кембрийский период", "Камбрия - навсегда!", "Камбрийская сноровка"). В исходном произведении главная героиня - существо с обликом эльфийки, созданное инопланетными экспериментаторами и отправленное в реалии Британии 7 века. В теле этой эльфийки первоначально живет личность русскоязычного "попаданца", но потом она становится самостоятельной личностью... Понимаю, что для неподготовленного читателя такой сеттинг может показаться неверибельным и абсурдным, но на самом деле мир и герои там прописаны классно, "обоснуй" тоже неплох. Героине канона пришлось назваться сидой (так автор канона транслитерировал "sidhe"), а местные бритты приняли ее за пришедшую из Ирландии богиню Немайн.

Меня подкупила идея этого произведения показать мир, где удалось "перепрыгнуть" Темные века, сохранив в Европе гораздо больше от античной цивилизации (включая научные знания), чем это случилось в нашей реальной истории. А еще мир, созданный Коваленко, мне показался очень хорош для того, чтобы в его антураже показать интересные вещи из мира живой природы и "заново сделать" некоторые открытия в области биологии, - и у меня стала писаться такая вот просветительская фантастика в как бы фэнтезийном антураже (там вообще нет магии, но чуть ли не все в нее верят и ее ждут). Правда, главная героиня канона для этих целей мне не подошла: у нее и характер другой, и задачи, и круг знаний и интересов. Вот я ей и придумал дочку с перспективой эльфийской долгой жизни и нужным мне интересом к тайнам живой природы. А имя... Ну, так канонная главная героиня назвала своего приемного сына Владимиром (и один раз даже называет его Вовкой) - чем Танька-то хуже (тем более что полное-то имя у нее не Татьяна, а вполне кельтское Этайн, логичное для дочери ирландской богини)?

А почему здесь появилась тема вселенной Дж. Р. Р.? Ну, во-первых, это моя авторская воля :) Кстати, в каноне Коваленко тема Толкина есть тоже, но мельком, в одном эпизоде. Там его ГГ (впоследствии - мама моей Таньки) во сне видит себя идущей по Петербургу, а прохожие принимают ее, наряженную по раннесредневековой моде и имеющую заостренные уши, за загримированную ролевичку-толкинистку. И в том же сне преподаватель в консерватории еще интересуется, с какой стати у нее Нарья на пальце. А во-вторых... Представьте себе: среди людей растет девочка с очень необычной внешностью (кстати, согласно описанию, данному Коваленко для своей Немайн, это не внешность эльфов из фильмов Питера Джексона, да и вряд ли, на самом деле, она приемлема для эльдар Профессора: например, у нее клыки больше человеческих, огромные глаза почти без белков, длинные подвижные уши и синеватый оттенок кожи). Конечно, то, что она дочь императрицы и "бывшей богини", защищает ее до поры до времени от явных проявлений ксенофобии со стороны окружающих, но все равно что-то прорывается - да просто непроизвольные реакции людей, видящих ее впервые. И вот она с детства, с одной стороны, как Пиноккио, мечтает стать "настоящим человеком", а с другой... "Попаданец" в трилогии Коваленко оставил после себя в голове Немайн всю свою память и весь свой культурный багаж. А он был вовсе не "простой парень", как часто делают авторы историй про "попаданцев", а блестяще образованный и незаурядный человек, тонкий любитель оперы, знаток творчества Киплинга и Эдгара По... Ну, и судя по тому самому сну, неравнодушный и к творчеству Профессора :). И в моем фанфике Немайн в ответ на переживания маленькой Таньки рассказывает ей "сказки про сидов" - вольные пересказы сюжетов из "Сильмариллиона", "Хоббита" и ВК - и та начинает считать себя в своих фантазиях представительницей эльдар, и в чем-то ей это помогает.

А "мунстерская" вот откуда :). В реальной истории на территории нынешнего Уэльса имелись ирландские поселения, а король Диведа (в котором начинается действие трилогии Коваленко) принадлежал к династии ирландского происхождения с мунстерскими корнями (а ирландцы-десси у Коваленко часто упоминаются). Поскольку о ирландской мифологии известно гораздо больше, чем о бриттской, я воспользовался этим присутствием ирландцев в Британии и подарил Таньке подругу - беженку из Мунстера (наделив ее функцией примерно как у Сэма при Фродо :) ).
Автор: Adenis›
« : 20/05/2019, 18:31:48 »

Так-то хорошо, язык живой, образный. Что меня смущает - это смесь из Таньки, пиктов и мунстера. Кони, люди... Сид Танька... Ну почему?
Автор: П_Пашкевич›
« : 19/05/2019, 23:43:24 »

Расширил последний отрывок, чтобы показать предысторию сна ГГ с участием Сарумана.
Автор: П_Пашкевич›
« : 13/05/2019, 18:12:53 »

А покажу-ка я еще кусочек из свежеопубликованной главы. Сам-то кусочек невелик, я скорее хочу показать его встраивание в не-толкиновский сеттинг.

Итак.

