Мы били стаканы и все, что попадалось под руку. Мы пытались протестовать, срывать горы и аплодисменты. Мы забывали о главном. Все бесполезно. Мы не знали, что вырастем и забудем всю эту возвышенную чушь и блажь. Нам снился мир во всем мире, нам хотелось беспрепятственно заниматься любовью. Вместо этого, мы сделали из любви ремесло, а мир заменили идиотскими компромиссами. Нам помогли. Но мы и сами постарались. Теперь забыть о зимнем лесу, рассветах над озером и шуршащих листьях. Выбор сделан. Мы отдали себя городу, махине, сминающей чувства и выжимающей нежность до последней капли. Теперь можно плакать только во сне, потому что наяву нет места слабости. Закрыть глаза. Прислушаться. Хрипы и крик, такой мягкий и теплый звук крови, толчками текущей из разорванного горла. Боль и стон… 60-е, время, когда все проблемы решались троекратным Yeah! . 70-е, отрицание всего… No, no, no
80, 90, 2000. Безвременье. Мир без идеи. Дети старше своих родителей, уставшие глаза, поломанные души у тех, кто только начинает жить. Ожесточение, попытка все же оторвать себе кусок жизни. Что эти люди могут создать? Только смерть, потому что на жизнь им не хватит любви. А ведь и правда что-то кончается. Только уже давно, и надолго еще затянется. Поэты ищут темы и вдохновение в прошлом, ибо будущее и настоящее бесплодны. Нас не понимают, но кого захотели понять мы? Мы, выросшие на руинах, ненавидящие их, но считающие своим домом. Нас тянет к разрухе, неодолимо тянет. Света нет, да и тьмы тоже, есть только едкий дым, сквозь который солнце кажется кровавым, а тьма – серой. Безвременье. Безлюбовье.
А мы играли в войну и смеялись, ни о чем не задумываясь… Что ж, вот она, война; не задумываться ни о чем – приветствуется.
Безлюбовье.
