Нам тут пытаются протолкнуть расизм, уважаемые!
Если рассуждения об отличии мировосприятия у разных народов относить к расизму, то да, пытаюсь.
По поводу того, что я не пояснил, что хочу. Перечитав первое сообщение данной темы, я убедился, что там присутствуют два вопросительных знака (а то, я уж было решил, что забыл их поставить), при этом второй вопрос уточняет первый...
Прошу прощения, мне, действительно надо было пояснить какое именно "такое" развитие событий в мире Арды я имею в виду. Такое - это именно такое какое есть, та историческая канва, как она описана ДРРТ.
В частности, меня интересует, наличие образа Врага, сильноужасного и почти необоримого, победа которого неминуемо влечет за собой разрушение всего, что дорого объекту нападения - это такая специфично английская черта или нет, и, если нет, то в какой степени относительно других народов она выражена в Великобритании и по каким историческим причинам такая ситуация сложилась, ну и т.п.
За прошедшее время мне удалось кое-что найти по этим вопросам. Вот, например, цитата из книги О. Арина, отчасти подтверждающая данные приведенного выше опроса (О. Арин «Между Тити и Кака: Впечатления туриста… и не только» // М.: Издательство ЛКИ, 2008. – 256 с.):
"Не справляется английское «постиндустриальное общество» и с растущей преступностью. Например, в 2001-2002 гг. число пра¬вонарушений достигало отметки 5 525 316, а в 2002-2003 ГГ. — 5 899 450, причем растут именно тяжкие преступления, в частно¬сти, убийства. На фоне снижающего количества убийств во Франции и Германии, в Англии, наоборот, их количество растет. Некоторые объясняют это тем, что в Англии молодежь потребляет большее количество тяжелого алкоголя, чем в любой другой западноевропейской стране. В любом случае газеты постоянно пестрят статьями об убийствах, которые совершаются «просто так», от скуки".
Следующие цитаты из сборника "Россия и Британия. Связи и взаимные представления XIX-XX века" (М.: Наука, 2006 г).
"Одним из признаков ослабления позиции Лондона в мире [в начале ХХ века], по мнению компетентных российских наблюдателей, стала, как это ни парадоксально, усиленная пропаганда "имперского духа" - так называемого "джингоизма" - среди представителей английского истеблишмента и среднего класса. Агрессивный гегемонизм, ксенофобия, культ насилия и милитаризма - все эти явления, прежде не характерные для сознания Британских островов, рахделявших в своей массе ценности либерализма, свидетельствовали о том, что викторианская эпоха ушла в прошлое".
"Б. Бюлов верно предугадал расстановку сил на мировой арене в надвигающейся схватке. В воспоминаниях он писал, что если бы Германия "находилась в войне с Россией и Францией, то более чем вероятно, что Англия воспользовалась бы такой блестящей конъюнктурой, чтобы без всякого риска задушить своего опаснейшего соперника в торговле, мореходстве и промышленности, тем более, что этот экономический соперник в то же время является самым могущественным континентальным государством, следовательно по старому английскому обычаю ее традиционным противником"".
В последней цитате интересно окончание - про старый английский обычай и традиционное представление.
Ну и на последок некоторые цитаты из трудов Г. Гейне (есть в сети), касающиеся английского менталитета.
"Тысяча выражений у араба для его меча, у француза для любви, у англичанина для виселицы, у немца для выпивки, а у нового афинянина даже и для места, где он пьет".
