Такая любовь
Она пришла ко мне поздним вечером. Без звонка, без предупреждения — в дверь позвонили, и я открыла, и за дверью стояла она, бледная, и губы у нее дрожали. Я впустила ее в прихожую и спросила: «Что случилось?», и она, снимая одной рукой сапог, а второй держась за стену, подняла на меня глаза. Мне показалось, что мир покачнулся и нелепая эта картинка с девушкой, в неудобной позе снимающей обувь, тоже качнулась и поплыла — такими были у нее глаза.
Она промолчала, и я замолчала тоже, и, проведя ее на кухню, поставила чайник. Она сидела на краешке стула, сгорбившись и склонив голову так, что волосы двумя барьерами свисали по сторонам ее лица. Я села напротив, и в ту секунду, когда начал свистеть и попискивать чайник, я услышала ее хриплый, искаженный каким-то чудовищным напряжением голос. Она сказала: «У меня СПИД».
Я зафиксировала эту фразу в сознании, но смысл ее до меня не доходил, поэтому я встала и выключила чайник, думая, что исчезновение звукового фона поможет моему мозгу выйти из ступора, но чуда не случилось. Я разлила чай по чашкам и поставила одну перед ней, постаравшись не расплескать ни капли — это вдруг стало очень важным, не расплескать ни капли, не нарисовать на столешнице кружочек красной подслащенной водой; она все так же смотрела в пол.
«У тебя что?» — спросила я, и в ту же секунду смысл сказанного дошел до меня. Это было похоже на удар по затылку, тупым и тяжелым предметом, и на мгновение в моих глазах стало темно, и вдруг невыносимо захотелось помыть руки. От стыда и жалости я мучительно покраснела. Она заговорила.
Четыре месяца назад ей впервые стало плохо, и она упала в обморок на лекции, перепугав одногруппников и старичка-профессора. Потом болячки обрушились на нее лавиной — непрекращающиеся ОРЗ, тонзиллиты, грипп, проблемы с кожей и волосами, скачки давления и много еще других неаппетитных заболеваний. Она пошла к врачам, но врачи разводили руками и назначали симптоматическое лечение, но на месте вылеченных болезней появлялись новые. Тогда ее отправили на анализ крови, и сегодня она узнала результат. Иммунодефицит, и жить остается не больше нескольких лет, а скорее всего, меньше.
«Но как же так?» — плакала она в поликлинике, и врачи сочувственно говорили, что инкубационный период иногда может растягиваться на десятилетия, и то, что болезнь не обнаружили раньше, вполне себе норма. А даже если бы и обнаружили, то что?
«Но мне негде было заразиться! У меня было всего три молодых человека, и первый был девственником, со вторым мы предохранялись исключительно презервативом, третьему я безоговорочно доверяю, и он здоров!» — и врачи снова разводили руками и ничего не могли ответить.
У нее был жених, где-то через полгода должна была состояться свадьба, и признаю, никогда, ни раньше, ни потом, я не видела более красивой, идеальной, любящей пары. Она жила с ним уже полтора года, и естественно, они предохранялись таблетками, и сейчас она сидела на моей кухне, а через пару часов ей нужно было поехать домой и сказать ему о том, что у нее СПИД.
И она просительно заглядывала мне в глаза и спрашивала: «А может, обойдется? Может, он здоров? Он ведь хорошо себя чувствует...» — и в моей голове тут же проскочила фраза про инкубационный период.
«Ну а даже если не обойдется... Знаешь, я читала, как больные СПИДом пары уезжали в другие страны, коротали свои последние дни, поддерживая друг друга, продолжая любить несмотря ни на что...»
И я видела, как ей страшно, но ничего не могла сказать, не могла выдавить из себя ни слова, и мы сидели и молчали, и только когда она стала собираться, я промямлила жалкое «Держись», и она бледно улыбнулась и знакомым жестом поправила волосы, и на секунду все произошедшее показалось мне дурным сном, но потом я заметила, что руки у нее дрожат, а губы сухие и обветренные, и я сказала ей «До свидания», когда она вышла, и она в последней раз обернулась; больше я не видела ее живой.
Через день мне пришло от нее письмо, она писала, что в тот вечер он заперся у себя в кабинете, а утром поехал в клинику, она слышала, как он созванивается с врачом. Даже в письме было видно, что она плачет, и что ей безумно страшно висеть вот так в неопределенности и ждать, что покажет его анализ, и что скажет он сам — ведь с того момента, как она ему рассказала, он не произнес ни слова, обращенного к ней, и ни взгляда на нее не бросил. Письмо ни с того ни с сего оборвалось, казалось, что ее захлестнули боль и обида, и невозможно стало не то что писать, дышать вдруг стало невозможно, и непослушная рука так и отправила письмо неоконченным.
Был вечер, когда во дворе противно и непривычно завизжали тормоза. Я выглянула в окно и увидела, как ее жених обходит свой забрызганный грязью джип и открывает багажник. В этот момент из подъезда вышла она, и ветер немедленно взметнул полы ее тонкого халатика и окатил брызгами мягкие тапочки. Она прижала руки к груди и кажется, что-то крикнула, а он захлопнул багажник и пошел к ней, на ходу поднимая правую руку. И через секунду, когда она уже падала на асфальт, а эхо выстрела металось меж стен двора, я поняла, что сейчас будет поздно, но сама же с этим пониманием опоздала.
И время вдруг закрутилось с дикой скоростью: из окон выглядывали соседи, кто-то выходил из подъездов, кто-то кричал, за пределами двора приближались звуки сирены, а он стоял над ней с пистолетом в опущенной руке, и смотрел, как осенняя лужа под ее маленьким телом в розовом халатике постепенно становится красной. Затем появилась милиция, его скрутили и увезли. Потом приехала скорая, через минуту уехавшая обратно, а еще через полчаса во двор протиснулась серая и пузатая «Специальная», и я содрогнулась от мысли, что чрево ее набито мертвыми людьми.
Позже я узнала, что за все время следствия он не сказал ни слова. Его упекли на 12 лет, но через 3 года он умер, и никому не говорили, ни зачем он ее убил, ни от чего он скончался, но я знала — он умер от СПИДа, и от СПИДа он ее убил.
Такая была у них любовь.
