Автор: Juliana›
« : 16/08/2009, 13:49:20 »Галадриэль - Галатея 
Новости:
В тестовом режиме открыт раздел сайта «Встречи»
Здесь больше нет рекламы. Но могла бы быть, могла.
Автор: Solnichko›
« : 15/08/2009, 21:49:03 »хитон 
, хотя вообще то античный наряд только подчеркивает "уши" древнего сюжета. Но вообще согласна с Юлианой, любовь Гимли была скорее куртуазного свойства, как и восхищение Эомера Ундомиэлью, кстати.
Juliana, про 4 буквы не поняла
, хотя вообще то античный наряд только подчеркивает "уши" древнего сюжета. Но вообще согласна с Юлианой, любовь Гимли была скорее куртуазного свойства, как и восхищение Эомера Ундомиэлью, кстати.Juliana, про 4 буквы не поняла
Автор: Naugperedhel›
« : 15/08/2009, 19:39:03 »спасибо!
Автор: Juliana›
« : 15/08/2009, 18:08:06 »Гм, м-да... Такого я еще не читала. Хотя я лично сомневаюсь, что любовь Гимли была такой, которая приводит к браку - у него это скорее похоже на то, как рыцари средневековья любили Мадонну - как прекрасный символ.
А сходство первых четырех букв - это да, верно подмечено.
Вообще, неплохо.
А сходство первых четырех букв - это да, верно подмечено.
Вообще, неплохо.
Автор: Naugperedhel›
« : 15/08/2009, 15:30:15 »Творение
Золотинке, а также всем Творцам посвящается!
В кузнице царил обычный творческий беспорядок, хотя все предметы лежали на своих местах. Уже горел огонь в горне, согревая холодный воздух пещеры. Мастер вошел в кузницу, достал последний слиток мифрила, неторопливо взвесил в руке тяжелый молот и задумался.
Он снова воссоздавал тот образ, что навечно был выгравирован в его сердце, обдумывал ту деталь, что хотел сейчас выковать, завершив многотрудное дело. Закрыв глаза, он снова, бурно, по-гномьи – забыв себя, - ринулся в воспоминания. Её слова, её голос, её волосы, её лицо, её руки… Да! Её руки!!! Он вспоминал их, их нежную легкость, шелковистую мягкость, невыразимое изящество, сладкий запах луговых цветов.
Огонь разгорался всё ярче, совсем не требуя качания мехов. « Баммм!» - грохнул молот по наковальне и слитку мифрила, уже лежащему на ней. «Баммм!!!» - ещё и ещё молот поднимался и опускался на наковальню, издавая ясный, мелодичный звон. Мифрил изгибался, плавился, тек под ударами, принимая нужную Мастеру форму. Мастер ковал, но не смотрел на наковальню. Он пел, смеялся, кружился в хороводе осенних листьев вместе с Ней в своих мечтах. Казалось, и молот, и наковальня, и мифрил – кружатся вместе вокруг него в медленном, но страстном танце.
Но вот отгремел последний удар. Мастер снял с наковальни выкованную вещь и голыми руками, несмотря на жар, - не швырнул, нет, мягко опустил в ледяную ключевую воду. И раскаленный мифрил, соприкоснувшись с ледяной водой, не зашипел, плюясь искрами, а лишь чуть слышно, как будто шепнув что-то, испустил облачко пара. Мастер достал заготовку из воды, положил на верстак, вытащил из ременной петли на стене небольшой молоток, резец и продолжил работу. Он вырезал легкость, вытачивал нежность, шлифовал мягкость, воплощал изящество изгибов… Если бы он мог, он бы вырезал даже сладкий запах, оставшийся в его сердце.
