Тема: Города

[Ada›]

Если ты Баку не видел...
Мне сказал один приятель:
"Ты, старик, наверно, спятил!
Я понять твоих симпатий, -
извиняюсь - не могу.
Ты же сожаленья стоишь, -
Что ты бредишь? Что ты стонешь?
Что, как проклятый долдонишь
про Баку,
Баку,
Баку?"
Он сказал мне:
"Я зимою искупался в Красном море,
ел в Японии лимоны,
жил на рейнском берегу.
Был на юге, на востоке, -
то немного, то подолгу,
так что мне смешны восторги
про Баку,
Баку,
Баку..."
Я приятелю ответил:

"Что, поездив по планете,
Ты узнал дородный ветер,
видел это, видел то ...
Но зачем себя обидел?
Ты ж еще Баку
не видел!
Если ты Баку не видел, -
Что тогда ты видел?
Что?

Роберт Рождественский, "Если ты Баку не видел"

Руан

[Искра›]

Рябинка, Руан

Руан, почему твои дети
Не спали до утренних звёзд,
Пока не достроен был в свете
Зари тот дубовый помост ?

Руан, а цветы голубые
Почти распустились уже...
Откуда вязанки сухие
На площади Вие - Марше ?

И трубы молчат, и набаты -
Гуляет лишь ветер шальной...
Скажи, для чего же солдаты
Стоят здесь колючей стеной ?

Девицы венки примеряют,
Дразня любопытных зевак...
Зачем на одну надевают
Нелепый, бумажный колпак ?

Весенние, пряные травы
Так радостно сердце пьянят -
Удушливой, серной отравой
Зачем ей одежды кропят ?

Как хочется в вольном разбеге
Взлететь над цветущей землёй !
Куда же её на телеге
Везут сквозь взъерошенный строй ?

Руан, всё мрачнее клубится
Тот дым на небесном челе
И мечется, мечется птица
В его разбухающей мгле...

* в Руане 30 мая 1431 года была сожжена Жанна дАрк

Лион

[Sáre›]

К. Н. Батюшков
«Пленный в стенах Лиона»:

В местах, где Рона протекает
По бархатным лугам,
Где мирт душистый расцветает,
Склонясь к ее водам,
Где на горах роскошно зреет
Янтарный виноград,
Златой лимон на солнце рдеет
И яворы шумят,

В часы вечерние прохлады,
Любуяся рекой,
Стоял, склоня на Рону взгляды,
С глубокою тоской,
Добыча брани — Русский пленный,
Придонских честь сынов,
С полей победы похищенный
Один—толпой врагов.

Отдайте ж мне мою свободу,
Отдайте край отцов,
Отчизны вьюги, непогоду,
На родине мой кров,
Покрытый в зиму ярким снегом!
Ах, дайте мне коня!
Туда помчит он быстрым бегом
И день, и ночь меня!

Норильск

[Искра›]

Бобры - Эй, музыкант

Я ездил в Норильск, я летал в Таганрог
В гостиницах не нюхал плохой порошок
Хорошего мало, туда-сюда мотало...
А папа маму не любит – подстава!

А вот еще забота: навалилась икота,
Но не на меня, на басиста Федота
С Федота на Якова, с Якова на всякого...
А папа маму не любит – лажа!

Тикси

[Ada›]

   
Владимир Британишский


Нездешние мне снились города,
воздвигшиеся в ледяной пустыне.

Вокруг свирепствовали холода
и глыбы льда голубовато стыли.
Но в городах кипела жизнь котлом:
аттракционы, цирки, дискотеки,
попойки, сделки, плотские утехи
и спиритизм - Гоморра и Содом.

Кругом угрюмо громоздились льды.
Быть может, лед здесь был не из воды,
а из чего-нибудь совсем другого,
но я - во сне - воскликнул, вспомнив слово:
"Да это ж Север! Мать твою туды!"

Я вспомнил Салехард и Воркуту
и то ли мыс Косистый, то ли Тикси...
Но тупо на меня глядели сфинксы
с жевательной резинкою во рту.

Я был для них как слон или дельфин,
как ящер недовымершей породы,
с которого заснять бы телефильм,
но лень, а это требует работы.

То были города под колпаком
и города с особым подогревом,
не на земле, а где-то в нелюдском
и нереальном мире (правом? левом?).

И существа, похожие на нас,
меня не понимали, как ни грустно.
И оставалось мне одно: проснуться.
Но я не мог.
И не могу сейчас.

Диксон

[Искра›]

Автор не указан.

