Итак, я обещала рассказать свои впечатления о ПКА (Пестрая книга Арды) Аллор, что и выполняю. Говорю сразу, что мои разногласия с автором не влияли на оценку книги, скорее наоборот.
Сначала скажу о стиле. Стиль неплохой, читается без особых затруднений, единственный недостаток на мой взгляд – изобилие прилагательных в описаниях, в которых вязнет глаз и разум. Уменьшение их количества где-то на треть украсило бы книгу. Эпизод, который мне очень понравился по стилю – описание Двери Ночи и первого проникновения туда Аллора и Эльдин. Очень правдоподобно вышло, есть «эффект присутствия».
Сам автор называет эту книгу «апокрифом к ЧКА» и просит рассматривать ее согласно ЧКА, не привлекая канон (отмечу, что я читала только первые две редакции ЧКА и буду говорить по ним. Впрочем, как я понимаю, ПКА сочинялась, когда третьей редакции ЧКА еще не было, так что и Аллор брала материал оттуда же). Попробую так и сделать, хотя на мой взгляд, тем-то фанфик (хоть апокриф, хоть нет) и отличается от оригинального произведения, что читатель (обычно) знает «канон» и примеряет его события к событиям фанфика. Автору фанфика одновременно и легче и труднее, чем автору оригинального произведения. Легче потому, что сюжетная канва и характеры героев (если он берет неоригинальных персонажей) уже прописаны, автору мало что нужно продумывать самому, он «вышивает по схеме». Он, конечно, привносит себя, свои взгляды и свое мастерство в свой текст – но все же это легче, чем придумать сюжет и героев самому. Труднее – потому что герои и сюжет оригинала могут сопротивляться той художественной задаче, которую желает выполнить автор фанфика. Хочешь, например, показать «хорошего и доброго» Мелькора – ан, шалишь, плохо выходит «хороший и добрый», который несет войну и разорение всем жителям Арды, уничтожает красоту, зверски мучает и убивает пленных. Ниэннах хорошо поработала над этой задачей, иногда решая ее довольно успешно, но чаще – создавая довольно неправдоподобные сюжетные ходы и психологические типы. Трудновато верить в «хорошего» Мелькора, который, якобы «не знает» о пакостях, творимых его любимым учеником Гортхауэром и орками. Трудновато верить в «хорошего» Мелькора, выдумавшего чудовищную и мучительную казнь для Маэдроса (а ведь лично Маэдрос ему ничего не сделал! Он не участвовал ни в первой Войне Сил, ни в казни Эллери Ахэ). Все мы знаем, что «хороший герой» не имеет морального права мучить даже «страшного злодея», не то что кого-то, кто имеет к «страшному злодею» весьма отдаленное отношение (право же, не Маэдрос ведь развешивал несчастных Эллери Ахэ на скалах – он даже не родился еще в то время). Кто-то может назвать это «неоднозначностью образа», я же просто называю неправдоподобием. Точнее говоря, после такого «хороший» Мелькор обязан превратиться в «плохого» Мелькора – но этого, как мы знаем, не происходит. Вероятно, и сама Ниэнна это поняла – недаром, как я слышала, в третьей редакции эпизод «Маэдрос на скале» вообще исчезает, а потеря руки и последующее сочинение «легенды о Маэдросе на скале и Фингоне на орле» объясняется довольно фантасмагорично и путано. Тем не менее, Мелькор уже не «марает руки» этой жуткой пыткой. Интересно отметить, что в отличие от «хороших» Мелькора и Саурона, Саруман у Ниэнны такой же «плохой» как и в каноне. Хотя в отличие от канона он не «портится» уже в Третьей Эпохе в Средиземье, увлекшись мечтами о власти, а был таким с самого начала. Очевидно, что «плохой» Саруман (ревнивый, злой, завистливый, жестокий) вполне мог творить то, что описано в ВК – разорять Рохан, сжигая деревни и убивая детей, мечтая захватить всю страну, а потом разорять Шир, желая отомстить «ненавистному Гэндальфу и полуросликам», которых он винит во всех своих бедах.
