Глава 1. Колодец.
Рано или поздно, каждый из нас, вдруг, обнаруживает себя падающим в бездонный колодец. Не то, что бы это действительно было так, просто в этой мысли я находил некоторое утешение. Можно очнуться в своей постели после долгого сна, или даже болезни – это легко понять и принять. Упав с лошади, можно очнуться в чистом поле – это чуть менее приятно, хотя бы потому, что скорее всего, оставшийся путь придётся проделать пешком, то и дело морщась от боли в сломанном ребре и приступов тошноты. Ну ладно, можно также прийти в себя скованным цепями, в каком-нибудь мрачном подземелье, обнаружить на себе многочисленные следы пыток и понять, что находишься ты здесь уже не первый день, и явно не последний – даже в этом случае остаётся надежда на более или менее удачный исход событий.
Однако, в моём случае для надежды оставалось не так уж много места, так как все мои мысли сводились к судорожным рассуждениям, описанным чуть выше, а также основной мысли, той что не давала мне сойти с ума окончательно: «Это сон».
«ЭТО СОН… Это сон… это сон…» - Повторял я как молитву, но каждый раз, когда я задевал о стенку колодца и начинал бешено кувыркаться в воздухе, моя и без того слабая уверенность в этом, давала ещё одну трещину.
И это верно, что бездонные колодцы бывают только во сне. Я совершенно чётко осознал это,
когда дно моего с всесокрушающей реалистичностью обрушилось на меня. За то, действительно долгое, время, что я летел по колодцу, то и дело совершая всевозможные акробатические кульбиты (при этом жестоко обдирая кожу и разрывая в клочья одежду), я полностью утратил ориентацию в пространстве. Порой мне уже не казалось, что я падаю вниз, а наоборот – я стремительно летел вверх, подгоняемый немилосердной судьбой. А иногда я и вовсе оказывался внутри «каменного мешка», который энергично тряс какой-то великан. Так что нет ничего удивительного в том, что в очередное мгновение дно рухнуло на меня и придавило, словно букашку огромным и влажным комом земли. Я отключился, но лишь после того, как получил сомнительное удовольствие от парада всевозможных огоньков перед глазами под вой и звон медных труб, готовых расколоть мой череп.
Колодец был почти полностью иссушен, однако на дне ещё оставалась мокрая грязь вперемешку с плесенью и какими-то дурно пахнущими лишайниками, которые могли обходиться без света. Впрочем, именно благодаря всему этому я остался жив. Хотя понятие «жив», в данном случае приемлемо лишь от части.
Уже второй раз, за сравнительно короткий промежуток времени, я обнаружил себя в весьма странном положении: я был распластан по полужидкой глине, или скорее почти полностью погружён в неё. Попытки пошевелить, хоть какой-то частью тела вызывали острую, а порой тупую, но столь же непереносимую боль, причём нередко в совершенно других моих членах. Я был комком пульсирующей боли, а в моих ноздрях уже пытались поселиться какие-то сороконожки. Очередной раз я потерял сознание, когда имел неосторожность чихнуть.
В этот колодец действительно не проникало ни капли солнечного света. Может быть он был таким глубоким, а может быть сверху его просто завалили плитой. Оба этих варианта были мало приятны, поэтом об этом я старался больше не думать. Впрочем, я уже провёл в нём столько времени, что успел подумать и об этом и о тысячи других вещей, о которых думать не хотел, причём по несколько раз. Большинство моих мыслей начинались так: «Какого чёрта…» или «Проклятие!». Заканчивались они примерно также.
Во время этих рассуждений на дне колодца я припомнил всю свою жизнь, которую сложно назвать праведной, но и злодеем я себя не считал. У меня было достаточно врагов, но я не мог припомнить ни одного, готового поступить со мной подобным образом. Впрочем, конкретно об этом я вспомнил на удивление мало:
Последнее время я нанимался охранником в караваны идущие по разным, в меру диким и в меру неспокойным местам. В целом работа не пыльная, хотя иногда и приходилось отражать серьёзные нападения, но ни разу дела не принимали действительно Серьёзный оборот. Кроме того, даже в таком случае я всегда мог сбежать – это ни коим образом не противоречило моему кодексу чести. Неписанному кодексу чести наёмника, в котором первым пунктом значится: «верно служи нанимателю», а мелким шрифтом неизменно добавлено: «если это не противоречит твоим интересам». Единственное о чём действительно стоит заботиться наёмнику, это о своей репутации, поэтому обычно работу приходится выполнять, как условлено. В противном случае приходится уезжать так далеко, как только можешь, потому что торговцы чертовски хорошо умеют распространять в своих кругах слухи о вероломных наёмниках. Конечно, после этого они долго не живут, но своё дело они уже сделали, и приходится менять не только место жительства и работы, но и имя, и личину, и даже манеру поведения.
