Раннее утро 16 апреля
В жилом квартале, на севере смыкавшимся с торговым городком, а с юга и запада упиравшимся в каменное соцветие La fleur du feu éternel, каждое утро из года в год начиналось по одному и тому же сценарию поднадоевшего и растерявшего зрителей спектакля, все роли в котором, начиная с насквозь пропахшего сажей трубочиста и заканчивая почтенным купцом первой гильдии, были в совершенстве изучены за время существования Ситэ Экарте, и не допускали возможных импровизаций, а причиной подобной размеренности и постоянства течения жизни было вот что.
Во-первых, изначально созданная для парадного въезда монарших особ с челядью и прислугой, приема иностранных посольств, отправления парадов в честь блестящих побед воинства герцога и прочих менее значимых мероприятий сеть проспектов La fleur du feu éternel, начинавшаяся от Врат огня, пронзала хаотичное нагромождение мещанских районов, в которых обитали и представители мелкопоместного дворянства, после чего жеманно вплеталась в упорядоченную планировку обители магов чтобы распасться на десятки переулков виток за витком спиралью восходящих к вершине холма, оседланного неприступным герцогским донжоном. Однако по мере экономического развития торгового города рост влияния гилдеров на городской совет и сановников ратуши все усиливался, так что Врата огня все чаще и чаще открывались настежь перед торговым людом, как ни кто другой умевшим оценить все удобства Соцветия, значительно ускорявшего и облегчавшего транспортировку товаров. Вторая же причина была логическим следствием первой - там где идет активная борьба за рынки сбыта и личное обогащение нет места отдыху с вкушением полуденного сна и конечно же мещане вынуждены были приноравливаться к установившемуся ритму жизни торговцев с самого утра надрывающих горло в попытках перекричать друг друга расхваливая достоинства и благоразумно скрывая недостатки товара выставленного на торг. Гул сотен голосов: требовательных и заискивающих, надменных и раболепных, отчаянные крики торгующихся о ценах, протяжное мычание вьючных волов и дребезжание окованных дрянным железом колес крестьянских подвод, поминутно спотыкающихся о булыжники разбитой мостовой – все это с рассвета до позднего вечера давило на барабанные перепонки обывателей, в том случае если их дом не мог похвастаться отгораживающими городской шум каменными стенами, толщиной этак в два с половиной фута, и хорошо пригнанными дубовыми ставнями на окнах, которыми как раз таки отличался дом номер семнадцать на Rue de Lanterne sourde, по совместительству являющийся резиденцией городского Смотрящего воровского братства Жерара Келлермана.
На первый взгляд, особенно если смотреть из темноты да к тому же сильно зажмурившись, дом ничем особым не отличался от своих соседей, вплотную подпиравших здание по обе стороны - все те же дубовые двери со стальными ребрами на утопленных в косяке петлях и пара слуховых оконец, всматривающихся в лица прохожим отполированными пластинками меди. Разве что, на украшающей фасад разнообразной лепнине, при должном старании, можно было различить не один десяток покрытых гарью желобков да сложенный из дикого камня, фасад особняка был чуть плотнее увит разросшимся сочно-зеленым ковром дикого плюща, придающего всему зданию вид мягкой детской игрушки. Но, несмотря на кажущуюся безобидность, редкие путники, появлявшиеся на улице Потаенного фонаря после захода солнца, старались как можно быстрее прошмыгнуть под освещенными окнами второго этажа, клювом хищной птицы нависавшего над булыжной мостовой.
Недобрым считалось это место среди горожан: кумушки возле лавки зеленщика охали и ахали, картинно возводя очи горе, покуда одна из них пересказывала товаркам абсолютно достоверные слухи о колдуне-кровопийце в охотку пожирающем целые толпы невинных младенцев, запивая страшную трапезу галлонами крови замученных жертв, в то время как пропахшие дешевым пойлом и конским навозом извозчики в пол голоса обсуждали достоинства продажных девок зарабатывающих своим телом на кров и стол у жестокосердного владельца особняка, а уличные мальчишки мерились храбростью, похваляясь друг пред другом обещаниями пробраться в дом старого мертвеца или хотя бы постоять ночью под его окнами.
