Он спал, лёжа на спине, недвижим; кожа его была суха и гладка; веки странно, неритмично дрожали. Если бы не веки, тело можно было бы принять за уложенный кем-то поверх одеяла манекен: все части его, казалось, были не частями даже, а неким неразрывным целым – целым неживого изваяния, холодного пластикового подобия человека. Дыхания почти не было видно; и лишь движения закрытых глаз, единственный и неестественный признак жизни, диссонировали с общей картиной. Он спал, и ему снилась фиолетовая бездна.
Он точно знал, что через двадцать шесть лет, когда он умрёт, волосы и ногти ещё долго будут расти так, словно ничего не произошло. Значит, это будут уже не его волосы, не его ногти. Его ли они сейчас?
Было бы проще считать, что да. Даже ему.
Сон был кратким моментом отдыха в его странной жизни, жизни, расписанной наперёд. С того момента, как он упал с колеса обозрения в шестнадцать лет.
При ударе не было больно; просто внезапная чернота образовала тоннель, и его – настоящего ЕГО – втянуло внутрь.
Внутри была его жизнь. БУДУЩАЯ ЖИЗНЬ.
Переломы срослись; жизнь осталась. Он стал специалистом – единственным, неизмеримо могущественным: люди отдавали огромные, немыслимые деньги, чтобы получить подтверждение встречи с НИМ – и, тем самым, своего существования, - через, скажем, десять лет. Его утверждение было надёжней хранилища Федерального Резервного банка США.
Он стал невероятно богат. Об этом он тоже знал заранее.
Вначале жизнь превратилась в яркий, максимально интенсивный кошмар; затем, по прошествии времени – в вялотекущий муторный ад. Его ли была эта жизнь? Несомненно, да. Жил ли он ей? Конечно, нет. Нельзя прожить одно и то же второй раз.
Существовало лишь одно утешение, утешение, о котором он, впрочем, также знал заранее. Он должен был упасть во второй раз, и эта дважды идиотская шутка судьбы успокаивала его. За вторым падением с колеса была только мгла, избавление от всего. Эта фиолетовая размытая бездна снилась ему почти что каждую ночь.
Двадцать шесть лет прошли, как непрекращающийся дурной сон. Он вызвал нотариуса, заверил завещание. Рассчитал шофёра. Затем спустился и пошёл в парк аттракционов – пешком. Было недалеко.
При ударе не было больно; просто внезапная чернота образовала тоннель, и его – настоящего ЕГО – втянуло внутрь.
Он спал, лёжа на спине, недвижим; веки его странно, неритмично дрожали. Дыхания почти не было видно; и лишь веки, единственный и неестественный признак жизни, диссонировали с общей картиной. Детская кроватка стояла в тени занавесок; было тихо, и даже мать, поправляя одеяло, не смогла потревожить этот необычный сон.
Он спал.
Ему снилась фиолетовая бездна.