Цитировать
Пролетают минута за минутой, а Танька всё так и стоит неподвижно, прижавшись головой к двери. Уже совсем затекла шея, противно ноют и губа, и локоть, и сломанный зуб — а еще, кажется, вот-вот сведет ногу... Но попробуй тут оторвись!
— Ты совершенно прав, сын мой! Это действительно несправедливо. Но поверь: вы не оставлены на произвол судьбы... — доносится из-за двери солидный, хорошо поставленный голос. Обладатель его говорит, и правда, по-камбрийски — однако как-то странно, как-то неправильно. Интонация, расстановка ударений, произношение звуков — всё так и кричит о том, что камбрийский язык не родной для говорящего. Но при этом акцент его, вроде бы, знако́м Таньке, хоть и не похож ни на ирландский, ни на саксонский.
— Опять будете предлагать надеяться на милость Божию, отче? — перебивает другой голос, явно куда более молодой и тоже странно произносящий камбрийские слова — но уже совершенно иначе: вроде бы, по-северному, по-горски, но все-таки не так, как это делал бы кередигионец или гвинедец.
— Разумеется, сын мой, — и тут, несмотря на самую что ни на есть благостную интонацию, Танька вдруг улавливает в солидном голосе едва заметную усмешку. — Сказано ведь: «Уповайте на Господа вовеки, ибо Господь Бог есть твердыня вечная». Но... Как верно изволит говорить ваша лукавая... Хранительница... — Таньку прямо передергивает от интонации, с которой сейчас говорят о ее маме. — Да-да, не удивляйся, сын мой: самая страшная ложь — именно та, которая маленькой, совсем неприметной крупинкой примешана к правде... Так вот: помнится, она как-то раз сказала своим несчастным, доверчивым слушателям примерно такое...
Голос затихает, выдерживает долгую паузу. Потом размеренно, тщательно выговаривая слова, произносит:
— «Вера дает силу, сила направляется разумом, разум совершает поступок, путем совершения поступка мир изменяется по нашему желанию». Несомненно, эта гнусная, порожденная адом тварь, эта, как говорят ваши братья ирландцы, ланон-ши, обольстительная и коварная, некогда погубившая доблестного рыцаря, сэра Кэррадока ап Придери...
«Ложь!» — хочется крикнуть Таньке, но язык не повинуется ей — то ли от возмущения, то ли от страха... То ли от неуверенности в собственной правоте?
— ...говорила о своих собственных намерениях.
Вновь пауза. А потом — этот же самый голос, бархатистый, обволакивающий: — Однако же она, сама того не желая, указала путь и вам тоже. Вооружившись истинной верой, укрепите свои силы, а укрепив силы, вершите поступки. И не сомневайтесь: Его Божественное Всесвятейшество не оставит радеющих за праведное дело без своей поддержки...
— Но Его Всесвятейшество далеко, а на нашем острове, отче, испокон веков первый праведник — тот, у кого самый острый меч и самый крепкий доспех, — «молодой» вновь перебивает «солидного». — И сейчас сила не на нашей стороне.
— Разве? — снова вступает в разговор «солидный». — Насколько мне известно, немало жителей Кередигиона и Гвинеда только о том и мечтают, чтобы эта самозваная базилисса убралась обратно в свои холмы.
— Не то чтобы мечтают, отче, — «молодой» отчего-то мнется. — Многие полагают, что Немайн уже исполнила то, ради чего явилась на Придайн: отомстила за свою мать, за пресветлую Дон, которую будто бы убили саксы... Простите, отче: грешен, но так уж повелось у нас ее называть... А про месть — да, такое я слышал и от гвентцев, и от элметцев, и от наших калхвинедцев. Но старики — они ведь почитают ее...
— Почитают — это оттого, что не победили в себе язычества, — наставительным тоном перебивает «солидный». — А ведь сказано: «И завета, который Я заключил с вами, не забывайте, и не чтите богов иных; только Господа Бога вашего чтите, и Он избавит вас от руки всех врагов ваших». Точно так же и месть есть языческий гнусный обычай! «Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и друг другу, и всем», — таковы слова святого апостола Павла! Да разве же могут зваться христианами те, кто поступает иначе?!..
Долгая-долгая пауза — и всё это время Таньке кажется, что из-за двери доносится чье-то прерывистое взволнованное дыхание. А у самой у нее в голове только и вертится это почему-то удивительно знакомое слово — «Калхвинед», «Известковые горы». Ну откуда же она его знает-то?! Из лекций по истории, что ли?
А потом вновь раздается «солидный» голос — теперь он заметно громче и чуть выше, чем прежде. Он уже больше не гладит, не обволакивает — нет, он трубит, как победная фанфара:
— Но вы-то истинные сыны Святой Православной Католической церкви — и истинные наследники славного короля Койла ап Тегвана! Молитесь, совершайте правильные поступки — и Господь поможет вам вернуть и возродить Древний Север!

