Мунин, второй отрывок был флейвором в моем посте (последнем) на третьей стр. этой дискуссии: "(доктора были полезны) Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, -- и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью."
Фильм, на который сооблазнился мой муж - "Война и мир", однако. А то ДвД лежит уже месяца два

Оба отрывка были оттуда.
Я ничего не имею против Чехова, хотя и не являюсь ярой поклонницей его таланта. _лично мне_ Толстой ближе - хотябы безграничной любовью к своим персонажам (как я ее чувствую). У Чехова мне слишком часто слышится хлесткая издевка - начиная от подбора имен, и кончая прорисовкой деталей одежды. Я не люблю такого отношения к себе - и, соответственно, мне становится сразу же неприятно и обидно за героев. (уж не говоря о том, что стиль изложения Толстого мне родной: ИМХО (надеюсь? льщу себе?), он во многом подобен тому, что звучит в глубине моей головы, когда я позволяю там расцветать плюрализму

) Но не удивлюсь, услышав от кого-нибудь обвинения Толстому в бесконечном заунывном морализаторстве.

Я боюсь, наши предпочтения в искусстве корнями глубоко уходят в наши собственные желания и страхи, в то, как мы сами для себя формулируем мысли... Мы - каждый свое- все это воспринимаем как естественное и натуральное, но раздражаемся, когда у людей вокруг нас другие привычки: даже улыбчивость западноевропейцев, быстрое балаканье людей восточных кровей у многих вызывают напряженность и недоверие... И, с другой стороны, сами себя мы как бы не замечаем, оставаясь "слепым пятном" восприятия: вспомните чувство, когда вы в первый раз услышали свой голос на магнитофоне, увидели себя на видео. Потому определить, почему что-то вызывает неприятие или раздражение очень сложно. А уж считать это собственной особенностью, а не самоочевидным объективно существующим фактом - наверное, для этого уже надо обладать своего рода шизофренией

Аргументами в пользу своего мнения я считаю популярность Марининой, Чейза, Перумова... То, что лично я, ознакомившись, больше к книгам этих авторов не притронусь, не подразумевает, что они - объективно плохие. Подразумевает это, что люди, живя бок-о-бок, могут жить в разных мирах. Эти же люди, несомненно, будут считать меня выпендривающейся буржуйкой, если я скажу им, кого я читаю...
Я, все-таки, пока продолжаю придерживаться мнения, что гениальность писателя это количественно-временной показатель. Т.е. напрямую зависит от того, сколько людей за данные сотни лет получают субъективное удовольствие от его произведений. Думаю, Надсон, Д.Бедный и Лебедев-Кумач тут сломаются... А Толстой, Чехов, Лермонтов, Пушкин, Достаевский - останутся... надеюсь...

____________________________________________________________________________________
Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, - весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди - большие, взрослые люди - не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ, - красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.