Наконец, он остановился и оглядел готовое творение. Перед ним лежала рука - бледная, как будто прозрачная, теплая женская рука. Он, немея от восхищения, легонько коснулся её кончиками пальцев, взял руку и повернулся к дальней стене каморки. Отдернув темное покрывало, повешенное для защиты от любопытных взоров, он с благоговением взглянул на Неё. В нише, искусно вырезанной в граните стены, стояла необычная статуя. Она не была похожа на изваяние, выкованное из мифрила, нет! Там стояла прекрасная и юная дева, зябко кутаясь в длинный серебристый хитон. Дивной красоты лицо, тонкий и стройный стан, величественный поворот головы – говорили о том, кто был воплощен в статуе. У статуи не хватало правой руки, как будто стыдливо заложенной за спину. Мастер приложил недостающую, новосотворенную руку к пустовавшему плечу, достал несколько мелких и незаметных, но острых стальных заклепок и снова принялся за работу. Через несколько мгновений рука была крепко закреплена на своем месте, сразу изменив позу статуи. Сейчас дева протягивала руку к Мастеру, как бы приглашая его на танец.
Он окинул взглядом – нет, не статую, - любимую! И залюбовался ею. Отблески пламени горна подсвечивали бледную кожу рук и лица, делая их живыми и румяными. Не верилось, что кожа – это только тонкий до прозрачности и бледный мифрил. Золотистые волосы, сплетенные из тонкой золотой проволоки, струились по спине девы и казались лучами солнца, невесть как заглянувшего в эту темную подземную каморку. Глаза статуи – два небесно-синих сапфира - лукаво светились искорками, и казалось, что небо отражается в них. Мечущиеся по кузнице отсветы пламени создавали впечатление, что статуя дышит, что ровно и часто поднимается её высокая грудь, в которой бьется горячее сердце – огромный рубин, лично вырубленный Мастером из жил Агларонда. Но все-таки ему казалось, что чего-то в облике статуи не хватает. Он нахмурил кустистые брови и нервно погладил длинную, заплетенную в косы бороду. И вдруг его осенила догадка. Ну конечно же! Он схватил в щипцы один из обрезков заготовки – маленькую узкую полоску мифрила, сунул в огонь, схватил молоток, резец и лихорадочно стал воплощать последний штрих, венчающий его творение. И вот уже в бадье с водой зашипело дивное кольцо, похожее на величайшие творения древних эльфийских кузнецов. Кольцо выглядело как переплетенные с травами серебряные листья, что должны были служить оправой камню. Мастер нашарил в ящике верстака небольшой алмаз, вставил его в нужный паз на кольце и закрепил плоскогубцами в зажимах. Затем подошел к Ней и, замерев на мгновение, чтобы набраться храбрости, опустился на колено. Затем, не смея, протянул руку и надел ей на палец кольцо (повелевающее стихией Вод и его сердцем), как будто венчаясь с нею.
И огромная острая боль, скрытая и отодвинутая на задний план работой, снова охватила его сердце. Его мечта, его любовь, его жизнь стояла от него в двух шагах, но не могла эти шаги пройти, будучи лишь холодной металлической статуей. Мастер рухнул на пол, из глаз показались несвойственные ему слёзы. Он взмолился:
-«О, Великий Махал, Творец и Праотец наш! Отец земной тверди и дома нашего, камня, металла и огня недр! Одаривший нас жизнью, даром творить и кузнечным мастерством!» - охрипшим голосом начал он: - «Прошу милости твоей! Снизойди своей мощью и властью к моей просьбе. Оживи это творение моих рук – мою любовь, мою судьбу, мою жизнь!!!»
Как будто в ответ его словам, где-то далеко, в вышине неба, прогремел гром, отозвавшийся гулом даже под землей. Потом, через мгновение, прогремел еще. И ещё, но уже как-то несмело, как будто извиняющимся тоном. И затих.
Шли часы. Мастер потерял всякую надежду, но, собрав волю в кулак, продолжил на Квенья:
-«О, Эру! Отец всего сущего! Отец самой жизни! Ты позволил жить нам, детям Ауле, творить и радоваться бок о бок с другими твоими детьми – эльфами и людьми. В твоей власти повелевать жизнью всех живых существ, дарить и отнимать её. Я люблю Её больше самой своей жизни, но мы не можем быть вместе против законов Твоих. Поэтому прошу, оживи это скромное творение, эту статую, вдохни в неё жизнь! Пусть я хоть мгновение побуду вместе с любимой и любящей женщиной. Даже если это будут последние мгновения моей жизни. Во имя нашей Любви помоги мне, как ты помог воссоединиться любви Берена и Лютиэнь! Прошу!!!»