<...>

Цитировать
А «солидный голос» за дверью вновь заводит свою речь — вязкую, приторно-сладкую, как коварное, полное ядовитого свинца, римское вино:
— Не забывай, сын мой: даже если демон именует себя христианином, служит он все равно не Господу нашему, а отцу лжи и извечному врагу рода человеческого. И если он дарует победы над врагом и творит видимость мира и благополучия, не обольщайся: рано или поздно всё это обернется большим злом и большими бедствиями. «Возвысившись над всеми царями и над всяким богом, он построит город Иерусалим и восстановит разрушенный храм, и всю страну и пределы её возвратит иудеям» — знаешь ли ты, о ком это сказано? Не о Спасителе нашем, не о святом, не об ангеле Господнем, но об антихристе! Вот и у вас восстал за год на пустынном месте город с великим храмом, а та, которую прежде, во времена языческие, почитали как одну из сонма ложных богов, ныне хоть и не смеет называть себя богиней, но возвысилась над королями...
— Так, выходит, леди Хранительница... — едва слышно, запинаясь, выдыхает «молодой».
— Именно, сын мой! — тут же подхватывает «солидный».
А у Таньки все плывет перед глазами и стоит сплошной звон в ушах, сквозь который с трудом пробиваются частые удары сердца, отдающиеся пульсирующей болью в висках. Щеки сиды пылают огнем, сдавливает горло, трудно дышать, на глаза наворачиваются бессильные злые слезы — а руки сами собой сжимаются в кулачки, и так хочется распахнуть эту глухую, слепую, безразличную к происходящему за ней безумию и кощунству дверь, ворваться внутрь!..

<...>

Цитировать
Обморок вовсе не похож на сон. В него не клонит, перед ним не слипаются глаза, в нем не бывает сновидений. Просто внезапно темнеет в глазах, потом закладывает уши — и вот ты уже проваливаешься в какую-то черную горячую бездну... А затем вдруг сквозь вязкую черноту прорывается испуганный голос подруги:

      — Холмовая, холмовая, да что с тобой такое?!

      И вот уже Танька на непослушных, подгибающихся ногах куда-то покорно плетется, поддерживаемая под руки Орли и Морлео. Ей неловко, но нет сил ни высвободиться, ни даже возмутиться. Вдруг невесть откуда появляется чернобородый сэр Талорк, и они с Морлео принимаются о чем-то бурно переговариваться на своем непонятном пиктском наречии. А потом Таньку укладывают на какую-то бурую с синим ткань, мягкую, теплую и, кажется, чуточку колючую... Глаза у сиды сами собой смыкаются, и она опять проваливается — теперь уже в настоящий сон.

      Черная башня нависла над покрытой густым то ли дымом, то ли туманом равниной, четырьмя острыми, чуть изогнутыми клювами нацелилась на сияющее серебром небо. Белобородый старик в переливающихся всеми цветами радуги длинных одеждах стоит перед башней, закрывая собой вход. Старик пристально смотрит на Этайн выразительными черными глазами и что-то проникновенно вещает таким знакомым обволакивающим, хорошо поставленным голосом... Кажется, он говорит по-камбрийски, но слова его никак не хотят задерживаться в памяти сиды, а смысл их всё время ускользает. Но сам голос — он завораживает, манит, зовет следовать за ним... И сида, должно быть, давно бы уже вняла этому призыву, но в самой глубине ее сознания упорно вертятся, не давая поддаться волшебному голосу, одни и те же слова: «Это ложь!.. Это враг!..» И вот Этайн, наконец, собирается с силами, стряхивает с себя колдовское наваждение и решительно открывает глаза.

      Проснувшись, Танька с удивлением обнаруживает себя лежащей на буро-синем клетчатом пиктском плаще. Под головой у нее свернутый в валик плед, еще одним пледом — красно-желтым, мунстерским — она накрыта, как одеялом. Вместо неба — толстые жерди стропил и закопченная солома крыши. Пахнет землей, прелой соломой и гарью. Тихо потрескивает огонь в очаге. Тепло, душно. Да где же она и как здесь оказалась-то?

      А над сидой нагибается Орли, принимается радостно тараторить.

      — Проснулась? Ты хоть видела, что было?! Верзила-то как меч вверх поднимет, а другую-то руку вперед как выставит, будто бы у него там щит!.. А круитни наш как замахнется, да как своим мечом ему даст — сверху вниз! Тот сразу и грохнулся!

      И, улыбаясь, протягивает ей большую глиняную кружку.

      — На-ка, попробуй. Это тебе от сэра Талорка гостинец!

      Танька с большим усилием, еще не отойдя от представившейся ей жуткой картины смертельного боя, улыбается в ответ, осторожно берет кружку обеими руками — и вновь замолкает, задумчиво смотрит куда-то вдаль. Что-то очень важное тревожит ее — но вот что?.. Старый колдун из недавнего сна, его обволакивающий, очаровывающий голос... Она же слышала его наяву! И сида подскакивает с постели испуганной птицей:

      — А грек где?

      — Всё ты о монахе своем... — хихикает в ответ подруга. — Да поймал его наш Морлан, поймал! Еле-еле из окна вытащил: тот как в окошко полез, так в нем брюхом и застрял: ни туда и ни сюда!