" Не обвиняй меня в англомании, любезный читатель, если я в этой книге часто говорю об англичанах; они слишком многочисленны сейчас в Италии, чтобы можно было не замечать их; они целыми полчищами кочуют по этой стране, располагаются во всех гостиницах, бегают повсюду, осматривая все, и трудно представить себе в Италии лимонное дерево без обнюхивающей его англичанки или же картинную галерею без толпы англичан, которые с путеводителями в руках носятся поверяя, все ли указанные в книге достопримечательности налицо. Когда видишь, как этот светловолосый и краснощекий народ, расфранченный и преисполненный любопытства, перебирается через Альпы и тянется по всей Италии в блестящих каретах, с пестрыми лакеями, ржущими скаковыми лошадьми, камеристками, закутанными в зеленые вуали, и прочими дорогими принадлежностями, кажется, будто присутствуешь при некоем элегантном переселении народов. Да и в самом деле, сын Альбиона, хоть он и носит чистое белье и платит за все наличными, все же представляетсят цивилизованным варваром в сравнении с итальянцем, который являет скорее переходящую в варварство цивилизацию. Первый обнаруживает в характере сдержанность грубости, второй -- распущенную утонченность. А бледные итальянские лица, с этими страдальческими белками глаз, с болезненно нежными губами -- как они глубоко аристократичны по сравнению с деревянными британскими физиономиями и их плебейски румяным здоровьем! Ведь итальянский
народ внутренне болен, а больные, право, аристократичнее здоровых; ведь только больной человек становится человеком, у его тела есть история страданий, оно одухотворено. Мне думается даже, что путем страдания и животные могли бы стать людьми; я видел однажды умирающую собаку: она в своих предсмертных муках смотрела на меня почти как человек".
"Большое сходство, существующее вообще между древними римлянами и нынешними англичанами и между государственными деятелями обоих народов, могло бы еще больше укрепить нас в этом предположении. В самом деле, некоторая черствость, чуждая всякой поэзии, алчность, кровожадность, неутомимость, твердость характера свойственны нынешним англичанам так же, как и древним римлянам, только последние были больше сухопутными крысами, чем водяными; по части же нелюбезности, в которой и те и другие достигли высочайших вершин, они равны друг другу. Между высшими классами обоих народов наблюдается самое поразительное сродство. Англичанин знатного рода, подобно древнему римлянину знатного рода, — патриот: любовь к отечеству вынуждает его поддерживать самую тесную связь с плебеями, вопреки коренному различию политических прав, и эта солидарность приводит к тому, что английские аристократы и демократы образуют, подобно древнеримским, некое целое — единый народ."
"Мишле в своей гениальной «Истории Франции» совершенно справедливо замечает: «Тайна сражений при Креси, при Пуатье и так далее находится в конторах купцов Лондона, Бордо, Брюгге... Шерсть и мясо упрочили старую Англию, английскую расу. Прежде чем стать огромной хлопчатобумажной фабрикой, обслуживающей весь мир, и железоделательной мануфактурой, Англия была фабрикой мяса. Издавна народ этот занимался главным образом скотоводством и питался мясными блюдами. Отсюда этот свежий цвет лица, эта сила, эта коротконосая, лишенная затылка красота. Да будет мне позволено привести по этому случаю мои личные впечатления...
Я побывал в Лондоне и в большей части Англии и Шотландии; я больше дивился, чем понимал. Лишь на обратном пути из Йорка в Манчестер, проезжая поперек всего острова, получил я правильное представление об Англии. Было утро, стоял сырой туман; мне показалось, будто страна не то что окружена, а затоплена океаном. Бледное солнце слегка окрашивало половину ландшафта. Новые кирпично-красные дома выделялись бы слишком резко на сочно-зеленых лугах, если бы эти кричащие краски не были смягчены волнующимся морским туманом. Тучные пастбища, покрытые овцами, и над ними огнедышащие трубы фабричных печей. Скотоводство, земледелие, индустрия — все это теснилось на крохотном пространстве, одно над другим, одно питая другое: трава питалась туманом, овца — травой, человек — кровью.
Человек, вечно страдающий от голода в этом изнурительном климате, может поддерживать свое существование только трудом. Природа принуждает его к этому. Но он научился мстить ей: он заставляет работать ее самое; он порабощает ее с помощью железа и огня. Вся Англия задыхается в этой борьбе. Человек там словно охвачен гневом, словно вне себя. Взгляните на это красное лицо, на эти сверкающие безумием глаза... Его можно принять за пьяного. Но голова его и рука тверды и уверенны. Он опьянен только кровью и силой. К себе он относится как к паровой машине, которую он сверх всякой меры набивает топливом, чтобы добиться от нее наибольшей продуктивности и скорости.
В средние века англичанин был приблизительно таким же, как и сейчас: сверх меры упитанным, чрезвычайно активным и, за отсутствием индустриальной деятельности, воинственный.
