«На пути к амбару Гриму Галмодовича яростно одолевали всяческие мысли. Вообще-то он любил мыслить. Иногда это у него даже получалось. Но сейчас он прямо-таки погрузился в пучину размышлений и воспоминаний. Что-то настойчиво подсказывало синегубому Самому Главному Советнику, что встреча ему предстоит непростая. А потому вся бурная и заковыристая жизнь Галмодовича начала резко проноситься перед ним. Прямо перед его косоватыми глазами.
Детство Гримы прошло уже довольно давно. И при этом – оставило у него самые малоприятные воспоминания. В детстве он был необычным ребенком. Прежде всего его черная голова резко выделялась среди общей массы блондинов-роханцев. Он привлекал внимание. Когда надо было кого-то наказать за хулиганство – первый взгляд падал на юного Гриму. Поэтому ему чаще всех доставалось. Это не могло не сказаться на характере Галмодовича. Именно тогда он начал понимать, что если писать на стенах «конунг – лох», «мочи козлов!» и «Ривенделл – параша, победа будет наша!», то рано или поздно, а до автора доберутся. То есть до него, до Гримы. Это научило юного хулигана действовать хитро. Например, подписывать очередное «Эорлинги – отстой» словом «эльфы». То есть – отводить гнев сородичей от себя. И наводить его на эльфов.
Потом она начал рисовать карикатуры на конунга, подписывая их то «рисовал Денэтор», то «автор – Элронд». А то даже «нынешний советник конунга». Эта тактика дала свои плоды. Грима сообразил, что можно делать то, что тебе нравится, но при этом оставаться в относительной безопасности.
Относительной – потому что юный Грима иногда так увлекался критикой своих сородичей, что его нередко заставали за процессом создания карикатур. Со временем он и это учел, и стал работать более осторожно. Так возникла настенная роспись «эльфы всегда были врагами роханцев». Потом - длинное стихотворение на тему «почему конунг – отстой». А еще - многие прочие памятники культуры. Позже роханские исследователи истории искусств назвали их «первыми попытками критического реализма», «зарождением сатиры» и «анонимными памфлетами с элементами грубого народного юмора». Все это Гриме очень льстило. Кроме прибавки «грубый народный юмор». Свой юмор Галмодович считал весьма утонченным. И даже не всем понятным. Иногда даже и себе самому. Бывало, он шутил. Точно знал, что шутил. Но стоило ли смеяться – не знал.
Правда, такое бывало редко. Чаще Грима с удовольствием смеялся на свои собственные шутки. Тоненьким таким, визгливым смехом. Сам он называл его «музыкальным».
Вообще Грима оказался весьма творческим и многообещающим юношей. К тому же у него обнаружилась ранняя тяга к прекрасному. К французским писателям 19 века. К Бальзаку. А конкретно – к дамам бальзаковского возраста. Ведь как раз тогда, в восьмом классе, он и заинтересовался Эовин…
Конечно, он прекрасно понимал, что обычные способы ухаживания для нее не годятся. Что ты! Дочь будущего конунга! В то время правил еще папаша Теодена, и до выборов нового конунга оставалось достаточно много времени. Но никто не сомневался, что победит Теоден – кандидат от партии «Сильный конунг – сильный Рохан». Поэтому Грима, который умел далеко заглядывать в будущее (например, в календарь на будущий год), предполагал, что Эовин в скором времени станет дочерью конунга. Так что он решил хорошенько продумать линию своего поведения. Хотя бы почитать в книгах, как обхаживают дочерей конунгов. Поэтому он стал читать много французской литературы. Из раздела той, у которой на корешке стояло несколько букв «ХХХ»
Но, развивая свои творческие наклонности, он совершенно забыл про повседневную жизнь. Стал учиться все хуже и хуже. Регулярно приносил домой двойки по истории Эорлингов, путал генеалогию Феанорингов, называл валар валарами. А однажды просто довел преподавателя истории до шока, доказав, что имя «Мелькор» происходит от слова «мелкий», а Два Дерева Валинора были ничем иным, как сливами. В крайнем случае – тополями серебристыми. К тому же он начал конкретно заваливать физподготовку. Прогуливал уроки физкультуры. Забивал на занятия по стрельбе. Отказывался бегать стометровку с грузом (конь в полном боевом снаряжении) на плечах. На занятиях по вольной борьбе говорил, что у него нет спортивного костюма. На уроках каратэ-до ссылался на неимение кимоно. Не умел одеваться за время, пока горит спичка. Правда, это потому, что перед этим он отказывался раздеваться. А на слова преподавателя «Штрафбат по тебе плачет», отвечал: «Если он плачет, значит это плохой штрафбат. А Рохан и плохой штрафбат – в принципе несовместимые понятия».
Это послужило причиной крупного разговора с руководством школы. Роханцы на генетическом уровне не любили сложных слов. Когда же юный Грима заявил им это, ему в очень простых выражениях объяснили, что несовместимыми понятиями отныне становятся Грима Галмодович – и школа.
Придя после этого разговора с директором домой, юный Грима со злостью швырнул портфель в один угол, значок «
роханской очень средней школы усиленного воспитания» - в другой. Подумал. Достал папироску собственного изготовления. Закурил. Никотин сразу дал по неокрепшим мозгам юного Галмодовича. В табачном дыму привиделось, как он наломает всему Рохану. За непонимание. За нечуткость. За невнимание к нему, самому обаятельному и привлекательному. За необходимость пятнадцать раз в день бегать стометровку.
Вот тогда-то и завелись в чернокудрой голове злобные мысли. Тогда-то Гриме и захотелось начать показывать всем, где раки зимуют. Обрадовавшись такому гениальному выходу, он вскочил и кинулся к папашиному наследству. Галмод, сын гриминого дедушки, оставил своему сыну целый погреб заморских напитков, среди которых преобладал спирт авиационный. Наверное, Галмод (гримин папаша, то есть) был летчиком.
Юный Грима, попыхивая папироской, с мстительным удовольствием оглядел свои запасы. Их объем привел его в хорошее настроение. Это все должно было послужить способом его мести роханцам. Сам Грима алкоголь не употреблял. Он предпочитал более утонченные удовольствия.
