Юрий Визбор о песенной поэзии
…Человек отлично помнит, как он вступил на этот скользкий путь. Это было давно, на первых курсах института. Стремительно познавался мир. Из-за горизонта, как дредноуты облаков, выплывали важные вопросы. Человек задумывался, глядя в костер. Человек учился петь. Со своими друзьями. И не просто петь – красиво чтобы было. На голоса.
Ни-ичто вполюшке
Не колышется…
И эта песня учила его больше, чем сто книг.
Там вдали, за рекой,
Зажигались огни…
И эта песня учила его больше, чемп сто семинаров.
В паровиках, которые ходили от Савеловского вокзала до станции Икша, человек пел «с наше покочуйте, с наше поночуйте…», и герои военных песен были ему братьями, словно он сам, а не его отец прожил вместе с ними в землянке четыре военных года.
А про него самого песен не было. Ну, всякие там Фай-дули-фай-дули-фай!» или «На кораблях матросы ходят хмуро» - это не в счет. А такие, которые, как говорили, адресовались ему лично, - эти как-то не пелись. И вот странно: человек решает сам написать песню. Нет, не песню, а песенку. Просто так. Для себя. И вдруг узнает, что его песня понравилась друзьям. Вот это да! Вот это уж никак не ожидалось!
Но в большинстве своем песни умирали, так и не прижившись. Среди них было бесчисленное множество песен про глаза, отличавшиеся друг от друга лишь мастью: синие, черные, зеленые, «голубоватые слегка». Появился штамп. Песни о прелестях туризма: «Пусть дождь, снег, град, ветер, циклон, антициклон, цунами, торнадо или другие метеорологические трудности – все равно мы пройдем этот маршрут». Или: «Как хорошо, что мы промокли». И опять этот бесконечный рефрен: «Пусть». Попадались песни и получше, но интересны они были для определенной группы людей, предположим, для второй группы первого курса. А четвертый курс, не говоря уже обо всем народе, на них не реагировал. Но среди этих наивных и часто совершенно беспомощных сочинений стали появляться песни, которые не умирали, которые вдруг сами по себе вспоминались, неведомыми путями ехали в другие города, перешагивали в другие институты. Они выжили в этом никем не организованном конкурсе, вошли в сердца людей прочно и надолго, ибо им перед этим пришлось выдержать конкуренцию с песнями, которые были хорошо оркестрованы, безупречно исполнены и переданы в эфир по всем правилам соответствующей техники.
(«Люди идут по свету»)
…Песня – очень маленький плацдарм. Чрезвычайно маленький. Даже длинная песня очень мала. Средняя песня звучит две с половиной минуты. Это крайне маленькая площадь – однокомнатная с совмещенным санузлом. Поэтому населять ее густо мы не можем. То есть мы можем о многом сказать. Но как жанр она диктует нам в эту квартиру поселить одного-двух человек, для того чтобы их рассмотреть, чтобы была возможность с ними познакомиться. Я говорю не о числе, а о моменте подробного рассмотрения души, рассмотрения ситуации. Ситуация должна быть в определенном понятии едина (…) Я говорю не о персонажах – в песне их может быть очень много, а об интонации, о состоянии души, о той внутренней нити, которая в песне находится, - она должна быть одна, а всего остального может быть много.
Во что я верю? Я верю в не очень сложное высказывание Тургенева о том, что талант – это подробность. (…) [Теофиль Готье в романе «Капитан Фракасс» описывает] каждую пуговицу на камзоле, заплатку, локти. Имеется в виду не такая подробность, а та, что решает или создает интонацию, состояние души поющего и пишущего. Подробность, на которую опирается вся песня.
Посмотрите, как развивается замечательная песня Городницкого «Кожаные куртки». Она развивается очень гладко. В псевдоромантическом духе… Но «лысые романтики» - вот она, подробность. Она совершенно не вписывается в этот псевдогероический круг. Она еще и правдива, потому что люди, летающие на Севере, носят бесконечно шапки, и шапки эти – знаю, потому что носил их немало лет, - вытирают головы. И молодые люди – они лысые. Много лысых! Вы об этом знать не можете, но слова «лысые романтики, воздушные бродяги» дают нам некоторое новое качество, представление о правдивости происходящего. (…) Вот она, подробность, как скрытое лицо песни.
Существует мнение о разделении личности художника, когда в быту и жизни, в социальном окружении, художник может быть невыносимым эгоистом, а как только он приступает к творчеству, тут из него… Знаете, я в это не верю. Хотя художники все, в общем-то, люди сумасшедшие и имеют большое количество странностей, но в общем и целом их несовершенность и слабость – все это выступает в творчестве. И творчество является единственным сколом души человеческой и самым главным.
Однажды с Городницким на Грушинском фестивале мы имели большую ночную беседу по поводу инфантилизма самодеятельной песни. Дело в том, что за день приходится прослушать двести песен, а когда они начинают все идти разом… Колоссальное количество песен написано слабой мужской рукой, слабым мужчиной, переживающим, очень любящим, но в основном пейзаж один и тот же – дождь, ты ушла, какие-то недостатки в жизни, и такая безвыходность молодой тоски, которая всегда несовершенна, потому что в ней нет настоящей тоски – старой, зрелой. (…)
Я призываю к мужскому началу в песне – к тому, что было у Высоцкого, есть у Городницкого. Потому что инфантилизм и вялая позиция очень привлекательны. Тем. Что они легки – это довольно проторенная дорога, где можно вложить массу замечательных образов, метафор, и чем глубже вы будете погружаться в это метафорическое болото, тем будет все хуже и хуже. Это мое личное мнение. (…)
…Искусство призвано удивлять человека, если выражаться языком для пешеходов, несложным. И через удивление достигать своих, других целей. Сказать человеку: «Будь героем!» - это все равно что ничего не сказать. Но спеть песню, в которой был бы элемент удивления, того, что может человека зацепить необычно, - вот это и есть номер, которым стоит заниматься. Другое дело, что существует поэзия и вид песен, который удивителен сам по себе. Вот Булат Окуджава не пользуется какими-то резкими моментами. Его поэзия необычайно пряма. Он пользуется очень маленьким образом, но этот образ абсолютно точный. Это поэтическая «десятка». (…)
Самое главное, что есть в песне, - это интонация, свой голос. И его нужно обязательно взращивать в себе, поливать, удобрять и отстаивать. И те безумные муки, когда ты бесконечно упрекаешь себя в бездарности, - в них, в этой бесконечной борьбе с собой, и происходит творчество.
(«Свой голос»)