Что-то я немного отвлеклась, но сейчас я все же перейду к «Саруману из ПКА». Так вот, как я уже писала, автор ПКА решил сделать из Сарумана тоже «хорошего героя». Для этого был придуман мастерский ход, изяществу которого я мысленно аплодирую – оказывается, Саруман выколол глаза Мелькору не из зависти и ревности, а из благородства – спасая своего «второго учителя» Аулэ от «распада личности», который грозил ему в любом случае – если бы Аулэ согласился это сделать, то потерял бы себя как мастера и достойного человека, то есть, Валу
, а если бы не согласился – ему бы грозило «уничтожение личности» от Эру Илуватара – за «несоответствие Замыслу» (в скобках отмечу – чем уж так страшно «полное уничтожение личности»? Мы, атеисты, всю жизнь живем, считая, что в конце нас ждет полное небытие – и с ума от страха при этом не сходим, и всяких пакостей из-за этого обычно не творим, хотя всякое бывает). Однако же, признавая изящество писательского мастерства в этом случае, я скажу вот что. Лучше бы Аллор придумала любую фантасмагоричную и путаную сцену, объясняющую ослепление Мелькора мороком, «зомбированием» Сарумана, чем угодно (да хотя бы банальным страхом) – только бы не придумывала этого объяснения, изрядно отдающего иезуитством. Получилась страшноватенькая картинка – из благородства можно делать любое зло, даже пытать или калечить. Пусть даже Саруман после этого мучается совестью и раскаивается, пусть даже Мелькор прощает его (я бы сказала – походя, такое впечатление, что это для Мелькора – пустяк. Что-то я сомневаюсь, что даже благороднейший герой смог бы так походя простить собственное ослепление) – все равно это все не смывает ужаса подобного объяснения этого поступка.
Ревность, зависть, стремление к власти как причины жестокости – это нормально, у читателя не возникнет «когнитивного диссонанса». Благородство как причина жестокости – это ужасно, такая сцена для «моральной задачи» писателя – провал. Недаром Толкин писал, что Гэндальф, завладевший Кольцом, хуже, чем Саурон, завладевший Кольцом. Не потому, что Гэндальф был бы более жесток и опасен, нет – потому что тогда дискредитировалась бы сама идея Добра. Ведь для достижения «добра» Гэндальф стал бы применять жуткие методы (а иного с Кольцом не дано, оно извращает все, что делает). Достигнуть «добра» чудовищными методами нельзя – поэтому «по-настоящему» этот поступок Сарумана не мог привести к хорошим последствиям (а по ПКА привел – Аулэ был спасен от «распада личности»). Аллор сыграла с читателем в поддавки – она не показала этого, у нее «все хорошие, все хорошо». Предвосхищая возражения, я скажу – да, одного раскаяния для меня мало. Не в том смысле, что «Саруману из мести тоже надо выколоть глаза», а в том, что не показаны «ужасные следствия ужасных поступков». Толкин в этом отношении куда более последователен – у него ни одно «злодеяние», даже совершенное с лучшими намерениями, не проходит бесследно, даже в случае раскаяния «злодеев». Как он пишет в одном из вариантов «Истории Финвэ и Мириэли» - даже если бы Мелькор раскаялся искренне, даже если бы он по-настоящему захотел исцелить все зло, что причинил его Диссонанс Арде – ему бы не удалось исцелить Арду до конца.
И напоследок о Сарумане – автор ПКА никак не освещает его пакостей в Средиземье, кроме одного упоминания, что Саруман «занимался орками» (потому что бедненькими орками никто больше не занимался). Что можно сказать о сожженных деревнях Рохана с убитыми детьми, об интригах с Гримой, о нападении на Хорнбург с огромным количеством жертв, о вырубках Фангорна и превращении Изенгарда в подобие Мордора, о разорении Шира – это автор оставляет за кадром, никак не объясняя. Остается предполагать, что либо Саруман это все делал тоже из «благородных побуждений» (как в случае с Мелькором, что означает, что вышеупомянутый случай его ничему не научил), либо его «оболгали летописцы». Во всяком случае, это очень удобный способ писать апокрифы – все, «чернящее героя» можно просто опускать.