Лишь тишина была ему ответом. Мастер вздохнул и растянулся на холодном полу, намереваясь тут же и умереть, не имея сил жить дальше в пустоте и отчаянии. Он уже почти потерял сознание, когда вдруг будто бы услышал легкие шаги по каменному полу. Дуновение откуда-то взявшегося в пещере ветерка или прикосновение чьей-то легкой руки коснулось его щеки. И ему на палец скользнуло маленькое бронзовое кольцо – одно из завалявшихся в углу звеньев его кольчуги. Он поднял голову и увидел чудо. Рядом с ним сидела, присев на корточки, эльфийка. Это одновременно была Она - и не она. Безусловно, те же черты лица, всё тот же тонкий стан, очаровательная элегантность. Но это была не величественная Повелительница, а весёлая, вечно юная девчушка, возможно, даже его ровесница. Она была такой, какой он представлял её в своих мечтах, такой, какой, возможно, была до Исхода, изломавшего не только её судьбу. Рядом с ней он казался себе не морщинистым стариком с сединой в бороде и немалым животом, а несмышленым подростком, у которого только начала пробиваться борода.
Она протянула ему руку, и он несмело её коснулся. На ощупь её рука не казалась отполированным его же руками холодным металлом, как он боялся. Это была всё та же нежная легкость, шелковистая мягкость, невыразимое изящество со сладким запахом луговых цветов. Он взял её руку и прижался к руке щекой. На глаза навернулись слёзы. Слёзы радости.
- Гала! - прошептал потрясенный Мастер.
Она потянула его за руку, сказав «Пойдем» - и указывая на распахнутую дверь, из которой бил яркий солнечный свет. Он встал с пола и пошел вместе с ней, щурясь и недоуменно думая, откуда в его глухом подземелье солнечный свет…
…Они плыли на лодке по прекрасной реке с чистой и вкусной водой. В реке плескалась рыбешка, на берегу росли сладко пахнущие диковинные цветы и деревья с сочными и вкусными плодами. Она пела, плетя Мастеру веночек, в перерыве между поцелуями. А он думал, любовно глядя на неё, где взять хороший увесистый камень. Для молота, ведь вон тот валун прекрасно сгодится под наковальню, серебряный самородок он нашел в ручье ещё вчера. А в холме у леса наверняка были залежи угля. Кольца где-то потерялись, надо ведь выковать новые. Хм, а может вон в том пригорке с голубой глиной водятся алмазы? Пора приниматься за дело, ведь должен же гном хоть немного отдохнуть!
Золотинке, а также всем Творцам посвящается!
В кузнице царил обычный творческий беспорядок, хотя все предметы лежали на своих местах. Уже горел огонь в горне, согревая холодный воздух пещеры. Мастер вошел в кузницу, достал последний слиток мифрила, неторопливо взвесил в руке тяжелый молот и задумался.
Он снова воссоздавал тот образ, что навечно был выгравирован в его сердце, обдумывал ту деталь, что хотел сейчас выковать, завершив многотрудное дело. Закрыв глаза, он снова, бурно, по-гномьи – забыв себя, - ринулся в воспоминания. Её слова, её голос, её волосы, её лицо, её руки… Да! Её руки!!! Он вспоминал их, их нежную легкость, шелковистую мягкость, невыразимое изящество, сладкий запах луговых цветов.
Огонь разгорался всё ярче, совсем не требуя качания мехов. « Баммм!» - грохнул молот по наковальне и слитку мифрила, уже лежащему на ней. «Баммм!!!» - ещё и ещё молот поднимался и опускался на наковальню, издавая ясный, мелодичный звон. Мифрил изгибался, плавился, тек под ударами, принимая нужную Мастеру форму. Мастер ковал, но не смотрел на наковальню. Он пел, смеялся, кружился в хороводе осенних листьев вместе с Ней в своих мечтах. Казалось, и молот, и наковальня, и мифрил – кружатся вместе вокруг него в медленном, но страстном танце.