Слухов было едва ли не больше чем жителей Соцветия, но по одному они единодушно сходились во взглядах: если хочешь неприятностей, попытайся войти в особняк номер семнадцать на улице Потаенного фонаря, и это мнение вполне разделял сам хозяин дома, хотя его резоны ни на йоту не совпадали с ославившей дом молвой. Несмотря на то, что многие из этих россказней краем задевали некоторые факты его биографии, на самом деле Жерар Келлерман не был ни колдуном-мизантропом, ни разложившимся трупом, ни алчным содержателем дома терпимости. Всего лишь простой смертный пятидесяти пяти лет от роду с большими залысинами в когда-то густой черной шевелюре, отягощенный сложным морально-этическим кодексом воровской чести и судьбой в юности и зрелые годы изобиловавшей лишениями, отразившимися на облике Смотрящего. Раздутые суставы пальцев левой руки по утру причиняли Жерару невыносимую боль напоминая о солевых рудниках каторги и промозглых сквозняках тюремного барака в котором он провел без малого полтора десятка лет умудрившись не смотря ни на что все таки вернуться к нормальной жизни, когда даже самые терпеливые из его знакомых по прошлой жизни давно справили по нему заупокойную литургию, но он выжил наперекор всему не сломавшись под бичами надсмотрщиков и издевательствами сокамерников, день за днем постепенно поднимаясь по скользкой лестницы воровской иерархии пока не стал тем кем стал и даже проклятая подагра спиралью скручивающая тело еще полное сил и жажды жизни была не в силах перебороть железную волю Келлермана. Вместо того чтобы, обливаясь потом валяться в постели, ожидая пока минует приступ подагры Жерар выходил на балкон особняка встречать первые лучи солнца восходящего над черепичными крышами Ситэ Экарте и насладится красотой багряных переливов меди на флюгерах ратуши лениво раскачивающихся в потоках легкого ветра.
Это был его город.
Единственным чего так не хватало Смотрящему была тишина, поскольку по утру на улице Потаенного света, как и во всем Соцветии, даже пешему не возможно было протолкнуться сквась запруды телег покуда не схлынет волна крестьян из пригородов, вставших засветло, дабы отстоять длинную очередь к вратам сторожевой башни, и после унылой процедуры проверки, с неизменным подмасливанием скучающих на посту стражников, со всей возможной скоростью поспешать к торговым рядам, чтоб еще до рассвета застолбить на рыночной площади место получше и разложить товар на прилавках как раз к появлению первых позевывающих кухарок. Многоголосый гомон наполнял пространство порождая эхо многократно отраженное от стен каменного каньона образованного стенами домов… со временем Келлерман даже привык к шумовому сопровождению симфонии заливающего город солнечного света, тем большим было его удивление когда утром пятнадцатого апреля он смог любуясь восходом в гордом одиночестве выпить наперсток обжигающего кофе с имбирем, и позднее днем в особняке царствовала настоящая тишина, не та иллюзия отсутствия звука подаренная мастерством каменщиков, но разлетающаяся мириадами осколков лишь стоили приоткрыть ставни, нет, тишина была абсолютной.
Расслышав за спиной тихое покашливание Жерар вернулся к реальности одним глотком допив остатки божественного обжигающе-пряного напитка, аккуратно промокнул губы батистовым платком, после чего повернулся к стоявшему за спиной посетителю.
- …второй день без орд неугомонных варваров под нашими окнами, скажите мне что это не сон. – Смотрящий с одобрением по отечески улыбнулся склонившемуся в поклоне сенешалю.
- Вы не ошибаетесь, уважаемый синдик, со вчерашнего утра все возможные связи и пути сообщения между городом и окружающими территориями перекрыты магами ордена. Ситэ Экарте в изоляции.
- Мсье Клод, вы не находите в высшей степени занятной натуру людей так часто умудряющихся оценить нечто по достоинству, только после того как эта жизненно необходимая вещь безвозвратно утрачена? Купол еще не снят, а я уже чествую на языке привкус пыли поднятой с мостовой колоннами оборванцев. Быть может стоит отправить в Орден пару-тройку бушелей хорошего вина с просьбой продержать завесу хотя бы на пару дней больше чем они планируют? – Смотрящий тихо рассмеялся – Нет, доблестные стражи спокойствия герцогский короны скорее добровольно взойдут на плаху чем станут якшаться со старым больным человеком, впрочем, это их дело, а вино оставим себе отпраздновать избавление от люмпенов. – Отсмеявшись смотрящий огладил эспаньолку цвета соли с перцем, хмыкнул и обратился к сенешалю уже более серьезным тоном – Все это тщета, мы без них сможем обойтись играючи, а они они без нас не смогут. Так о чем говорят в городе? С чем вы пришли ко мне этим утром?