Понимаешь,
трудно говорить мне с тобой:
в целом городе у вас -
ни снежинки.
В белых фартучках
школьницы идут
гурьбой,
и цветы продаются в Дзержинке.
там у вас - деревья в листве...
А у нас, -
за версту,
наверное,
слышно, -
будто кожа новая,
поскрипывает наст,
а в субботу будет кросс
лыжный...
Письма очень долго идут.
Не сердись.
Почту обвинять
не годиться...
Рассказали мне:
жил один влюблённый радист
до войны на острове Диксон.
Рассказали мне:
был он не слишком смел
и любви привык сторониться.
А когда пришла она,
никак не умел
с девушкой-радисткой
объясниться...
Но однажды в вихре приказов и смет,
график передач ломая,
выбил он:
"ЦЕЛУЮ!"
И принял в ответ:
"Что передаёшь?
Не понимаю..."
Предпоследним словом
себя обозвав,
парень объясненья не бросил.
Поцелуй
восьмёрками зашифровав,
он отстукал
"ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!"
Разговор дальнейший
был полон огня:
"Милая,
пойми человека!
("Восемьдесят восемь!")
Проверка".

Он выстукивал восьмёрки
упорно и зло.
Днём и ночью.
В зиму и в осень.
Он выстукивал,
пока
в ответ не пришло:
"Понимаю, восемьдесят восемь!.."

Я не знаю,
может,
всё было не так.
Может -
более обыденно,
пресно...
только верю твёрдо:
жил такой чудак!
Мне в другое верить
неинтересно...

Вот и я молчание
не в силах терпеть!
И в холодную небесную просинь
сердцем
выстукиваю
тебе:
"Милая!
Восемьдесят восемь!.."
Слышишь?
Эту цифру я молнией шлю.
Мчать ей
через горы и реки...
Восемьдесят восемь!
Очень люблю.
Восемьдесят восемь!
Навеки.

Харбин

[Elring›]

Севастополь Ленинград Москва Детройт Эдинбург Лондон Берлин Петербург Оксфорд Барселона Тверь Нахичевань Дублин Хайфа Нью-Йорк Константинополь Рейкьявик Мурманск Иерусалим Манчестер Кандалакша Омск Пятигорск Вильнюс Будапешт Варшава Воркута Бомбей Бангкок Лимпопо Лима Кутаиси Сухуми Стамбул Таллин Мехико Лиепая Хабаровск Одесса Владивосток Сталинград Астрахань Киев Магадан Саратов Кострома Рязань Марсель Казань Великий Новгород Афины Сантьяго Ашхабад Пекин Канберра Копенгаген Рим Каунас Осло Мадрид Париж Сиэтл Гамбург Страсбург Сан-Франциско Минск Кабул Пермь Красноярск Воронеж Анадырь Мюнхен Глазго Прага Мемфис Оттава Панама Рига Кандагар Астана Сингапур Аделаида Тагил Донецк Севастополь Томск Хельсинки Чикаго Веллингтон Мельбурн Сочи Кембридж Пхеньян Акапулько Сидней Багдад Тегеран Турин Благовещенск Биробиджан Суздаль Череповец Тбилиси Ереван Ташкент Львов Мариуполь Симферополь Владимир Аргун Улан-Батор  Улан-удэ Шанхай Уфа Норильск Севилья Анапа Кишинев Тракай Белград Белгород Липецк Каир Окленд Монтевидео Валенсия Толедо Баку Руан Лион Норильск Тикси Диксон Харбин

[Elring›]

(СМЕРТЕЛЬНЫЙ РИСК, М.Д.П.)
Погоня прёт. Овчарки осмелели
В нагане только б не перекосил патрон.
Остаться Русским – это риск смертельный.
И Русский не умеет быть рабом.
Ползком в распадок, в кисловатый щавель
На этот раз я ухожу один: -
Сквитаемся. Я это обещаю
Ты только дай мне отдохнуть. Харбин.

Царьград

[elinorwise›]

Молчи, поэт,-- сейчас не до поэм,
Забудь про куртуазные манеры,
Когда над ухом лает АКМ,
И за окном пылают БТР-ы.
В плотине появившаяся брешь
Потопом отзывается внезапно.
Гранитный столб с Урала цвета беж
Стремительно смещается на запад.
Стамбулом станет нынешний Царьград.
Мели о демократии, Емеля!
Запуганный вконец электорат,
Одолевая зябкое похмелье
Из двух возможных выбирает зол,
Сдирая с глаз кровавую коросту.
Мин-херцем изготовленный камзол
Толпе широкоскулой не по росту.
Он лопается сразу -- только тронь.
Куда же скачет, глаз кося налитый,
Из птицы-тройки вырвавшийся конь,
И где свои чугунные копыта
Опустит он? Никто не знает, где.
Кирзовые бахилы глину месят.
Соборы отражаются в воде,
Где над крестом танцует полумесяц,
Ломая христианские миры,
И сокрушенно ахают потомки,
И рушатся имперские обломки
В татарщину, в тартар, в тартарары.