Но вот отгремел последний удар. Мастер снял с наковальни выкованную вещь и голыми руками, несмотря на жар, - не швырнул, нет, мягко опустил в ледяную ключевую воду. И раскаленный мифрил, соприкоснувшись с ледяной водой, не зашипел, плюясь искрами, а лишь чуть слышно, как будто шепнув что-то, испустил облачко пара. Мастер достал заготовку из воды, положил на верстак, вытащил из ременной петли на стене небольшой молоток, резец и продолжил работу. Он вырезал легкость, вытачивал нежность, шлифовал мягкость, воплощал изящество изгибов… Если бы он мог, он бы вырезал даже сладкий запах, оставшийся в его сердце.
Наконец, он остановился и оглядел готовое творение. Перед ним лежала рука - бледная, как будто прозрачная, теплая женская рука. Он, немея от восхищения, легонько коснулся её кончиками пальцев, взял руку и повернулся к дальней стене каморки. Отдернув темное покрывало, повешенное для защиты от любопытных взоров, он с благоговением взглянул на Неё. В нише, искусно вырезанной в граните стены, стояла необычная статуя. Она не была похожа на изваяние, выкованное из мифрила, нет! Там стояла прекрасная и юная дева, зябко кутаясь в длинный серебристый хитон. Дивной красоты лицо, тонкий и стройный стан, величественный поворот головы – говорили о том, кто был воплощен в статуе. У статуи не хватало правой руки, как будто стыдливо заложенной за спину. Мастер приложил недостающую, новосотворенную руку к пустовавшему плечу, достал несколько мелких и незаметных, но острых стальных заклепок и снова принялся за работу. Через несколько мгновений рука была крепко закреплена на своем месте, сразу изменив позу статуи. Сейчас дева протягивала руку к Мастеру, как бы приглашая его на танец.
Он окинул взглядом – нет, не статую, - любимую! И залюбовался ею. Отблески пламени горна подсвечивали бледную кожу рук и лица, делая их живыми и румяными. Не верилось, что кожа – это только тонкий до прозрачности и бледный мифрил. Золотистые волосы, сплетенные из тонкой золотой проволоки, струились по спине девы и казались лучами солнца, невесть как заглянувшего в эту темную подземную каморку. Глаза статуи – два небесно-синих сапфира - лукаво светились искорками, и казалось, что небо отражается в них. Мечущиеся по кузнице отсветы пламени создавали впечатление, что статуя дышит, что ровно и часто поднимается её высокая грудь, в которой бьется горячее сердце – огромный рубин, лично вырубленный Мастером из жил Агларонда. Но все-таки ему казалось, что чего-то в облике статуи не хватает. Он нахмурил кустистые брови и нервно погладил длинную, заплетенную в косы бороду. И вдруг его осенила догадка. Ну конечно же! Он схватил в щипцы один из обрезков заготовки – маленькую узкую полоску мифрила, сунул в огонь, схватил молоток, резец и лихорадочно стал воплощать последний штрих, венчающий его творение. И вот уже в бадье с водой зашипело дивное кольцо, похожее на величайшие творения древних эльфийских кузнецов. Кольцо выглядело как переплетенные с травами серебряные листья, что должны были служить оправой камню. Мастер нашарил в ящике верстака небольшой алмаз, вставил его в нужный паз на кольце и закрепил плоскогубцами в зажимах. Затем подошел к Ней и, замерев на мгновение, чтобы набраться храбрости, опустился на колено. Затем, не смея, протянул руку и надел ей на палец кольцо (повелевающее стихией Вод и его сердцем), как будто венчаясь с нею.