- В городе распространяются слухи, мрачные слухи… Говорят что герцог в припадке безумия повелел закрыть город и сжечь продуктовые запасы короны. Если ничего не изменится и купол не снимут начнется голод. Рынки уже лихорадит - цены на продукты растут не по дням а по часам, начиная с муки заканчивая деликатесами и без того доступными далеко не каждому. Уже оживились любители половить рыбку в мутной водице, и если так будет продолжаться…
- …так не будет продолжаться – резко оборвал Смотрящий монотонное повествование сенешаля. – Герцог не на столько глуп, чтобы провоцировать голодные бунты в закрытом городе. Доведенная до отчаяния толпа не будет разбираться каковы были причины вызвавшие несчастье, едва появятся слухи о препрятанных богатеями частных запасах люди просто сметут всех кому непосчастливилось обосноваться на Холме, а начнут, пожалуй с магиков. Помяните мое слово мсье Клод, снабжение восстановят в течение ближайших трех-четырех недель, тянуть со снятием защиты дольше смерти подобно. Да, кстати, надеюсь, нам уже известно, чем вызвана постановка купола? Неужели в окрестностях города объявилась Черная Дева? Или на засечной гряде большой отряд налетчиков проспали?
- Газеты, в том числе и независимые, в один голос утверждают, что все именно так – эпидемии выкашивают окрестные селения, но удивление вызывает бездействие лекарей и магиков Экарте, учитывая инкубационный период с момента заражения, город уже может быть наводнен носителями болезни, да и о карантинных столбах и хоть сколько-нибудь серьезной проверке товаров до вчерашнего дня никто слыхом не слышал.
- Независимая пресса? Полноте вам, друг мой, все наши печатные издания ходят на цыпочках вокруг герцогского замка прилежно лая едва расслышат команду *голос* пришедшую из придворной канцелярии. Вместе с сообщениями о разыгравшейся эпидемии стоило бы уведомить читателей о возможных мерах борьбы и профилактики вместо того чтобы нагнетать панику… Странно все это, очень странно и не похоже на правду.
- Да, уважаемый синдик, я должен упомянуть о том что мсье Лис направил для вас послание проливающее некоторый свет на происходящее. С вашего разрешения я позволил себе ознакомился с содержанием письма и мне кажется, пока только кажется, что нам уже известна причина происходящего, но она хвала богам не столь опасна для города и цеха как мнится издателем газетенок.
- Что же это?
- Его светлость, как вы верно изволили заметить, неожиданно осознал, что и в его жизни есть место потерям. И для этого ему “всего лишь” пришлось… лишится кого-то из своих знатных друзей. Достойная цена за прозрение.
- Вы вновь правы, мсье Клод – улыбку на лице Смотрящего тронуло инеем – цена заслужена, но позвольте я взгляну сам.
- Да конечно, уважаемый синдик. – Серый конверт с надломленной сургучной печатью, изображавшей стилизованный лисий хвост, перекачивал из рук в руки, вслед за чем в комнате повисла мертвая тишина пока Келлерман вчитывался в мелкий подчерк своего давнего "коллеги" по бизнесу не настолько щепетильного, чтобы отворачиваться от навозной кучи, если тот чувствовал скрытые в ней залежи золота.
“…не предпринимались ли попытки похищения знатных особ в последнее время. Если да, то, возможно, у герцога есть предложение для Смотрящего”. – Жерар усмехнулся - Надо же как все серьезно, даже Его светлость самолично готов уделить внимание навозной крысе, ай-ай-ай, ну нельзя быть таким рассеянным. Мсье Клод, будьте так любезны, составить ответ нашему… “другу”… “Смотрящий будет всенепременно рад оказать герцогу любое содействие в поисках, как только поймет, что или кого мы ищем.”
Едва чернила на бумаге высохли Келлерман запечатал конверт, поставив оттиск серебряного перстня на расплавленном сургуче.
- Мой друг, распорядитесь об отправке… и я не думаю что на прихлебателей герцога стоит возлагать большие надежды. В лучшем случае нам дадут старую мозговую косточку в то время как сами будут слизывать сливки герцогской благодарности, в худшем же... предпримут попытку вытереть сапоги о братство.