Во многих эпизодах меня пробивало на «хи-хи». Надо полагать, что автор этого и добивался, устав от мрачной трагичности Сильмариллиона и пафосной гиперсерьезности ЧКА, но Валинор стал напоминать какой-то балаган, а не жилище пусть и бывших, но богов и демиургов, и благих эльфов. Положим, например, в том же ВК юмор (в том числе и «немудрящий», а Толкин, кстати, считал свое чувство юмора не слишком изысканным) тоже используется вовсю (шутит даже «идеальный» Арагорн, уж о Гэндальфе я и не говорю и даже Голлум способен на сарказмы), но там сочетание «высокого» и «низкого», пафоса и юмора куда более органично, чем в ПКА. А в ПКА такое впечатление, что даже в самых трагичных или возвышенных местах автор исподтишка ухмыляется, кидая «подачку» любителям пафоса. Звирьмариллион – хорошая штука, но только как Звирьмариллион, то есть как пародия. Как только Звирьмариллион начинает толковаться как «серьезное» произведение (а некоторые умудряются это делать) – это вызывает раздражение. ПКА – это вроде бы (?) не Звирьмариллион по замыслу, но такое впечатление, что все в нем превращено в шутку. Если в ЧКА все было чрезмерно, гипертрофированно серьезно, если там акцентировалось внимание на страданиях и трагедиях (даже излишне акцентировалось), то в ПКА все, даже боль и страдания, даже искреннее раскаяние, кажутся несерьезными, игрушечными. «Принесли его домой, оказался он живой», как говорится в известном стишке про зайчика. Вроде бы – и трагедия «умирает зайчик мой», но трагедия игрушечная, нарочито театральная, шутливая. И ружье было заряжено, видимо, краской, как в пейнтболе, и охотник с зайчиком просто поиграли в охоту. Вот и герои ПКА точно так же играют в моральный выбор, в дружбу, в любовь, в боль, в раскаяние, в прощение (как пример – Мелькор как-то «походя» прощает Сарумана). Как в не самой лучшей ролевой игре. Автор стишка про зайчика, конечно же, не имел намерения осветить в нем серьезные философские проблемы и показать трагедию убийства. Имел ли такие намерения автор ПКА? Или он имел намерение просто похихикать вместе с читателями, описав не лучшую ролевую игру? Во всяком случае, я не могу восхититься самопожертвованием Манвэ, решившимся освободить и исцелить Мелькора, несмотря на очевидную опасность, исходящую от Эру, потому что в его действиях и чувствах мне постоянно чувствуется вкус «ненастоящести» и «авторской ухмылки за текстом». Надо сказать, что при всей моей нелюбви к ЧКА и при всей ее гипертрофированности там сочувствие и восхищение все-таки возникают хотя бы иногда. Кстати, я думаю, в некотором смысле ролевые игры вредят написанию фанфиков да и вообще любого текста – просто в играх игрок всегда прекрасно знает – на самом деле, это не орк-садист, а хорошо знакомый Вася, который на самом деле никого пытать не будет и удовольствия от этого не получит. А с игровым «Морготом, Сауроном и т.д.» игровой «пленный эльф» скоро будет пить чай или пиво и смеяться, вспоминая забавные моменты игры. Да и вообще, в любой момент можно «договориться по жизни», и игровой «Моргот-Саурон» будет заботиться о твоей безопасности и удобстве (потому что ему вовсе не надо, чтобы ты у него в игровой камере на голой земле простудился, а если он даже об этом не думает, то ты можешь чего-то потребовать для удобства, а можешь и вовсе выйти из игры, если будет плохо), а не плющить тебя всеми доступными ему методами, как поступил бы настоящий Моргот-Саурон, и тогда бы ты не смог ничего для себя (или других) сделать. Поэтому и в текстах игроков (не всех, конечно) может чувствоваться этот привкус «ненастоящего зла» и принципа «всегда можно договориться». Мне кажется, автор ПКА со всего размаху угодил в эту ловушку, хотя, возможно, это все-таки отражение его мировоззрения. Или игры повлияли на мировоззрение? Не знаю, в чем настоящая причина, но, имхо, такая опасность «ненастоящести» при написании текстов игрокам РИ угрожает, хотя возможно, я и неправа в этом вопросе.