Но не в этом дело. Последней работой был обоз… Нет не обоз, просто повозка, или скорее – карета, впрочем не особенно богатая, запряжённая четвёркой лошадей. Кто был внутри мы не знали, а правил ею седой старик в странном шлеме, с которым он никогда не расставался, да и снимал его редко. Именно с ним все мы имели дело, от него получили более чем щедрый задаток, и обещание «царской награды» в конце пути. Помимо него были двое слуг, или телохранителей - судя по их виду - в точно таких же шлемах с волчьей маской, только более новых и блестящих. Старик был скуп на слова, они же и вовсе не проронили ни звука.
Нас - меня и ещё одиннадцать человек – наняли под вечер, оплатили следующую ночь на постоялом дворе, сытный ужин и девчонку тому, кто пожелает. Однако, старик строго запретил пить, но вряд ли хоть кто-нибудь послушал его. Думаю, наняли бы ещё больше людей, только подходящих кандидатур не оказалось – это был небольшой городок, в котором я и большинство других наёмников оказались проездом и, не рассчитывая на работу, просто коротали время в таверне, прогуливая очередной заработок.
Ещё вечером, старик лично проверил экипировку каждого и не менее серьёзно осмотрел коней: двух парней он отправил к оружейнику, трёх к лекарю, сильно смутив их этим, и почти всех коней на подковку. Чернового кузнеца ожидала весьма насыщенная ночь, но старик всем выдал достаточно серебра, что бы щедро расплатиться за услуги. Назначив сбор на раннее утро он удалился к карете и привычно уснул на кóзлах, укутавшись в походный плащ. Слуги-телохранители, которых старик называл Стражами, за всё это время ни на шаг не отошли от кареты, и как мне кажется, стояли так всю ночь. Так же никто не вышел и из кареты, но на зашторенных окнах плясали блики огня и порой появлялись нечёткие силуэты.
Одним из двух парней, которых старик послал к оружейному мастеру, был я. Подумать только, ему не понравились мои кинжалы и он велел купить меч. Спрашивается, за каким демоном мне нужен меч, если у меня два длинных кинжала на поясе, ещё два и ещё более длинных за спиной, пара коротких за голенищем каждого сапога, да к тому же целый арсенал метательных ножей в самых разных местах. Если я откидываю плащ, то становлюсь похож на витрину того же оружейника, а он велел купить ещё и меч. Я уже не говорю о всевозможных волшебных и полу волшебных кольцах и браслетах, которые не раз помогали мне вытащить жизнь из цепких когтей смерти, впрочем о них я не сказал и ему – всегда полезно иметь пару козырей в руке.
За мной поплёлся этот мальчишка, как же его звали… Влос или Волос, чёрт бы побрал эти
варварские имена. Вот его железки действительно были ни на что не годны, полагаю он нашёл их на чердаке прежде чем отправиться в путь, выбрав карьеру наёмника. Я видел как скривилось лицо старика, когда он взглянул на парня, но когда он увидел его вооружение то плюнул и просто махнул рукой. Всё было понятно и так. Когда все разошлись он всё ещё стоял на площади перед таверной, потерянный и униженный, впрочем было видно, что ему не привыкать к этому. Я крикнул, что бы он шёл за мной. Мне никогда не нравилась собачья преданность, а в нём в тот момент промелькнула именно она, так что я решил ограничить свою помощь только тем, что подсказал, что выбрать из оружия исходя из его небогатого опыта.
Сам же я выбирал меч. Кузнец поначалу не хотел открывать лавку, но услышав звон монет стал вполне приветливым. Настолько насколько может быть приветливым мастер отдающий за деньги свои творения. В сравнении с торговцами, которые лишь продают и покупают, делая деньги на разнице цен, мастера всегда стояли несравнимо выше. Клеймо мастера на клинке – его личная гарантия качества, а гордость на лице - залог. Мастер всегда знает цену своего товара, потому что она определяется пинтами пота, и он ни на грош не отступит от неё. И мастер никогда не выбежит на улицу, зазывая покупателей, так как большую часть времени проводит за наковальней, или верстаком, или гончарным кругом, или чем угодно ещё, что делает его Мастером.
Таким был и местный оружейный кузнец. Я уже бывал у него однажды, когда только появился в этом богами брошенном месте. Тогда я восполнял арсенал метательных ножей – они имеют привычку оставаться в телах тех, кто с воем бежит прочь, спасая свою жизнь. Разумеется, в том случае если бросок был недостаточно точным или сильным. К тому же я сломал один из поясных кинжалов и хотел что бы он восстановил клинок, так как рукоятки у этих двух были одинаковые и я не хотел разлучать их. Интересно: когда оружие спасает тебе пару раз жизнь, поневоле начинаешь испытывать к нему добрые чувства. Не многие признаются в этом, но уверен, почти все испытали нечто подобное. Я, честно говоря, надеялся, что именно наше прошлое знакомство стало решающим фактором, подбившим кузнеца открыть дверь. Но, что уж говорить, даже истинным мастерам нужно продавать свои товары, поэтому скорее всего серебро оказалось сильнее. И я не в обиде на серый металл – он тоже мой друг, лучше него только жёлтый.
продолжение следует…
