... И ударила Ночь осколками окна по пальцам, испачканным тушью, залила красным слова черно-белые, подвела под уздцы ветер северный, и забила тоски витой гвоздь прямо в душу, чтобы в седле намертво, и сказала: "Лети вперед!".
Забились под пальцами тугие струи. Залило изнутри ломким холодом. Голос застыл в стали, не вытечет теперь.
Быстрее. Чтобы разворошить угли пустого намерения, чтобы воля заполнила его до краев и выплескивалась случайными чудесами.
Только по губам искусанным кровь кто-то поймет, как сложно.
Невидимое черное солнце медленно идет по небу, чтобы, перейдя через край, стать белым.
Над верхушками сосен, над всем, что было, мимо всего,что будет, мимо черных воспоминаний и откровений в полголоса, мимо тех, кто ушел, и тех, кто плачет; остановиться бы, но разве удержишь северный ветер... Разве только размотать все, что связано, да обмотать вокруг красного соснового ствола - на славу будет привязь. Он даже рваться не будет, а поверит сразу в то, как пойдешь по желтым листьям ненаступившей осени, по едко-зеленым мхам, шепчущим сны через память, отчаявшись, забыв все буквы своего имени, пойдешь на восход через закат, меняя с каждым шагом прошлое, чтобы вернуться было нельзя. А по пути раздашь все найденное и подобранное, чтобы остаться как есть, без примесей, и слова обретут свою силу.
На восходе.
А там, где дом, стекло соберется обратно. И будешь сидеть так же, покусывая кончик пера и закрывая глаза иногда на несколько мгновений.
Я просто протягиваю руку, ладонью вверх.
Слышишь? Это звенят провода над рекой, это звенит во мне сталь, ведь когда кончается жалость, начинается любовь.
Я протягиваю руку ладонью вверх.