А. Городницкий

Сальвадор

[Ada›]

Игорь БУЛАТОВСКИЙ

Догоняй, догоняй, голубок мой, своих
На своих легковейных двоих,
На своих легковерных, давай,
Догоняй, догоняй, догоняй!

Верь подвздошному ветру
Аж до хруста в груди
И тому километру,
Что свистит впереди.

Поперёк, поперёк, поперёк всех широт
Протяни ненасытный живот,
Не теряй, не теряй же свой румб,
Голоногий, дворовый Колумб!

Не всё вслух, не всё в голос,
Что любовь, что тоска,
Солнца гаснущий волос
Щекотнёт у виска.

Пусть Мария, и Пинта, и Нинья твои
Пустят по ветру розы свои,
И свистит им навстречу простор:
Сальвадор, Сальвадор, Сальвадор!

Пусть и нету в том толку,
Да несёт далеко
И вихрастую холку
Раздувает легко.

Ноттингем

[elinorwise›]

Высок и строен Робин Гуд.
Ему пятнадцать лет,
И веселее смельчака
Во всей округе нет.

Пришел однажды в Ноттингем
Отважный Робин Гуд.
Глядит - пятнадцать лесников
Вино и пиво пьют...

И т.д. на три страницы...

Стpэдфорд

[Sáre›]

Леонард Диггз  - оксфордский ученый и переводчик

MASTER W. SHAKESPEARE

       SHAKESPEARE, at length thy pious fellows give
       The world thy works; thy works, by which outlive
       
       Thy tomb thy name must: when that stone is rent,
       And time dissolves thy Stratford monument,
       
       Here we alive shall view thee still ; this book,
       When brass and marble fade, shall make thee look
       
       Fresh to all ages; when posterity
       Shall loathe what's new, think all is prodigy
       
       That is not Shakespeare's, every line, each verse
       Here shall revive, redeem thee from thy hearse.
       
       Nor fire, nor cank'ring age, - as Naso said
       Of his, - thy wit-fraught book shall once invade:
       
       Nor shall I e'er believe or think thee dead,
       Though miss'd, until our bankrout stage be sped -
       
       Impossible - with some new strain t'out-do
       Passions of Juliet and Romeo;
       
       Or till I hear a scene more nobly take,
       Than when thy half-sword-parleying Romans spake:
       
       Till these, till any of thy volume's rest,
       Shall with more fire, more feeling be exprest,
       
       Be sure, our Shakespeare, thou canst never die,
       But, crown'd with laurel, live eternally.

Орландо

[Sáre›]

Высок и строен Робин Гуд.
Ему пятнадцать лет,
И веселее смельчака
Во всей округе нет.

Пришел однажды в Ноттингем
Отважный Робин Гуд.
Глядит - пятнадцать лесников
Вино и пиво пьют...

И т.д. на три страницы...

Стрэдфорд - на -Эйвоне

Леонард Диггз  - оксфордский ученый и переводчик

MASTER W. SHAKESPEARE

       SHAKESPEARE, at length thy pious fellows give
       The world thy works; thy works, by which outlive
       
       Thy tomb thy name must: when that stone is rent,
       And time dissolves thy Stratford monument,
       
       Here we alive shall view thee still ; this book,
       When brass and marble fade, shall make thee look
       
       Fresh to all ages; when posterity
       Shall loathe what's new, think all is prodigy
       
       That is not Shakespeare's, every line, each verse
       Here shall revive, redeem thee from thy hearse.
       
       Nor fire, nor cank'ring age, - as Naso said
       Of his, - thy wit-fraught book shall once invade:
       
       Nor shall I e'er believe or think thee dead,
       Though miss'd, until our bankrout stage be sped -
       
       Impossible - with some new strain t'out-do
       Passions of Juliet and Romeo;
       
       Or till I hear a scene more nobly take,
       Than when thy half-sword-parleying Romans spake:
       
       Till these, till any of thy volume's rest,
       Shall with more fire, more feeling be exprest,
       
       Be sure, our Shakespeare, thou canst never die,
       But, crown'd with laurel, live eternally.