Хотя Англия и занималась земледелием и скотоводством, но еще ничего не изготовляла. Англичане вывозили сырье — обрабатывали же его другие. Шерсть была по одну сторону канала, рабочий по другую. Пока государи спорили и враждовали, английские торговцы скотом и фламандские суконные фабриканты продолжали жить и добром согласии, в самом нерушимом союзе. Французы, желавшие разрушить их союз, поплатились Столетней войной за эту затею. Правда, английские короли стремились к завоеванию Франции, но народ требовал только свободы торговли, свободных границ для ввоза, свободного рынка для английской шерсти. Собравшись вокруг большого мешка с шерстью, общины держали совет по поводу требований короля и охотно предоставляли ему в достаточном количестве и деньги и войско.
Такое смешение торгашества и рыцарства придает всей этой истории странный оттенок. Эдуард, дающий за круглым столом гордую клятву завоевать Францию, глуповатые надменные рыцари, повязывающие, согласно обету, один глаз красным платком, — все они не такие уж дураки, чтобы отправляться в поход за собственный счет. Благочестивая наивность крестовых походов уже не соответствует эпохе. Рыцари эти по существу просто-напросто продажные наемники, платные торговые агенты, вооруженные коммивояжеры лондонских и гентских купцов. Сам Эдуард сильно обуржуазился, ему пришлось отложить в сторону всякую гордость, пришлось заискивать перед гильдиями суконщиков и ткачей, чтобы снискать их одобрение, пришлось пожимать руку своему куму, пивовару Артевельде, пришлось взбираться на конторку скотопромышленника, чтобы выступать перед народом.
В английских трагедиях четырнадцатого столетия есть очень комические роли. В самых благородных рыцарях всегда коренится нечто от Фальстафа. Во Франции, в Италии, в Испании, в прекрасных странах юга англичане проявляют столько же прожорливости, сколько и мужества. Это — Геркулесы, пожиратели быков. Они приходят в страну, чтобы сожрать ее в буквальном смысле этого слова. Но страна готовит им возмездие и побеждает их фруктами и винами. Их государи и армии перепиваются, переидаются и умирают от несварения желудка и дизентерии».
Теперь с этими наемными героями обжорства сравните французов, самый воздержанный народ, опьяняющийся не столько своими винами, сколько врожденным энтузиазмом. Энтузиазм этот был всегда причиной их неудач, и мы видим, как уже в середине четырнадцатого столетия они терпели поражение в борьбе с англичанами именно из-за излишнего своего рыцарства. Так случилось при Креси, где разбитые французы кажутся нам выше англичан, которые добились победы не по-рыцарски, с помощью пехоты... До тех пор война была большим турниром равных по родовитости всадников; но при Креси эта романтическая кавалерия, эта поэзия, была позорно расстреляна современной инфантерией, этой прозой, построенной в стилистически непогрешимом боевом порядке, — мало того, здесь появились даже пушки... Седой богемский король, слепой и дряхлый, участвовавший в этом сражении в качестве вассала Франции, хорошо понял, что наступили новые времена, что рыцарству пришел конец и что в будущем пехотинец победит конника, и он сказал своим рыцарям: «Покорнейше вас прошу, проводите меня подальше, в самую гущу сражающихся, чтобы мне хоть раз еще нанести славный удар мечом». Они повиновались, связали своих коней с его конем, помчались вместе с ним и самую дикую свалку, а наутро всех их нашли мертвыми на мертвых конях, которые так и остались связанными. Французы погибали при Креси и Пуатье, подобно богемскому королю и его рыцарям: они принимали смерть на конях. Англии досталась победа, Франции — слава. Так даже поражениями своими французы умели оставить и тени противника. Начиная с тех дней при Креси и Пуа-чьс и вплоть до Ватерлоо, триумфы англичан всегда были позором для человечества. Клио все-таки женщина; несмотря на свою беспристрастную холодность, она неравнодушна к рыцарству и к героизму, и я уверен, что лишь с сокрушенным сердцем она заносит на свои скрижали победы англичан."
Все приведенное выше лишь повод для размышлений.