И огромная острая боль, скрытая и отодвинутая на задний план работой, снова охватила его сердце. Его мечта, его любовь, его жизнь стояла от него в двух шагах, но не могла эти шаги пройти, будучи лишь холодной металлической статуей. Мастер рухнул на пол, из глаз показались несвойственные ему слёзы. Он взмолился:
-«О, Великий Махал, Творец и Праотец наш! Отец земной тверди и дома нашего, камня, металла и огня недр! Одаривший нас жизнью, даром творить и кузнечным мастерством!» - охрипшим голосом начал он: - «Прошу милости твоей! Снизойди своей мощью и властью к моей просьбе. Оживи это творение моих рук – мою любовь, мою судьбу, мою жизнь!!!»
Как будто в ответ его словам, где-то далеко, в вышине неба, прогремел гром, отозвавшийся гулом даже под землей. Потом, через мгновение, прогремел еще. И ещё, но уже как-то несмело, как будто извиняющимся тоном. И затих.
Шли часы. Мастер потерял всякую надежду, но, собрав волю в кулак, продолжил на Квенья:
-«О, Эру! Отец всего сущего! Отец самой жизни! Ты позволил жить нам, детям Ауле, творить и радоваться бок о бок с другими твоими детьми – эльфами и людьми. В твоей власти повелевать жизнью всех живых существ, дарить и отнимать её. Я люблю Её больше самой своей жизни, но мы не можем быть вместе против законов Твоих. Поэтому прошу, оживи это скромное творение, эту статую, вдохни в неё жизнь! Пусть я хоть мгновение побуду вместе с любимой и любящей женщиной. Даже если это будут последние мгновения моей жизни. Во имя нашей Любви помоги мне, как ты помог воссоединиться любви Берена и Лютиэнь! Прошу!!!»
Лишь тишина была ему ответом. Мастер вздохнул и растянулся на холодном полу, намереваясь тут же и умереть, не имея сил жить дальше в пустоте и отчаянии. Он уже почти потерял сознание, когда вдруг будто бы услышал легкие шаги по каменному полу. Дуновение откуда-то взявшегося в пещере ветерка или прикосновение чьей-то легкой руки коснулось его щеки. И ему на палец скользнуло маленькое бронзовое кольцо – одно из завалявшихся в углу звеньев его кольчуги. Он поднял голову и увидел чудо. Рядом с ним сидела, присев на корточки, эльфийка. Это одновременно была Она - и не она. Безусловно, те же черты лица, всё тот же тонкий стан, очаровательная элегантность. Но это была не величественная Повелительница, а весёлая, вечно юная девчушка, возможно, даже его ровесница. Она была такой, какой он представлял её в своих мечтах, такой, какой, возможно, была до Исхода, изломавшего не только её судьбу. Рядом с ней он казался себе не морщинистым стариком с сединой в бороде и немалым животом, а несмышленым подростком, у которого только начала пробиваться борода.
Она протянула ему руку, и он несмело её коснулся. На ощупь её рука не казалась отполированным его же руками холодным металлом, как он боялся. Это была всё та же нежная легкость, шелковистая мягкость, невыразимое изящество со сладким запахом луговых цветов. Он взял её руку и прижался к руке щекой. На глаза навернулись слёзы. Слёзы радости.
- Гала! - прошептал потрясенный Мастер.
Она потянула его за руку, сказав «Пойдем» - и указывая на распахнутую дверь, из которой бил яркий солнечный свет. Он встал с пола и пошел вместе с ней, щурясь и недоуменно думая, откуда в его глухом подземелье солнечный свет…
…Они плыли на лодке по прекрасной реке с чистой и вкусной водой. В реке плескалась рыбешка, на берегу росли сладко пахнущие диковинные цветы и деревья с сочными и вкусными плодами. Она пела, плетя Мастеру веночек, в перерыве между поцелуями. А он думал, любовно глядя на неё, где взять хороший увесистый камень. Для молота, ведь вон тот валун прекрасно сгодится под наковальню, серебряный самородок он нашел в ручье ещё вчера. А в холме у леса наверняка были залежи угля. Кольца где-то потерялись, надо ведь выковать новые. Хм, а может вон в том пригорке с голубой глиной водятся алмазы? Пора приниматься за дело, ведь должен же гном хоть немного отдохнуть!