Орландо

[elinorwise›]

Уфф, ну и задачку вы задали! Ну вот вам!

Волосатый мужик из Орландо
Раз влюбился в китайскую панду
И они без затей
Наплодили детей-
Волосатых зверенышей банду.

Чесслово, это не мое сочинение, это я тут нарыла
 http://homenko.h1.ru/

Феодосия

[Sáre›]

Ольга Бергольц.
Феодосия

               Юрию Герману
Когда я в мертвом городе искала
ту улицу, где были мы с тобой,
когда нашла — и все же не узнала

А сизый прах и ржавчина вокзала!

...Но был когда-то синий-синий день,
и душно пахло нефтью, и дрожала
седых акаций вычурная тень...
От шпал струился зной — стеклянный,
                                   зримый,
дышало море близкое, а друг,
уже чужой, но все еще любимый,
не выпускал моих холодных рук.
Я знала: все. Уже ни слов, ни споров,
ни милых встреч...
                  И все же будет год:
один из нас приедет в этот город
и все, что было, вновь переживет.
Обдаст лицо блаженный воздух юга,
подкатит к горлу незабытый зной,
на берегу проступит облик друга —
неистребимой радости земной.
О, если б кто-то, вставший с нами рядом,
шепнул, какие движутся года!
Ведь лишь теперь, на эти камни глядя,
я поняла, что значит — «никогда»,
что прошлого — и то на свете нет,
что нет твоих свидетелей отныне,
что к самому себе потерян след
для всех, прошедших зоною пустыни...

1935—1947
Феодосия


Нассау

[Искра›]

Владимир Строчков

Печаль моя спеклась от этих вахт,
и полон портаченере20 окурков,
как Портофино21 – белоснежных яхт,
катающих зажравшихся придурков.

Одна из них, прекрасная, как плод
любви двух яхт, приписана в Нассау,
огромна, как былой линкор “Бреслау”
и на борту имеет вертолет.

И я подумал, глядя на нее:
“Люблю тебя, немытая Россия,
любовь моя интимна, некрасива,
как грязное исподнее белье.

Люблю тебя, как спившуюся мать,
люблю твой интерес кровавый к лире
и надпись в переделкинском сортире:
"Убедительная просьба
черновики рукописей в унитаз не бросать".

Люблю державный твой наряд и вид,
и шовинизм, и мертвые деревни,
твой алкогольный автогеноцид
и срать повсюду твой обычай древний.

Люблю лицо приезжее твое
твоей национальности кавказской
(уезжее еврейской). Всех кацо
встречаешь ты с любовью и опаской,

обнюхивая каждый чемодан:
не пахнут ли лимоны гексагеном?
Но если пахнут – впустишь завсегда,
приняв на лапу. Это в наших генах.

Люблю тебя, страна новогоспод,
новорабов и президентов странных.
Любви моей немыслим перевод
ни на один язык из иностранных.”

Верона

[Sáre›]

Вячеслав Крейда
Джульетте, в Верону

Scrivere per amore

Вот каменный дворик, и девочка эта
С улыбкою бронзовой смотрит на нас.
Ей пишут подростки: «Родная Джульетта!»
Столетие. Больше. В который уж раз.
 А им отвечают: «Не вечна утрата»,
А их уверяют, что снова придёт
Влюблённость ушедшая. Знайте, ребята,
Что где-нибудь кто-то вас всё-таки ждёт.
 Строка в Интернете, листок из тетради –
Кириллица, вязь, иероглиф, иврит,
В Албании горной, в озёрной Канаде
Девчонки рыдают. Но молча глядит
Немая Джульетта на вечные камни,
И взгляд её бронзовый кроток и мил.
«А вы ведь ещё не писали пока мне?
Пишите»… Вот голубя мальчик кормил,
Спугнула дворняга бездомную кошку –
В Италии даже зимою тепло…

И снова к заветному ходят окошку
Мальчишки, девчонки. Ничто не ушло.
 Любви восхищенье, восторг, упоенье,
В снегах и под сенью зелёной листвы
Приходит нежданное это мгновенье,
Отчаянье тоже приходит, увы.
 Девчонки, не плачьте! Мальчишки, не надо
Записки писать и к обрыву идти.
Вы только дождитесь – вам будет награда.

Ах, детки ! Вы только в начале пути!..
 А если какой-либо горестный случай,
А если вам некому душу излить –
Пишите! Ответ вами будет получен!
Спасительной может быть тонкая нить.
 На башне пробило, и полночь настала.
Верону густая окутала тьма.
Джульетта, украдкой сойдя с пьедестала,
Ребячьи посланья читает сама.
Уснули влюблённые перед рассветом,
Уснул беспокойный ночной ветерок.

Ведь ночь коротка ускользающим летом…
Дремотою тихой объят городок.
Уснули столетья. Не дремлет лишь кошка
Собака лежит, прикорнув на камнях
А в доме напротив не гаснет окошко,
Как будто века рассыпаются в прах.
 Ей надо успеть, пока время не вышло,
Джульетта опять сочиняет ответ.
Порхают по клавишам пальцы неслышно,
Друзьям посылая строку в Интернет.

 Вот каменный дворик, и отсвет заката
Какое столетье?.. Какое число?..
И девочки пишут, и пишут ребята
В Верону. Джульетте. Насмешкам назло.

 
Дахау

[Федорей›]

Время мчится. Глохнет память в мире.
Очевидцы в разных землях спят.
Годовщина. Шестьдесят четыре.
А давно ли было пятьдесят?

Перемены, всюду перемены...
Всюду рынок, деньги и товар.
Новой веткой метрополитена
Беспощадно вспорот Бабий Яр.

Где полвека истлевают кости,
Где из-под земли исходит стон,
Детским шумом полон на погосте
Куренёвской школы стадион.

А поодаль высится Менора
Видевшая, словно часовой,
Как глумятся пасынки позора
Над людскою памятью живой

Это – жизнь. И мало в ней святого.
И у ЗЛА - прописки нет в аду.
Бабий Яр. Теперь два этих слова
Навсегда стоят в одном ряду

В списке, где Освенцим и Треблинка,
Бухенвальд,  Дахау , Равенсбрюк.
Собибор, Майданек... Не заминка, -
Времени на всех не хватит, друг.

В Бабьем Яре спорит с тишиною
Надпись из давидова псалма:
«Боль моя всегда передо мною».
Это голос сердца – не ума.

Это искра Ветхого Завета.
В ней спрессован всех времён пожар.
Вы, живые, помните об этом,
Чтоб не повторился Бабий Яр.

Имануил Глейзер

Теночтитлан

Не уверен, что такие стихи или песни существуют, но может коллективными усилиями попробуете найти? Если кто-то против, сразу сменю задание.

[Искра›]

Федорей, да легко!! 

Теночтитлан, 1521 год
Александр Кожейкин

Кортес, жестокий, но любезный,
стоял у города с мечом.
Мир бесколёсный, не железный
ещё не знал, что обречён.
Ещё не знал, что будут биты
их божества и рухнут ниц,
и что ступеньки пирамиды
ведут уже не вверх, а вниз.
Ещё не знали: стар, и молод,
кто будет жив, а кто убит,
что на рассвете белый город
был словно саваном покрыт,
но скоро храмы, обелиски
накроет пепел жарких дней,
и будет вычеркнут из списка
их город росчерком мечей,
что скроются из дыма птицы,
и смерть на лошадях летит,
что стать другой страны столицей
Теночтитлану предстоит …
Сон на рассвете очень сладок,
так трудно осознать: война,
и девяносто дней осады,
по сути, малая цена …

Уйдут на дно каналов угли,
напомнит зарево заря,
но пела песенку для куклы
в то утро девочка не зря …

Торонто

[Федорей›]

Вот, блин! Как много на свете стихов!       

Зимний  Торонто  искрится от света...
Замер в волшебном мерцании зал...
Здесь на балы не наложено вето:
Дух торжества в смене лет не пропал!
Автомобиль пусть шикарней кареты:
Век от сует современных устал.
Таинства миг не содержит секрета:
Гости на Русский съезжаются бал!
Зал Македонский сквозь кружево света
Под ноги дам расстелил свой паркет!
Балу желаем мы долгие лета,
Музыкой слов наполняя сонет.
Нам дорога всем традиций сохранность,
Вовсе неважно: когда, где рожден!
Важно, что - русский! Вот - Божия данность!
Только б сердца бились все в унисон!
Чинно, достойно и без наскока,
Не суетясь, от души каждый год
Сказочный бал дарит людям «Рускока»,
Радуя русский канадский народ!
Движутся пары, скользя, по паркету,
Платьев раскошных плывет череда...
Ветер судьбы кружит русских по свету,
Только в общеньи не тают года...
Наши года –это наше богатство.
Старшим от всех нас - нижайший поклон,
Всем: за сохранность Российского братства!
За этот бальный чарующий сон!

Марина Мануйлова

Маракайбо